Дмитрий Емец - Ожерелье Дриады Страница 26

– Ну что? Все наши в сборе. Только Арея не хватает для полного счастья! – насмешливо сказала Улита.

Мозговая деятельность ведьмы была подчинена универсальному правилу: когда Улита стояла на одном месте и никуда не шла – ее язык работал. Чем дольше стояла – тем быстрее работал.

– Улита! – предупреждающе произнес Эссиорх, касаясь пальцем губ.

Ведьма мнительно огляделась.

– Ой! Прошу прощения! Где тут выдают типуны на язык? Зарезервируйте мне, пожалуйста, парочку! – спохватилась она.

Улита вспомнила, что ее бывший – а может, и не бывший! – шеф вечно сваливается на голову, когда некстати произнесешь его имя. Но нет, Арей не появился, и Улита успокоилась. Пронесло.

– Секретарша – это от слова «секрет». Ты знаешь хоть один секрет Арея? – стала дразнить ее Ната.

Улита поежилась. Желания умереть прямо здесь и сейчас у нее не было.

– Где мне? Я и своих-то секретов не запоминаю, – отвечала она, теряясь взглядом в вокзальной толкотне.

– А вообще как-то бледненько тут представлен мрак! Не считая меня и нескольких других неудачников, тема абсолютно не раскрыта, – ляпнула она.

Даф подумала, что Улите стоило бы приглядеться внимательнее. Несколько раз в пестрой толпе мелькали любознательные рыльца пасущихся на трех вокзалах комиссионеров, но их почти сразу снимали маголодиями снайперы из прикрывавших отъезд златокрылых. Свет заботился о том, чтобы тайна сохранялась как можно дольше.

Где при этом скрывались сами златокрылые, Даф так и не вычислила. Оценила только, что маголодии, которые они применяли, были особенными, новыми, не известными ей самой. Комиссионеры не столько плавились и растекались, сколько лопались внезапно, как мыльный пузырь. Мгновение – и там, где стоял комиссионер, смыкалась толпа. Нескольких клочьев грязной пены никто не замечал. Максимум их принимали за плевок.

Минуты катились мелким горохом. Казалось, младенец-время уселся на вокзальные часы и толкает босыми пятками стрелки. Эссиорх нервничал. У Корнелия были все билеты, документы и ремкомплект для байдарок.

– Еще когда-нибудь возьмешь его с собой? – вкрадчиво спросила Улита.

В ведьме, как всегда, дремал провокатор. Эссиорх в ответ замотал головой так решительно, что едва не потерял уши.

– Кто, я?! Больше никогда в жизни! Это был самый последний из всех последних разов! – заявил он.

– Почему? Он же милый!

– Быть милым – не профессия! Мало того, что ничего не соображает, еще и самодеятельность начинает пороть! Поручи ему элементарно бросить в ящик письмо – и посмотри, что получится! Таких комбинаций нагромоздит, столько людей посторонних втянет, что за три дня не разгребешь! Соберет целую толпу, и они будут напоминать друг другу, что надо бросать и куда, встречаясь на всех станциях метро города Москвы!.. Ну все – я зол! Только сунься он сюда – растопчу!

Однако когда Корнелий наконец появился у вокзальных часов, Эссиорх даже убивать его не был готов. Состояния гнева и безгневия столько раз сменили друг друга, что весь пар вышел.

– Прошу прощения! Мне депешу одну нужно было срочно завезти! – прощебетал Корнелий.

Это было чистой правдой, за исключением одной детали: депешу требовалось завезти еще позавчера, а к моменту доставки ее уже и ждать перестали.

Взгромоздив на плечи байдарку, Эссиорх выразительно посмотрел на Корнелия, прижал к животу рюкзак и, переваливаясь, побежал к поезду. За ним Мошкин и Чимоданов поволокли «Вуоксу». Ната, заранее успевшая улыбнуться носильщику, шагала налегке, потягивая через трубочку сок и жалуясь, что у нее мерзнут пальцы. Меф нес сразу два рюкзака – свой и Дафны. Байдарку он предусмотрительно закинул к самому вагону.

Улита на бегу приблизилась к Корнелию, незаметно ткнула его кулаком и сказала, задыхаясь:

– Только огрызнись у меня! Чучело глазастое, арбуз с кепкой! Еще один писк – и следующий телефончик будешь брать у санитарки реанимации!

Корнелий потер ушибленное место и, отскочив, крикнул:

– Когда я вижу человека, который на кого-то орет, я понимаю, что у него было несчастливое детство!

Улита, у которой детство, и правда, было не особенно счастливое, задумалась.

Они еще не добежали до поезда, а он уже тронулся. Чимоданов с Мошкиным стали, паникуя, заскакивать в первый попавшийся вагон.

– Лови байду! Уйдет! – орал, спотыкаясь, Мошкин.

Чимоданов пытался ловить «Вуоксу», одновременно отгавкиваясь от виснущей на нем проводницы. Остальные еще даже и к этому вагону не подбежали, как вдруг состав дернулся и остановился. Проводники, стоявшие в открытых дверях с флажками, стали выглядывать и суетиться. Возникла заминка, длившаяся ровно столько, сколько необходимо было для экстренной погрузки.

