Мишель Пейвер - Охота на духов Страница 27

Но ничто не могло спасти Торака от разреженного воздуха, в котором дышать становилось все труднее. И все сильней болела голова. А хуже всего было то, что он прекрасно понимал: он не должен был бы находиться там, где сейчас находится!

Горловина Тайного Народа представляла собой настоящий лабиринт мелких оврагов, скалистых выступов и извилистых ущелий. Нависавшие прямо над головой утесы скрывали небо. Речка Красная Вода ушла под землю. Вокруг было настоящее царство камня.

И похоже, Тайный Народ тоже был отнюдь не в восторге от вторжения Торака в их заповедное ущелье.

— Они заставляют человека видеть всякое разное, — предупреждал его Джуксакай. — Однажды у входа в Горловину я нашел мышь-полевку, и она прямо у меня на глазах превратилась в камень. А в другой раз я видел, как большая белая птица на лету исчезла прямо в скалистом утесе.

— Но каков сам Тайный Народ? — спрашивал его Торак. Он знал, что Тайный Народ живет в озерах, реках и скалах; ему порой даже доводилось испытать на себе его присутствие, и, надо сказать, воспоминания эти были далеко не из приятных. Но он никогда по-настоящему не задумывался, кто они и откуда пришли.

— Этот народ когда-то состоял из разных племен, как мы сейчас, — сказал Джуксакай, — а потом, во время Великого Голода, его люди стали убивать и есть людей, и Всемирный Дух наказал их. Он велел им навсегда спрятаться ото всех и выходить только тогда, когда рядом никого не будет. Вот почему ты их никогда не видишь. И даже если подойдешь к ним совсем близко, то увидишь перед собой разве что камни.

Но Торак чувствовал, как они смотрят на него из-за скалистых выступов, следят за каждым его шагом. Он прошел мимо группы камней, стоявших кольцом и словно наклонившихся друг к другу, и, быстро оглянувшись, успел заметить возле них некое неясное движение. Да и на ходу ему не раз доводилось слышать довольно отчетливые шорохи, а порой и громкий грохот осыпающейся гальки. Но стоило ему остановиться, и всякий шум мгновенно прекращался; а как только он снова пускался в путь, всевозможные шорохи и шумы возобновлялись.

Около полудня Торак остановился, чтобы передохнуть.

— Я не желаю вам зла, — сказал он, обращаясь к тем, кто обитал в этих скалах. — Я ищу Пожирательницу Душ. А с вами я ссориться вовсе не хочу.

Над головой у него послышался шорох, и Торак вовремя успел отскочить в сторону: здоровенный валун, явно кем-то сброшенный, ударился о землю у самых его ног и словно взорвался, разлетевшись на мелкие осколки.

Чуть позже, услышав журчание воды, Торак отыскал в одном из овражков небольшой родничок, возле которого были заросли той, похожей на вереск, травы, которой Джуксакай пользовался для растопки. Вот это удача! А поблизости Торак нашел подходящий выступ, под которым, если загородиться стенкой из камней, вполне можно было и переночевать.

Ночью никакие камни мимо него со свистом не пролетали, и никакого странного воя он не слышал. Но и следов Волка он по-прежнему обнаружить не смог.

Наутро ветер улегся. И эта тишь казалась какой-то неестественной. Словно ее кто-то создал намеренно.

Выбравшись из оврага, Торак вскоре увидел на снегу следы целой стаи собак, которые промчались по Горловине некоторое время назад. Он насчитал не менее семи различных отпечатков лап; и все эти следы были гораздо крупнее тех, какие ему когда-либо доводилось видеть.

Во рту у Торака мгновенно пересохло; он вытащил нож и осторожно прошел по этому следу до очередного скалистого выступа.

Молодой заяц был разорван на мелкие кусочки. Его темно-красные кишки валялись на снегу, точно клубок спутанных веревок. На разгрызенном черепе странным образом уцелели затянутые ледяной коркой глаза.

