Григорий Гребнев - Арктания Страница 22

— Это лишь небольшое обновление, — ответил Ливен. — Я геофизик, кроме всего прочего, мой мальчик.

— Вы правы, профессор. Но ваше предложение поднять при помощи радия затонувшую горную гряду, вместо того чтобы воздвигать плотину на тысячеметровой глубине пролива, имеет самостоятельное научное значение. Ваш снаряд «тератом», который вот отсюда, с поверхности этого полуострова, унесет к недрам земли мощные запасы радия, — это гениальное изобретение, профессор. Я инженер, но я увлечен вашей идеей, как школьник.

— Да, конечно, — медленно сказал Ливен. На его глазах Силера преображался, искра волнения зажглась в уравновешенном испанском юноше. — Геофизика далеко шагнула в последнее время. И разве сэр Джоли, который только лишь допускал участие радиоактивных элементов в геологических процессах, поверил бы, что мы сейчас с помощью радия сможем поднять поверхность земли и дно моря? Кстати, вы знаете, Силера, что Гибралтарский полуостров увеличится в своих размерах, Алжесирасская бухта исчезнет, а часть дна в Атлантическом океане у берегов Мадейры опустится?

— Да, я знаю, — невозмутимо сказал Силера. Ливен оглянулся вокруг.

— Ну, что ж, пойдемте вниз.

Ливен и Силера стали спускаться по тропинке к лагерю геофизической экспедиции, раскинувшему свои изящные передвижные домики у холма Мидл-Гилл. Навстречу им вышел практикант Бельгоро, щуплый юноша в красном берете. Не доходя нескольких шагов до Ливена, он подбросил вверх свой берет и крикнул:

— Салют, камарада Ливен! — И затем уже деловито сказал по-французски: — Говорили с Африкой, слушали Североград, видели гениопередачу.

— Ну, и что же? — спросил Силера, останавливаясь против общительного практиканта.

— Африка просит профессора Ливена к себе. В Арктике объявились крестовики. Гениозор Центрального правительства показывал Бронзового Джо.

Ливен удивленно взглянул на Бельгоро.

— Что в Арктике?

— Настоящие чудеса, профессор. Только что сообщили, что вынырнувшие со дна моря крестовики обстреляли газопонтонную северную станцию и взорвали поселок на острове Седова.

Ливен и Силера переглянулись.

— Это невероятно! — сказал профессор.

— К сожалению, я ничего не выдумал.

И Бельгоро рассказал Ливену и Силера все, что он узнал по радио и из речи Джо Стюарта.

— Что вы думаете об этом, профессор? — спросил Силера.

— Мальчика нужно спасти во что бы то ни стало, — строго сказал Ливен. — А морских чудовищ уничтожить.

— Да, но как это сделать? Если все обстоит так, как рассказывает Бельгоро, их, очевидно, будет очень трудно взять, не подвергая опасности жизнь мальчика.

— Вы очень рассудительный юноша, Силера, — улыбаясь, сказал Ливен, — а я увлекающийся старый профессор. И я, кажется, увлекся уже одной идеей, которая пришла мне в голову минуту назад.

— Интересно! — закричал Бельгоро.

— Но я пока о ней ничего не скажу, кроме того, что она имеет прямое отношение к этой арктической истории, — добавил профессор.

— Пойдемте ко мне, дорогой мэтр, и я изложу вам сущность вашей идеи, — невозмутимо сказал Силера.

Профессор Ливен с минуту смотрел испытующе на своего молодого помощника.

— Пойдемте, — сказал он наконец. — Если угадаете, признаю ваше соавторство.

— Хорошо.

— А мне можно будет узнать, в чем дело? — спросил Бельгоро.

— Только после того, как идея будет отвергнута или осуществлена, — ответил Ливен.

— Я не предложу идеи, которая будет отвергнута, — сказал Силера.

Профессор рассмеялся.

— Я начинаю вас любить и бояться, Силера. Вы часто меня поправляете и всегда оказываетесь правы.

20.

«Мертвецы ведут себя, словно живые»

Субмарина архиепископа — пирата Куроды — согнала с Северного полюса газопонтонную станцию; нитроманнитовые мины крестовиков превратили в пустырь маленький благоустроенный островок в архипелаге Вейпрехта — Пайера; белоголовый мальчик, снедаемый жаждой полярных подвигов, опущен на дно океана, в загадочное логово последних контрреволюционеров. Таков краткий список событий в Арктике за двадцать четыре дня — с 21 мая по 15 июня — этого памятного для многих года. Но Земля не изменила из-за этих событий своего пути в мировом пространстве, и люди не перестали трудиться, смеяться и видеть солнце. Конференция по выработке единого алфавита собралась в Париже. Профессор Британов готовился к докладу о своем историческом опыте на внеочередном всемирном съезде биологов. Обе партии экспедиции Ливена стояли на берегах Гибралтарского пролива, готовые в любую минуту, по первому слову своего начальника послать в глубь земли солидные заряды радия. Короче говоря, жизнь струилась на этой интересной планете все так же логично и вдохновенно.

