Корнелия Функе - Рыцарь-призрак Страница 22

Холоп замешкался с искаженным от страха мертвым лицом.

— Чего ты ждешь? — накинулся на него Стуртон. — Хватай детей и бросай их через стену, или я собственноручно прикончу тебя!

Холоп опять шагнул в нашу сторону.

Но меч Лонгспе был скор, как пламя, и холоп рухнул словно распоротый мешок, наполнив воздух такой отвратительной вонью, словно в ночном воздухе рассеялась вся его прогнившая душа. Образ Лонгспе излучал светлое сияние, похожее на белый огонь, и холоп, стоявший на лестнице, в ужасе обратился в бегство, но Стуртон с проклятием вонзил ему в спину меч. Затем он опять повернулся к Лонгспе. В лице его больше не было ничего человеческого, и кожа его развевалась лохмотьями на костях, как если бы собственная ярость сдирала ее ему с тела.

— Йон, беги к лестнице! — крикнул Лонгспе, прикрывая меня и Эллу своим телом.

Образ Стуртона принял грязно-красный цвет, словно его члены напитались всей той кровью, которую он пролил. Свет Уильяма же напоминал белое сердце пламени, и мне стало безразлично все, что рассказал хорист. Я видел только этот свет и был снова оруженосцем Лонгспе, что бы он ни совершил и что бы его на земле ни удерживало.

— Элла, беги! — закричал я. — Я останусь с ним.

Но она, разумеется, не тронулась с места. Я попробовал оттащить ее к лестнице, но… она еще и сегодня сильнее меня.

— Пусти! — вырвалась она. — Ты что, не слышал, что сказал Стуртон? Йон, ТЫ должен его прикончить! Ты — тот Хартгилл, который отправит его на тот свет!

— Да? — ответил я, запыхавшись. — И как же мне это сделать?

По Элле я понял, что у нее на это не было ответа.

Стуртон скалил полуразвалившиеся зубы, напоминая одну из своих шавок, но меч его был легче меча Лонгспе, и защищался он им без труда.

— Вы все еще здесь, Йон? Уходите! — крикнул мне Уильям, отражая очередной удар.

Но мы не двинулись с места.

«ТЫ должен его прикончить, Йон».

Казалось, они бьются уже целую вечность — два духа, темный и светлый. Времени больше не было, были только эти два воина, которые никак не могли обрести смерть, а с ними Элла и я. Наконец Лонгспе оттеснил Стуртона к стене и вонзил ему меч в сердце. Но Шелковый Лорд снова сбросил бледную оболочку и облачил свои кости в следующую, кроваво-красного цвета.

— У меня много шкур, благородный рыцарь, — насмешливо бросил он, — и вся та кровь, которую я пролил, сделала их еще более стойкими. А как насчет тебя? Возвращайся в свою гробницу, пока я не рассек твою благородную шкуру и не сделал тебя моим слугой в преисподней. Ты бледен, словно призрак, каким был уже при жизни. Жалкий бастард! Бессильный среди могущественных братьев!

Он с такой яростью занес свой меч против щита Лонгспе, что Уильям споткнулся, и клинок Стуртона глубоко вошел в его мерцающие плечи. Из раны хлынул свет, как будто кровь его обращалась в пар, и я с гневным криком ринулся к обоим сражавшимся.

На этот раз разрешения Лонгспе я не дожидался. Я вступил прямиком в полосу его света. Я чувствовал, как моя плоть сливалась с его, пока я не сделался большим и сильным и не смог держать в своей руке рукоять меча. Я был Йоном и одновременно — Уильямом. Лонгспе и Хартгилл. Мужчина и мальчик, рыцарь и оруженосец, исполненный страха и бесстрашный в то же самое время, молодой и почти тысячу лет от роду — все в одном. В его груди билось мое сердце, его воспоминания делались моими, а мои — его, и когда я открыл рот, то услышал голос Лонгспе, произносящий мои слова:

— Теперь у меня верное имя, Шелковый Лорд, и все твои обагренные кровью оболочки больше тебя не спасут: В преисподнюю мечом Уильяма Лонгспе — тебя спровадит один из Хартгиллов.

Стуртон с сиплым криком занес меч, но в глазах его был страх, и я напал на него силой Лонгспе и силой моего гнева, силой рук рыцаря и силой моей любви, любви к нему и к Элле, которая все еще стояла за нами, не убегая прочь и не прячась.

Стуртон оттолкнул мой меч в сторону, но я теснил его назад, шаг за шагом, удар за ударом. И вот я всадил ему лезвие так глубоко в грудь, что оно застряло в стене у него за спиной. Кожа его увяла, словно лепестки ужасного цветка, а горящие глаза померкли. Но я размахнулся еще раз и снес голову с костлявой шеи. Что за ненависть меня распаляла, не знаю; была ли она только моею или также ненавистью Лонгспе?

Эллин голос вернул меня к действительности.

