Майте Карранса - Ловушка Страница 23

Родители неоднократно заверяли его, что семья, у которой он остановится, будет незнакома с современными технологиями.

— Компьютер? — спросил он, едва оказавшись в своем новом жилище. Однако, хотя они смеялись над его акцентом и лицом, Цицерон ясно понял одно — им неведомо, что такое клавиатура, но недалеко отсюда находится Интернет-кафе.

— Money?[28] — выпалил он. Это был лишь пробный шар, ничего не давший.

Здесь царили строгие правила. Иметь деньги учащимся было запрещено. Их ему выделяли только на транспорт и мелкие покупки, совершаемые в сопровождении хозяйки дома.

Как жалки были Леонора и Эрнесто! Всю свою жизнь они хотели быть особенными и непохожими на остальных, но оказались самыми обычными родителями-диктаторами.

«Вам известно, что из-за вас я за целый месяц не прочел ни единой книги, и меня денно и нощно заставляли пялиться на реалити-шоу?» — упрекнет он их, когда вернется.

Однако грядущая месть не утешила его. Перед Цицероном возникла проблема, требовавшая немедленного решения, и он не мог ждать целый месяц, чтобы справиться с ней. Ее следовало решить без промедления.

Но пока было возможно лишь временное ее решение, и оно в виде монеты затаилось здесь, на земле, где-то в темном углу под колесами машины. Цицерон почти чувствовал этот евро с изображением кельтской арфы. Монета избавила бы его от отчаяния, но никак не давалась в руки, и Цицерон начинал терять надежду.

Он уже собрался пристать к какому-нибудь любителю выгуливать собак по ночам, когда окно девицы скрипнуло и вынудило его поднять голову.

Цицерон увидел, как та ловко выпрыгнула на улицу и исчезла за углом. Какая обманщица! Анхела сказала ему, что собирается лечь спать, а на самом деле решила улизнуть из дома. Ей так легко от него не отделаться!

Цицерон последовал за блондинкой в сторону парка, оставаясь незамеченным.

— Ты хочешь сказать, что в доме шпионы? — спросила кого-то Анхела.

Цицерон навострил уши. Он спрятался за клумбой и слышал и видел, как девица разговаривает с кем-то, сидя на скамье в полном одиночестве.

Анхела была одна, у нее не было ни мобильного телефона, ни собеседников. Она смотрела перед собой и жестикулировала точно сумасшедшая. Девица говорила ясно, отчетливо и через несколько слов умолкала, будто выслушивая чей-то ответ. Если она хотела одурачить его, это ей удалось.

— Что за пикси? Опасные пикси?

Цицерон наблюдал за ней. Анхела не притворялась, не репетировала пьесу, она действительно разговаривала сама с собой и даже дерзко возражала, будто вела словесную дуэль.

— Нет, Лилиан, нет. Не сбивай меня с толку. У нас живут всего два итальянца и сеньора Хиггинс.

….

— Клянусь тебе, что я больше никого не видела.

….

— Ясно, что это итальянцы. Они носят итальянские носки, едят пиццу и говорят mamma mia.

…

— Нет, не было никаких странных визитов.

Анхела встревожилась.

— Мне следует заглянуть в шкафы? Не пугай меня!

Она воздела руки к небу.

— Ну кто такие пикси?

Цицерона поразило невежество Анхелы. Даже первоклассники знали, что пикси — это особенно надоедливые и озорные волшебные существа зеленого цвета с заостренными ушами.

Наступила долгая пауза, Анхела согласно кивала головой, хмурилась, приподнимала брови, как поступает ученик, слушая утомительное объяснение во время урока. Ей объясняли, кто такие пикси и как они выглядят?

Действия блондинки заинтересовали Цицерона. «Si non era vero era ben trobato».[29] Анхела походила на человека, который разговаривает со своей совестью, с НЛО или волшебным существом.

— Какой они величины?

Может, Анхела установила связь с волшебным миром?

— Ладно, замечательно, но я хочу связаться с Патриком, — выпалила она категорично, будто ей надоело слушать малоинтересные вещи и она решила настоять на том, что действительно для нее важно.

Цицерон почувствовал легкий удар по самолюбию. Девица произнесла «Патрик» с такой страстью, что ему стало не по себе. Спору нет, тот производил впечатление — рост громадного ирландца был никак не ниже двух метров, ручищи у него были как у Кинг Конга, трицепсы как у участника турнира шести наций, кроме того, он явно был завсегдатаем пабов и балагуром, а еще одним из тех, кто, вероятно, по чистому везению умел целоваться и говорить всякую романтическую чушь девушкам, сводя их с ума.

