Исчезнувшая стражница - Альварес Марта Страница 23

Только тогда Эрин осознает, что единорог тоже замер. Его грива развевается, копыта стучат о землю, топча траву, а его рог… рог застыл в нескольких сантиметрах от лица Ханы, и единственное, что мешает ему броситься на нее, – это руки девочки, охватившие его с обеих сторон. Ошеломленным взглядом Эрин следит, как между пальцами Ханы начинает просачиваться золотой свет. Его интенсивность растет с каждой секундой – настолько, что Эрин вынуждена закрыть глаза. Она слышит яростное ржание единорога, его копыта отчаянно бьются о землю, а затем…

Ничего.

Торжествующий крик Ханы – это сигнал, которого ждет Эрин, чтобы открыть глаза. Сделав это, она видит только след единорога: несколько клубов черного дыма перед Ханой, которые постепенно рассеивает ветер.

– Что произошло? – бормочет Эрин. Ее взгляд блуждает от пустого пространства, которое ранее занимал единорог, к Ирис, наблюдающей за ними с широко раскрытыми глазами.

– А, я снова вижу тебя!

– Я догадывалась, что случилось нечто подобное, – улыбается ей Хана. – Единороги – это аберранты, которые делают своих жертв невидимыми, – объясняет она, выпятив грудь, как во время выступления в весеннем мюзикле. – Только мистикал Светового центра, то есть я, может победить их, но для этого необходимо коснуться его рога. Думаю, именно поэтому он уставился на меня вместо того, чтобы атаковать, – Хана поворачивается к Ирис. – Ты знала об этом? Поэтому и толкнула меня к нему?

– Я… – заикается та и ошеломленно разглядывает свои руки.

– Вопрос в том, откуда ты узнала? – спрашивает Эрин. – Без обид, но ты не совсем мистикал-заучка.

– Да уж, это точно, – Хана пожимает плечами. – Но однажды я листала бестиарий и увидела страницу с единорогом. Как я могла не прочитать ее? Ты тоже это читала, да, Ирис? Поэтому ты заставила меня…

Она не может закончить предложение, и Эрин понимает: что-то не так. Существует очень мало вещей, от которых Хана теряет дар речи. Они смотрят на Ирис, ожидая ответа. Ответа, который Ирис произносит, устремив взгляд на взъерошенную траву.

– Ты опаздываешь в кино.

Эрин выжидающе поворачивается к Хане. Та ничего не понимает и не знает, что сказать. Единственное, чего она не ожидала, так это того, что Ирис не ответит… вообще.

– Да… точно, – бормочет Хана. Эрин никогда в жизни не слышала, чтобы она говорила так тихо. – Ну… я пошла. Потом обсудим.

Она прощается взмахом руки. Из уважения к Хане Эрин ждет, пока та скроется из поля зрения, и бросается на Ирис.

– Какого черта ты вообще творишь? – рявкает она, указывая на круг, вытоптанный копытами единорога. – Ты с ума сошла?

– Ты слышала, что сказала Хана. Я знала, что ей нужно прикоснуться к единорогу. Так она спасла бы нас от его чар.

– Черт бы тебя побрал! Мне жаль, но притворяешься ты отвратительно. Я не верю, что ты подтолкнула Хану по этой причине, – заявляет Эрин. – Хана, может быть, не поняла, но…

– Хана совсем неглупая, знаешь?

– Так еще лучше! – Эрин кладет одну руку на бедро, а другой властно указывает на улицу, по которой ушла Хана. – Теперь ты можешь бежать и извиняться («Боже, я никогда не думала, что скажу это»)… за то, что толкнула ее навстречу единорогу-убийце.

– Извиняться? Точно так же, как ты извинялась перед Норой после ссоры у меня дома?

– Это не идет ни в какое сравнение! Я сказала ей бросить своего парня, и это правда. А ты чуть не превратила свою лучшую подругу в радужный шашлык! Какая муха тебя укусила?

Эрин обвиняюще тычет в нее пальцем. Как только она поднимает руку, Ирис испуганно делает шаг назад. Она тут же моргает и возвращается на место, но, к сожалению, недостаточно быстро.

– Подожди минутку… – бормочет Эрин. – Это паранойя, да? Что ты делала со своими силами, Ирис?

– Ничего, – с вызовом отвечает та.

