Владислав Крапивин - Дырчатая Луна Страница 26

– Ну что же ты! Это ведь обязательно! Иначе – никакого выхода! Скорее!

И Лесь заиграл опять!

Велька, видимо, решил, что его дрессируют. Начал пританцовывать и даже крутнулся на месте.

Лесь чуть не заревел от досады:

– Балда пластмассовая! Тебе что говорят! Рассыпайся немедленно! Ну!.. – И Лесь в отчаянье поступил беспощадно. Сунул флейту под резинку, а с плеча рванул излучатель и вскинул, как автомат. – Та-та-та! Огонь! Ды-ды-ды-ды…

Что и говорить, жестоко это было. Но правильно. Велька то ли понял, то ли просто испугался. Вскрикнул, как ребенок, и мигом превратился в тучу бабочек. Теперь они не казались светлыми. Заметалась среди колонн темная пурга.

– Не разлетайтесь! – изо всех сил закричала Гайка. – Не смейте! Летите за нами!

– За нами! – крикнул и Лесь.

Бабочки не разлетались. Шелестящей тучей собрались над головами.

Вход в Бухту, О Которой Никто Не Знает, был недалеко. Вообще-то в него можно было попадать лишь в полдень. Однако Лесь направил на камни излучатель, и щель открылась.

Гайка включила фонарик.

– Летите за нами! – опять крикнул Лесь.

Они с Гайкой, цепляясь плечами и локтями за камни, стали протискиваться среди тесноты. В ней резко пахло морской влагой и водорослями.

Бабочки не отставали. Тянулись позади, как плотный шелестящий шлейф.

Сперва выбрались на берег бухты. И без задержки устремились в другой проход среди скал – такой же тесный, извилистый, но ведущий круто вверх.

И в конце прохода в лицо Лесю и Гайке ударил оранжево-золотистый свет.

Солнце над Безлюдными пространствами еще не зашло. Оно висело у морского горизонта, раскатав до берега огненную дорогу. Видимо, здесь, как в аппарате «СКОО» на телескопе Леся, была смещена оптическая ось.

На пространствах лежал особый вечерний свет – в нем растворялся ласковый покой, память о многих сказках и легкая печаль.

Бабочки сделались золотыми. Стояли в воздухе сверкающим шелестящим облаком.

– Сейчас! – пообещал им Лесь. – Все сейчас будет в порядке… – И потянулся за флейтой.

Флейты за поясом не было.

Не было!

Видимо, она выскользнула из-под резинки, когда пробирались среди тесных камней. Как он мог это не заметить?! Что же теперь? Опять лезть в черные коридоры? Искать? А если ее там нет? И если бабочки не станут ждать, разлетятся по бескрайним пространствам?

– Иди ищи, – прошептала Гайка. – А я побуду здесь, чтобы они не разлетелись.

В голосе ее не было уверенности. Ой как не хотелось ей оставаться без Леся.

– Ладно, – потерянно сказал Лесь. Но медлил. Он вдруг почувствовал, как отчаянно устал. Сесть бы в траву и не двигаться… Он не сел. Он собрал силы и шагнул. И в этот миг услышал музыку. Ту самую. Вдалеке. Только играла не флейта, а целый оркестр.

Лесь замер. Гайка замерла. Даже бабочки замерли в воздухе.

А старинный марш быстро приближался. С пологого холма каскадом спускалась полуразрушенная лестница с широкими площадками. Там-то и появились ребята-музыканты.

Они шли дружно и легко, словно по воздуху. Исчезающее солнце успело загореться на трубах и громадном геликоне пунцовыми огнями. По желтым рубашкам, по загару, по волосам пролетали бронзовые отсветы. Ровно ухал турецкий барабан, за которым видны были только ноги маленького оркестранта. Трубы пели негромко и упруго. А голос флейты переливчато вплетался в эту музыку, был в ней главным. Вязников с флейтой шел на левом фланге и смотрел прямо на Леся…

Лесь краем глаза увидел, как в бабочках произошло стремительное движение. И когда он оглянулся, Велька – живой, невредимый, с дурашливой улыбкой – сидел в пяти шагах. Сильно блестели его большущие, с лохматыми ресницами глаза.

Оркестр замолчал. Музыканты опустили инструменты. Три девочки и семеро мальчишек в желтых рубашках с серебристыми аксельбантами смотрели на Вельку. И на Леся. Молчали и улыбались.

Лесю они казались знакомыми. Откуда? Из того сна?

Вязников подошел, протянул флейту:

– Возьми, это та самая, что ты потерял…

– Непохожа… – неуверенно отозвался Лесь. Флейта была настоящая – черная, с серебряными клапанами.

– Та самая, – повторил Вязников. – Бери.

– А как же ты?

– У меня есть еще. А эта – твоя. Ведь недаром ее послушались бабочки…

Все это было.