Луси ведь намекала Цицерону, сколь страстно они с Анхелой целовались. А вдруг этот Патрик даже танцевать умеет? Хотя на него это не похоже…

У Цицерона тоже была целая куча достоинств. Любой, у кого были глаза, мог увидеть его многочисленные положительные черты. Цицерону захотелось перечислить их: во-первых, он был парнем… г-м-м-м… смуглым парнем… парнем… парнем…

Больше ему ничего не приходило в голову.

«Но, естественно, — оправдывался он, — уже ночь и немного грязновато…»

Поэтому Цицерон решил отложить поиск миллиона других своих добродетелей на более подходящее время. Ему было совершенно ясно, что этот Патрик принесет ему несчастье — как все завоеватели без духовных интересов, — но, возможно это было лишь его фантазией и самообманом.

Цицерон снова прислушался к разговору Анхелы — та, похоже, договаривалась с каким-то невидимым существом — и убедился, что девица умела и договариваться, и торговаться.

— Дай мне способность к языкам, а я постараюсь подключиться к «мессенджеру» Анхелы и раздобыть адрес Патрика.

Что-то невероятное! Анхела говорила о себе в третьем лице. Блондинка оказалась первоклассной актрисой.

Она дерзко вскочила на ноги, с хмурым видом подняла голову к небу, скрестила руки на груди, закрыла глаза и подчинилась чему-то несуществующему, ибо, снова открыв глаза, недовольно прошептала:

— Маленькая дрянная волшебница… Я совсем не понимаю, что ты говоришь.

Цицерон покраснел. Волшебница может помочь ей изучить язык! Как чудесно!

Хотя Анхела придерживалась иного мнения.

— Ну, нет же! Как можно продолжать, не понимая ни единого слова?!

И тут Цицерон поверил, что Анхела не играет, что она явно говорит с кем-то, кого он не видит, но этот кто-то обладает телесной формой, умеет думать и высказывать собственные мысли.

Цицерон разозлился. Если речь идет о волшебном существе, он готов сделать все, чтобы увидеть его. Если какая-то крашеная девица способна общаться с волшебниками на равных… он, эльф-охотник 20 уровня, найдет доступ к их коду!

Возможно, действительность была гораздо интереснее, чем он себе представлял.

Возможно, он упустил что-то по-настоящему хорошее.

Пожалуй, его родители немного правы и ему стоит обратить внимание на реальную жизнь.

Пока Цицерон впитывал в себя множество миров, которые вмещал наш мир, как и множество еще не раскрытых тайн, он почувствовал, что по штанине его брюк течет что-то влажное и горячее.

Он поднял глаза и ужаснулся — на него с близкого расстояния смотрели большие глаза. Вскоре под глазами, сиявшими всеми цветами радуги, открылась огромная пасть, обнажившая ряд зубов. Из глотки бестии вырвался свирепый лай.

Цицерон выскочил из своего укрытия и закричал. Собака залаяла еще оглушительнее. Ее хозяин произнес что-то оскорбительное по-английски.

Бедный Цицерон бросился прочь и столкнулся с удивленной Анхелой. Той пришлось прервать разговор с Лилиан, недоумевая, чем в кустах, черт подери, занимался этот больной на всю голову тип, дерущийся с собакой.

Столкнувшись, оба упали на землю, начали потирать лбы, с трудом поднялись и были вынуждены заговорить.

Анхела, как обычно, возмутилась:

— Что ты здесь делаешь?

— Проходил мимо, а ты?

Однако она не ответила на его вопрос и, как это обычно делают девушки, перешла в контрнаступление, задав встречный вопрос:

— А это что такое?

Цицерон вспомнил горячую влагу.

— Похоже, собака…

— Тфу!! Она описала твою штанину.

— Ну и что я…

— Я сейчас сдохну от этой вони!

— Я ведь не могу отрезать себе ногу!

— Окуни ее в озеро!

— Сама окуни!

Цицерон ненавидел воду и страшно боялся любых водоемов, кроме бассейнов с цветной мозаикой. Мрачное озеро, где обитали опасные для жизни водоросли и глубоководные чудовища, вряд ли годилось для того, чтобы в нем…

Анхела стояла на своем.

— Я ухожу!

Вместе с Анхелой уходило его евро и возможность подключиться к счастью.

— Подожди, подожди!

Цицерону пришлось набраться храбрости, чтобы окунуть ногу в подозрительную жижу — будь что будет, — а потом вытащить ее, покрытую темной и подозрительной субстанцией.

— Видишь?

— Да, вижу, промокла еще сильнее, чем прежде.

— И стала грязнее.