Эрин сверлит ее взглядом. В течение нескольких секунд они молчат, и в конце концов Ирис разрывает зрительный контакт. Она оборачивается и оставляет Эрин стоять посреди пустого парка, уходя в том же направлении, что и Хана.

Еще немного, и Эрин начнет истерично смеяться. Почему люди не слушают ее с первого раза? Разве они не понимают, что их жизнь стала бы намного лучше? Вот Эрин всегда к себе прислушивается, и заметно, что у нее это очень хорошо получается.

– Такие вот дела, значит… – вздыхает она.

Эрин стряхивает траву, прилипшую к ногам, и направляется в больницу, чтобы разузнать о возможной жертве демона, освобождению которого поспособствовала она лично.

Отличное решение.

Хана

Хана и Ирис дружат с… ну, они дружат сколько себя помнят.

Хана знает Ирис во всех ее проявлениях, даже в тех, о которых никто больше не знает: Ирис, которая дарит лучшие подарки, злую Ирис, грустную Ирис, даже ту Ирис, которая танцует под песни из «Питера Пэна» в пижаме (ладно, такое было всего один раз, но главное, что было!).

Однако Ирис, которая только что осталась в парке… она не видела никогда прежде. Это как поставить пластинку с любимыми песнями и внезапно обнаружить, что она издает противный скрип.

Она не понимает, что произошло, но на этот раз ей и не хочется это выяснить. Не хочется даже об этом думать. Так она расстраивается, а грустить Хана не любит.

«Давай не унывай!» – подбадривает она себя, касаясь кончиками пальцев кирпичных зданий, мимо которых проходит. «Ты же идешь смотреть „Возвращение демона-пираньяконды“!»

Но это не помогает ей почувствовать себя лучше, и девочка начинает беспокоиться. Как можно грустить, смотря фильм о пираньях, превратившихся в анаконд, превратившихся в демонов?

Хане в голову приходит только одно решение в такой безвыходной ситуации: она делает глубокий вдох, чувствуя, как воздух наполняет легкие, и изливает свою глубочайшую боль в песне.

– Забудь заботы, и держи трубой хво-о-ост – вот и весь секре-е-ет… Акуна Матата!

Хотя проходящие мимо люди, несомненно, поражены ее огромным талантом, Хана так и не ощущает себя счастливой. Тихий голосок недовольства все еще просится наружу, мешая ей полностью прочувствовать вдохновляющие строки «Акуны Мататы». Обычно, когда Хана поет на улице (или где-то еще), она забывает обо всем вокруг: иногда девочка даже не замечает уличных фонарей (из-за этого с ней случались некоторые инциденты). Но сейчас ей так тяжело сосредоточиться на своем исполнении, что она даже обращает внимание на растрепанные волосы Габриэля, приближающегося к ней с противоположного конца улицы.

– Акуна Матата! – приветствует ее Габриэль. – Чему ты так радуешься? Ты в предвкушении фильма о пираньях, превратившихся в анаконд, превратившихся в демонов, да?

– Ого, – думает Хана. – Оказывается, мой актерский талант еще круче, чем я думала.

Встреча с другом действительно ее воодушевляет. С ним легко говорить: у него всегда найдется что ей показать – например, видео с самыми смешными и нелепыми падениями или новейшими тенденциями списывания на экзаменах.

– …и мне рассказали, что Йон очень быстро приблизился к парте, и Бэк попытался выбросить шпаргалку, но она была приклеена к резинке его трусов, и он…

– Эй, кстати об экзаменах, – перебивает Хана. – Как прошла пересдача по математике?

Габриэль останавливается посреди улицы.

– Ну… – говорит он, почесывая затылок.

– Только не говори, что ты завалил!

– Нет, не завалил! – услышав это, Хана улыбается. Однако выражение лица, с которым Габриэль разглядывает кроссовки, заставляет ее замереть в напряжении. – Я опоздал, и меня не пустили на экзамен.

Хана раздраженно цокает языком. Она никогда не понимала привычки некоторых учителей не пускать в класс, если ты немного задержался. «О нет, как же так, ты такая безответственная, раз опоздала на урок на пару минут, поэтому иди-ка ты отсюда и вообще больше не появляйся!» В любом случае, она вынуждена признать: опоздать на экзамен – это слишком, даже для такой ходячей катастрофы, как Габриэль.