Анн Плишота - Лес потерянных Страница 26

Нафтали и Брюн, нахмурившись, быстро прошли в дом. Входная дверь оказалась приоткрыта, что тоже было весьма необычно. Особенно в столь непростое время…

— Прибытие шведских друзей Старой Лучезарной быть ожидаемо крайне! — скатился им навстречу по лестнице Фолдингот. — Тревога и ожидание царят в доме Старой Лучезарной…

— Что случилось, Фолдингот? — хмуро спросил его Нафтали. — Ты выглядишь взбудораженным.

Брюн взяла маленького домового на руки. Фолдингот трясся и клацал зубами. Он обвил длинными ручками шею пожилой дамы и крепко к ней прижался.

— Изменники ужас навели в доме! — проскулил он своим писклявым голоском. — Устроили они разруху в апартаментах Старой Лучезарной. Желание их картиной завладеть успеха не имело, поскольку Старая Лучезарная их обыграла. Имея подозрения сильные, она картины бегство организовала.

— Драгомира! Драгомира, что же ты наделала! — пробормотал Нафтали себе под нос.

— Тайник, где та картина пребывает, секрет есть преогромный, и только Старая Лучезарная имеет знание, кто ее хранитель. Но драма в этом доме полная случилась, ы-ы-ы-ы… — захлюпал Фолдингот. — Изменники тут показали всю жестокость, что в темных их сердцах живет, и Старая Лучезарная с ранением повстречалась, и шведские друзья должны на помощь поспешить!

Нафтали пулей взлетел по лестнице наверх. Брюн с Фолдинготом на руках последовала за ним, но более осторожно.

— А Мари? — спросила она малыша.

Фолдингот разразился слезами и уткнулся большой круглой головкой Брюн в шею.

— Мать Юной Лучезарной пережила трагедию…

— ЧТО?! — переполошилась Брюн. — Только не говори, что она… мертва?

— Нет! — воскликнул Фолдингот. — Мать Юной Лучезарной смерть не встретила. Но Изменники осуществили похищение! Они с собой забрали мать Юной Лучезарной!

Брюн ахнула:

— Не может быть! Скажи, что это неправда, Фолдингот! — взмолилась она, с отчаянием глядя на домового.

— Мой рот лишь истину изрыгает. Узнает коли Старая Лучезарная о сем событии скорбном, и сердце ее рискует прекратить биение, ы-ы-ы… всех Беглецов постигла драма… Содействию благодаря, осуществить сумел Фолдингот-хранитель Ориентира успешное бегство, но тихо-тихо…

— Да не тихо-тихо, а еле-еле! — прочирикали золотистые птички, порхая вокруг Брюн.

Ошарашенная новостями, Брюн нагнала своего мужа в апартаментах Драгомиры.

В большой гостиной царил полный кавардак, повсюду валялись осколки и обломки мебели. После тотального обыска, проведенного тут Изменниками, не осталось ни одного целого предмета, ни одного целого кресла. На одном из выпотрошенных диванов лежала Драгомира с красной полосой на шее, синяками на лице и подбитым глазом. Но больше всего впечатлял ее полный раскаяния взгляд… Рядом с ней стоял потрясенный Нафтали.

— Брюн… — прошелестела Бабуля Поллок, протягивая руку старинной подруге. — Мерседика… Это Мерседика…

Заинтригованная и встревоженная, Брюн посмотрела на Драгомиру, потом на Нафтали. Что Драгомира имеет в виду? Нет! Не может быть, чтобы Мерседика была виновницей этого хаоса! Но Нафтали кивнул, подтверждая истинность слов Драгомиры.

— Мерседика де ла Фуэнте к Изменникам подалась, — подтвердил Фолдингот. — В компании отпрыска своего, рекомого Катариной, и отпрыска Изменника Ортона МакГроу, Грегором именуемого, напали они на Старую Лучезарную и кражу осуществили медальона Малораны и Горановы!

Нафтали закрыл лицо руками, а у Брюн закружилась голова, и она рухнула на покосившийся стул.

— Мерзавцы… — прорычал Нафтали. — Они отлично подготовились!

— Если бы только я была более бдительной! — с сожалением сказала Драгомира. — Мерседика всегда была довольно жесткой, ее убеждения зачастую отличались твердолобостью, а в последние месяцы я заметила, что она стала еще более суровой. Она была очень напряжена и несколько раз проявила куда большую жесткость, чем это того стоило. Мне следовало быть более внимательной и задаться вопросом…

— Не кори себя, Драгомира! — ответила Брюн. — Как ты могла догадаться, что она Изменница? Вы же всю жизнь были с ней подругами, вместе перенесли столько испытаний, кроме того, она принесла клятву верности Малоране!

— Нет! — с горечью и болью сказала Драгомира. — Я должна была заметить! Должна была понять, что что-то назревает!

— Мерседика знала, что мы должны поехать к Абакуму нынче вечером, чтобы усилить защиту… — добавила Брюн. — И воспользовалась этим, чтобы притащить сюда своих «друзей»! Лихо она нас провела!