– Это ты или Корнелий? – негромко спросил Эссиорх у Дафны, когда ему удалось наконец протиснуть в вагон рюкзак и байдарку.

– Я! – вполголоса призналась Даф.

– Стоп-кран дернула?

– Закрутила маголодией… Там колесо такое, – смущенно пояснила Даф, пряча флейту.

Это был как раз тот самый момент, когда Таамаг собралась идти разбираться, но так ни с кем и не разобралась.

Уже в вагоне, отдышавшись и взгромоздив рюкзак на третью полку, на которой прячутся порой едущие зайцем студенты, Меф осознал, что они в походе, и его охватил восторг. Восторг был настолько неуемен, что он поцеловал сперва Даф, а затем Нату и Улиту. Этого ему показалось мало, и он дернул Мошкина за унылый нос.

К слову сказать, Евгеша был не столько грустен, сколько задумчив и размышлял: пожаловаться, что ему на ногу поставили байдарку, или лучше потерпеть?

– Не много ли эмоций? – вежливо спросила Даф, которой показалось, что одного поцелуя было бы вполне достаточно.

– Не мешай юноше проявлять свои чувства! Можете еще повосторгаться, молодой человек! – вступилась за Мефа Улита, задиристо поглядывая на Эссиорха.

Тот деловито пристраивал вещи, и ведьма приуныла, поняв, что ревность вызвать не удастся.

Вихрова же отнеслась к поцелую безразлично. Слегка поморщилась и потерла пальцем щеку. Она только-только успела отделаться от носильщика, который бежал за вагоном и вис на окне, делая попытки забраться внутрь.

За окном вагона ехал куда-то темнеющий березовый лес. Большая бутылка с минералкой, напротив, никуда не ехала, а стояла на месте, мелко дрожа и покачиваясь. Ее отражение призраком жило в стекле. Прыгали в кронах деревьев желтые листья – первая седина нескорой еще осени. В легкое березовое стадо порой забредали дубы. Эти были лысы и корявы. Ветви тянулись почему-то не кверху, а книзу.

Мимо с прерывистым звуком «И-и-шь! и-и-шь!» пронесся встречный поезд. «И-и-шь! и-и-шь!» – откликнулся поезд на Сергач. Казалось, составы пригрозили друг другу.

Чимоданов покачивался на нижней полке плацкарта. В пальцах у него плыла в заоконном березовом облаке селедка. Непонятно было, когда и где он успел ее достать. Доев селедку, Петруччо насмешливо посмотрел на Дафну и вытер жирные руки о свои волосы.

«Что, противно? Так и скажи, что противно! Я и хочу показаться противным!» – говорил он всем своим видом. Даф подумала, что его глупость столь безразмерна, точно он приобрел ее в магазине «Богатырь».

– Умничка, мальчик! После пряника ничего нет полезнее селедки! – сказала Чимоданову Улита.

Петруччо равнодушно отмахнулся от ведьмы, залез на верхнюю полку и тотчас уснул, подложив под голову Зудуку. Застилать постель, когда ехать предстояло всего несколько часов, он считал излишним.

Мошкину спать не хотелось. С верблюжьей запасливостью он вылил в себя бутылку минералки, икнул газом и задумался на отвлеченные темы. Затем закрутил на пустой бутылке пробку, заточив в ней воздух, и стал размышлять, что вот пройдут годы, а воздух не сможет освободиться и так и останется замурованным. И от мысли этой ему было тоскливо.

Билеты им достались разрозненные, места были раскиданы по всему вагону. В основном боковушки или верхние полки ближе к туалету. И потому у всех почти оказались попутчики.

У Мефа и Дафны это были два приятеля – парни лет двадцати – двадцати двух. Один смугло-румяный, с глазами-оливками, по имени Егор. Другой длиннорукий, с печальным задумчивым лицом – Максим. Оба работали в Москве и возвращались домой – в Сергач.

Егор страдал неостановимой болтливостью. Максим же за всю дорогу сказал фраз пять, и те пробурчал так невнятно, что они, едва оторвавшись от губ, заблудились где-то в его же ноздрях. Егору на месте не сиделось. Грудь его, казалось, содержала не сердце, а множество пламенных моторов. Видя, что Меф и Дафна заняты друг другом и в собеседники ему не годятся, он за десять минут обежал весь вагон, со всеми перезнакомился, всем надоел и даже успел раза четыре сбегать в тамбур.

Вскоре Буслаев убедился, что для одного плацкартного вагона Егора было явно много. Дважды Меф пытался задремать, и оба раза Егор непонятно откуда брался и будил его глупым вопросом: «Че, спишь?» И дальше было не лучше. Стоило на мгновение закрыть глаза, и тотчас кто-то с топотом пробегал мимо, хлопал дверями, восторженно вскрикивая и впуская туалетные запахи. И, разумеется, всякий раз это оказывался тот же самый персонаж.