Тем не менее инцидент в Арктике продолжал занимать умы миллионов людей. Арктические корреспонденты не забывали ни на минуту о последнем выступлении заместителя председателя Верховного Совета, и радиогазеты среди прочих немаловажных сообщений по нескольку раз в день возвращались к этой теме. 15 июня газеты передавали, что через два дня после выступления по гениозору Бронзового Джо известный французский ученый, профессор Оноре-Жан Ливен, сын автора проекта гибралтарской плотины Оноре-Жака Ливена, и молодой испанский инженер Силера посетили на острове в городе Северограде председателя Чрезвычайной арктической комиссии и долго беседовали с ним. Но сенсацией стало сообщение о том, что политический авантюрист Шайно, называющий себя апостолом Петром, вступил в переговоры с Чрезвычайной комиссией и комиссия согласилась выслушать его представителя на экстренном своем заседании.

Это заседание состоялось в Северограде в тот же день, 15 июня, в 20 часов 30 минут. В просторном кабинете начальника воздушных путей Арктики собрались члены Чрезвычайной комиссии. Пришли специально приглашенные на заседание Владимир и Ирина Ветлугины, профессор Ливен с инженером Силера. Последними явились старик Андрейчик и Рума.

Представитель крестовиков, барон Курода, должен был появиться на экране стереовизора ровно в 20 часов 30 минут. Курода собирался разговаривать с комиссией из своей субмарины, предварительно пообещав, что если большевики во время переговоров попытаются захватить субмарину, в ту же минуту сын безбожника Ветлугина, арестованный на льду воинами сына господня при попытке напасть на них с ножом в руках, будет пригвожден к кресту.

Барон Курода появился на экране в 20 часов 30 минут, секунда в секунду. Это был маленький старичок с зеленоватым лицом, косоглазый и скуластый. Архиепископ военно-морской епархии был чистокровным самураем.[23] Одежда на старичке была незамысловатая: военная серая гимнастерка крестовиков с опрокинутым черным крестом, нашитым на спине и груди, рейтузы стального цвета, желтые краги. Отчужденность маньяка и старческая нетерпимость явственно проступали в облике барона. Когда-то этот человек хладнокровно пускал ко дну пассажирские теплоходы с женщинами и детьми, топил торпедами японские мятежные крейсера с революционными командами, обстреливал портовые города нитроманнитовыми снарядами. Сейчас он был уже не страшен никому. Даже маленький индеец-курунга независимо и недружелюбно поглядывал на изображение своего недавнего властелина. И только Ирина Ветлугина с ужасом смотрела на раскосого старичка: она знала, что этот человек, сидящий сейчас в своей субмарине где-то во льдах, в любую минуту может послать ее ребенка на мучительную, варварскую смерть.

Молчание продолжалось почти полминуты. Наконец председатель Чрезвычайной комиссии, розовый человек с блестящей бритой головой, похожей на большой бильярдный шар, сказал:

— Мы готовы выслушать ваше заявление.

Японец шевельнулся, но глаз не поднял (он как уселся в кресло, как заслонил дряблыми красноватыми веками свои глаза, так и сидел, не шевелясь, словно буддийский божок). Заговорил он по-английски:

— Я не говорю по-русски. У вас есть переводчик?

Голос у него был резкий, как скрежет ножа о тарелку.

— Я думаю… — председатель обвел глазами всех присутствующих, — я полагаю, здесь все понимают по-английски.

Все закивали головами.

— За исключением одного, — сказал дед Андрейчик. — Но это ничего, я Руме потом все изложу досконально.

— Его святость господин апостол, — вяло сказал Курода, — изволил приказать мне, чтобы я передал вам следующее. Его святость господин апостол много лет назад изволил покинуть ваш греховный мир и удалился в далекую обитель. Его святость господин апостол изволит все свое время проводить в посте и молитве. Это единственное, в чем его святость господин апостол видит цель всей своей дальнейшей жизни. Устремления его святости господина апостола разделяются всеми господами архиепископами, также покинувшими мир греха и соблазна. В том числе и мною. Нам ничего не нужно от вашего мира, и мы хотели бы, чтобы ваш мир также оставил в покое нас.