— Йон! — Она выкрикнула мое имя, а вместе с ним и имя Лонгспе, и я выпустил меч из рук и, дрожа, упал на колени.

Тем временем образ Стуртона передо мной, оболочка за оболочкой, распадался на части, разрушенный светом Лонгспе и моим именем. И внезапно я был опять мальчиком, который стоял на коленях на тех же каменных плитах, где некогда стоял и Уильям Хартгилл, дожидавшийся, что сын избавит его от того, кого я только что убил.

Элла заключила меня в объятия, и, когда я посмотрел наверх, увидел Лонгспе, прислонившегося к стене. Он был так похож на смертного человека, что на секунду я усомнился: неужели он и правда умер много веков назад?

— Йон Уайткрофт, — сказал он, — я думаю, из оруженосцев ты уже вырос.

XV

Вот и всё

Холопы, охранявшие Цельду и Бородая, с тревогой смотрели на башню, когда мы с Эллой выглянули из-за церковной двери. Они привязали обоих к надгробиям, и один из них держал ружье, из которого стрелял Бородай.

К несчастью, едва нас завидев, Цельда окликнула Эллу по имени. Слезы облегчения бежали по ее лицу, а Бородай так широко улыбался, что его поврежденное шрамом лицо почти разделилось на две половины. Но из-за этого нас, к сожалению, заметили и холопы Стуртона. Меня бы не удивило, если бы у них глаза совсем выкатились наружу: так пораженно они на нас уставились.

— Элла, сидите в церкви! — крикнула Цельда, а Бородай, извернувшись, как рыба на крючке, пнул ногой холопа, державшего его ружье. Хотя это вышло у него не особенно удачно, сама попытка была очень достойной.

— Чего уставились? Мы отправили вашего господина на тот свет, и на этот раз навсегда! — бросил я холопам. — Может быть, вам еще удастся его догнать!

Ружейная очередь попала в дверь на расстоянии всего лишь ладони от моего лица, и Элла оттащила меня назад, прежде чем следующий выстрел успел оторвать мне нос.

— Ты что, с ума сошел? — зашипела она на меня. — Оставь этих двоих Лонгспе!

Лонгспе. С башни он спускался вслед за нами. Но где же он был? Я огляделся в поисках его. Он стоял в центральном проходе и глядел на алтарь. Элла сделала мне знак рукой, чтобы я подошел к нему, пока она последит за холопами Стуртона. К счастью, холопы, казалось, не знали, что им предпринять без их мэтра.

— Где он теперь? — Лонгспе был снова едва различим, словно поединок на башне отнял у него все силы. — Где он, Йон? Неужели ад действительно существует? И я тоже окончу там свои дни, когда смерть наконец заберет меня?

Я не знал, что ему ответить. Я слышал только голос хориста, раздающийся в школьной часовне: «Он убил меня».

— Там, снаружи, — сказал я, — еще два холопа Стуртона. Они захватили Эллину бабушку и ее… ее дядю. Можешь им помочь?

Ну, конечно, он мог. Когда Лонгспе прошел сквозь стену старинной церкви, Бородай в восторге уставился на него, как ребенок, впервые в жизни увидевший новогоднюю елку.

Холопы Стуртона не бросились наутек, хотя по их пустым лицам было видно, что искушение очень велико. Может быть, они все еще верили, что их мэтр спустится с башни и придет к ним на подмогу. Один выстрелил в Лонгспе, что было, естественно, довольно глупо, — они как призраки должны были бы это знать. Второй схватился за лопату, воткнутую во влажную землю между могилами, что также имело мало смысла. Потом они сообща устремились на Лонгспе, но мертвые человеческие тела не могли защитить их от него, и, в конце концов, их души вырвались, словно грязный пар из краденых тел, и растворились в ночи так же, как и их мэтр. Когда Лонгспе вложил свой меч обратно в ножны, кладбище в Килмингтоне, казалось, облегченно вздохнуло, и между могилами вдруг воцарилась кристальная тишина, похожая на воздух после сильного ливня.

«И что ты такого находишь в рыцарях, Йон?» — спросила меня мать, когда я между пятым и девятым годом жизни не хотел надевать на карнавал никакого другого костюма, кроме рыцарского. Да, что? Может быть, то, что рыцари позволяют нам верить в возможность с мечом и в латах изгнать из мира зло?

Элла освободила Бородая (она звала его «Мэт», как и моя мама), а я — Цельду.

Лонгспе был все еще здесь, но его образ уже побледнел.

— Почему ты не вызвал меня раньше, Йон Уайткрофт? — спросил он.

И исчез, не дожидаясь ответа на свой вопрос.

XVI

Тьма Лонгспе

Цельда настояла на том, чтобы постелить мне в эту ночь у нее на софе, а Бородая она послала к Поппельуэллам, хотя вид у него был такой же полумертвый, как и у холопов Стуртона.