— Если она мне попадется, гарантирую, что шкуру с нее спущу! — сверкнул горящими яростью глазами Нафтали.

— Мне так жаль, друзья мои… — едва слышно выдохнула Драгомира.

— Ты не виновата! — поспешила заверить ее Брюн, беря за руку.

— А Мари? — тихо спросила Драгомира.

Брюн закусила губу, с отчаянием глянув на Нафтали, и еще крепче сжала руку подруги.

— Они ее похитили, верно? — севшим голосом спросила Драгомира.

Брюн, не в силах произнести ни слова, со слезами на глазах поглядела на нее. Драгомира застонала, ее лицо исказилось. Последняя надежда, хоть и слабая, умерла. Казалось, Бабуля Поллок потеряла всякую способность бороться. Силы покинули ее тело и душу. Голова ее тяжело привалилась к руке Брюн, и Драгомира зарыдала, снедаемая тревогой и угрызениями совести.

— Это я виновата! — шептала она сквозь рыдания. — Думала, что смогу одна с ними справиться… Старая никчемная дура…

Брюн, сама с трудом сдерживавшая слезы, ее перебила.

— Фолдингот мне все объяснил. У тебя отличное чутье: спрятав картину, ты избежала огромной катастрофы. Но помешать всему ты не могла никак. Знаешь, я бы поступила точно так же…

— Но где она, Драгомира? Где картина? — вмешался Нафтали. Он говорил очень ласково, несмотря на клокочущую в душе ярость.

— Нафтали, Драгомира нам этого не скажет, — ответила Брюн.

Нафтали с Драгомирой удивленно на нее посмотрели.

— Не надо, чтобы она нам это говорила! — продолжила Брюн. — Это будет гарантией, что ее не убьют. Ведь она единственная, кто знает, где картина, Изменники ничего не смогут с ней сделать, к тому же это отличный способ обеспечить нашу безопасность.

— Ты абсолютно права, Брюн дорогая… — прошептала Драгомира.

— Боюсь, что Мари станет разменной монетой, — заметил Нафтали. — У этих мерзавцев теперь есть преимущество, и весьма существенное, должен признать. Но пока Окса с нами, расклад в нашу пользу. Конечно, мы стали слабее. Но Окса — воплощение абсолютного могущества, и даже самые отъявленные Изменники беспомощны перед нашей Долгожданной. Помни об этом, Драгомира…

25. Откровения в гроте

В гроте царила мертвая тишина. Вход перекрывала темная, медленно и угрожающе колышущаяся масса. Беглецы, не сводя глаз с этого странного феномена, никак не могли оправиться от пережитого.

— Скажи мне кто, что однажды за мной будет гнаться Ничто… — вздохнула Окса. — Бр-р! Аж в дрожь бросает. Ненавижу эту штуку!

Она поискала глазами отца. Павел сидел, скорчившись в самом темном углу грота, обхватив колени руками и спрятав лицо. Его тихий стон донесся до ушей Беглецов.

Все поглядели на Оксу.

Абакум тронул девочку за плечо и тихо сказал:

— Иди к нему, Окса! Иди к отцу.

Окса с сомнением поглядела на отца, но все же подошла и пристроилась рядом, упершись спиной в неровную стену. Павел, не глядя, обнял ее за плечи и чуть прижал, предлагая положить голову ему на плечо.

— Пап… Что с тобой? — через довольно долгий промежуток времени шепотом спросила девочка. — Это твой Чернильный Дракон, да?

Павел напрягся, захваченный врасплох тем, что Окса с такой легкостью говорит о том, что он скрывал в течение многих лет. Но у Оксы талант узнавать тайны. Просто чемпионка…

Павел вздохнул.

— Чернильный Дракон был всегда, — обреченным тоном ответил он, крепче обнимая дочь. — Все эти годы я его подавлял, и в конечном итоге он запрятался внутри меня, тихий и неподвижный. Но больше я не могу его сдерживать.

— А… Это настоящий Дракон? — поинтересовалась Окса.

— Ты же своими глазами видела… — напомнил отец. — Знаешь, когда я был в Китае, один старый монах учил меня боевым единоборствам. Много месяцев я жил у него в горах. Он был моим учителем, я — его учеником. Ему было известно мое происхождение и снедавшие меня тревоги. Я это сразу понял. И долго задавался вопросом, не был ли он тоже Беглецом, но у нас никогда не возникало необходимости это обсуждать, это ничего не изменило бы. После жуткого периода, когда я не мог найти ответов на терзающие меня вопросы, старый монах предложил мне сделать татуировку. Я удивился и ответил, что вообще-то не очень хочу. Конечно, речь шла о специфической татуировке, которую я мог бы легко скрывать, учитывая магическую составляющую обучения. Татуировка должна была помочь мне хранить тревоги внутри себя, а главное — позволить им проявляться менее болезненно, не отравляя мне душу, как доселе. Можешь считать это способом укрощения моих самых черных мыслей, возможностью оставаться самим собой, способом превращения страдания в энергию, замешанную на воле и могуществе. Ты, дорогая, куда сильнее, чем я был тогда: ты управляешь своими способностями…