Правда, у взрослых есть другое объяснение. Мама, дядя Сима и Це-це рассказывают, что вечером они вошли в комнату и увидели: Лесь без памяти лежит на своей постели. Горячий, шепчущий беспрерывно: «Велька, к берегу. Велька, вперед… Бабочки, за мной…»

Сбегали за дядей Андреем, тот, к счастью, оказался дома. Пришел, сделал Лесю укол. Сказал:

– Случаются такие рецидивы. Ничего, пройдет… Лесь затих. Не бредил уже, уснул. Все стояли у постели, мама тихонько всхлипывала. Це-це тоже, погромче.

Дядя Андрей успокоил их опять:

– К утру будет в порядке. А пока пусть поспит в тишине. Выключите радио…

Радио в комнате не было. Однако откуда-то доносилась музыка – негромкая, но отчетливая. Все заоглядывались. Дядя Андрей поднял с пола самодельный деревянный приклад с примотанной к нему банкой из-под пива. Поднес банку к уху, пожал плечами. В жестяной пустоте звучал старинный марш – сдержанный, слегка печальный – его средняя часть, которая называется «анданте модерато».

… Это говорили взрослые.

Но Лесь, Гайка и Вязников знали, что все было не так. Или по крайней мере не всё так.

Тем более что никто из взрослых не мог объяснить: откуда в руке у Леся взялась настоящая флейта?

Кузнечик на флаге

Остается рассказать, как Лесь еще раз встретился с Автоматчиком.

Это случилось уже следующим летом.

Дядя Сима, его друг Никита Матвеевич и ребята отремонтировали, а вернее, отстроили заново разбитую, никому не нужную яхточку. Никита Матвеевич любил мастерить, но не очень любил ходить под парусом, был он пожилой, хромой и хворый. И у дяди Симы оказался ребячий экипаж: Лесь, Гайка и Славка Вязников, который так и не уехал из города.

Зимой и весной они крепко поработали на ремонте, зато к лету стали хозяевами ладного, крепкого кораблика с крошечной каюткой и мачтой в семь метров высотой.

Яхт-клуб, где это случилось, был маленький, самый незаметный среди других в этом городе. А неподалеку располагался на берегу другой – с эллингами, складами, двухэтажным служебным корпусом и сигнальными вышками. С длинными причалами, у которых швартовались громадные многопарусные яхты (на таких иди хоть вокруг света).

И оказалось, что капитаном одной из этих яхт был тот самый Автоматчик. Дядька с косым подбородком, кривым ртом и скучной ухмылкой в глазах. Лейтенант гвардии «спаснаца», местный житель и многократный призер парусных гонок.

Ну что же, призер так призер. Лесю, Гайке и Славе Вязникову было на это наплевать.

Но однажды пути их пересеклись.

Был солнечный, не очень жаркий день в конце июня. С хорошим ветерком. И множество яхт вышло за боны, на внешний рейд.

Ветер гнал с веста небольшую, но крутую зыбь – синюю с пенными оторочками. Яхточка прыгала с гребня на гребень и звучала как домра, по которой хлопают ладошкой. У нее не было названия – до сих пор не придумали. Только на парусе чернела буква «Н» да число «34». «Н» – значит, – нестандартная, самодельная. А «34» – порядковый номер.

– Хорошо, что «эн», а не «тэ», – усмехнулся дядя Сима. – А то получилось бы прямо, как танк времен Второй мировой…

Но яхточка ничуть не походила на танк – легкая была, послушная. Такая, что на руле управлялся любой из ребят.

Нынче на руле сидел Лесь.

Дядя Сима держал гика-шкот, снасть для управления главным парусом, гротом. Он устроился на правом борту и откренивал яхту, потому что ветер упрямо клонил ее налево. Он дул в правую скулу – такой курс называется бейдевинд правого галса. Иногда ветер швырял навстречу брызги и обрывки пены. Гайка взвизгивала и пряталась от них за, рубкой. Впрочем, это не мешало ей держать стаксель-шкот и следить, чтобы не полоскал передний парусный треугольник – стаксель.

А Вязников не боялся брызг. Расставив блестящие от воды ноги, он стоял на носовой палубе и держался за штаг – идущий от мачты к форштевню трос.

Так они ушли уже довольно далеко от гавани и были на траверзе Казачьего мыса, когда увидели белый парусный крейсер «Тарзан».

Эта махина с мачтой в семнадцать метров и белыми тучами трех громадных парусов неслась встречным курсом. Ветер для «Тарзана» был самый подходящий – с борта и с кормы. Короче говоря, крейсерская яхта шла бакштаг левого галса.

Красавец был этот «Тарзан». Никто, однако, не восхитился. Все знали, что капитан и личный владелец красавца – Автоматчик.