Торак представил себе, какие отчаянные зигзаги проделывал несчастный заяц, пытаясь спастись от этих жутких псов. Они разорвали его в клочки, расшвыряв на тридцать шагов вокруг его плоть и мозги, но так и не съели ни кусочка. Значит, они убили его только потому, что им хотелось убить.

Жалость и отвращение охватили душу Торака; он скороговоркой произнес молитву в защиту заячьих душ и двинулся дальше, понимая, что молил Великого Духа защитить скорее не этого беднягу-зайца, а себя самого. Он тогда правильно сказал Ренн: Эостре он нужен живым. Но теперь понимал, что живым еще не значит невредимым.

Он чувствовал запах собственного пота, доносившийся из распахнутой горловины парки. Любая собака почует такой запах даже на расстоянии целого дня пути! «Я боюсь!» — вот что говорил этот запах.

Сзади послышался глухой стук.

Торак резко обернулся.

И даже весь обмяк, такое испытал облегчение.

Рек подняла голову над черепом несчастного зайца, озабоченно каркнула и вновь принялась сосредоточенно выклевывать заячий глаз.

Убрав нож в ножны, Торак поднял голову и увидел, что по снегу к нему мчится Волк.

«Ты преследовал филина?» — спросил Торак, когда они, пьяные от счастья, перестали наконец обниматься и целоваться.

«Да, — сказал Волк. — Но своего волчонка так и не нашел».

«Мне очень жаль».

«А где наша сестра?»

«В безопасности, — сказал Торак, — но она поранила себе лапу».

«Ты по ней скучаешь?»

«Да».

«Я тоже».

Волк принюхался:

«Собаки. Далеко».

«Они очень сильные, и их много, — сказал Торак. — Большая опасность».

Волк прислонился к нему и повилял хвостом.

Они пошли дальше. Вскоре Красная Вода вновь вынырнула из-под земли в узком ущелье, полном гулкого эха. Рип и Рек взлетели на изогнутую скалу, почти перекрывавшую Горловину подобно мосту, затем спустились к Тораку и нетерпеливо закаркали:

«Давай, это же так легко!»

— Ничего себе «легко»! — задыхаясь, ворчал Торак, когда они с Волком пытались взобраться на эту скалу.

Казалось, склон ее был сделан из острых ножей. Некая злая сила раздробила скальную породу на тысячи острых осколков и, словно нарочно, поставила их почти вертикально. Порой они прорезали даже толстые подошвы башмаков Торака. И вскоре он заметил, что Волк сильно хромает. Подушечки его лап оказались буквально исполосованы острыми камнями.

«Эх, зря я тебя сюда потащил!» — расстроился Торак.

Волк лизнул его в ухо.

На Далеком Севере Торак не раз видел, как ездовым собакам надевают на лапы специальные башмаки. Но самое большее, что он мог сейчас сделать для Волка, это обвязать ему лапы полосками кожи, отрезанными от старой куртки. Волк все время совал нос ему под руки, пытаясь понять, что он делает. А когда лапы были уже крепко забинтованы, Тораку пришлось строго приказать Волку ни в коем случае не грызть бинты и не пытаться их сорвать.

Он так внимательно за этим следил, что даже не понял, в какой момент они добрались до вершины скалы. Теперь наконец можно было выпрямиться и перевести дыхание. Внизу раскинулась Горловина Тайного Народа. А прямо над головой вздымалась мрачная громада Горы Духов.

Вершина ее уходила за облака. А сверкающие белые склоны, казалось, предупреждали: «Не ходи сюда! Я священна! Здесь обитель духов, а не людей».

Торак упал перед Горой на колени, принес ей жертву в виде щепотки охры, а потом тихим голосом попросил простить его за это вторжение.

Облака у него над головой опустились еще ниже и снова скрыли вершину. Было не ясно, хороший это знак или плохой.

Справа Торак заметил каменистую осыпь, круто спускавшуюся в темноватую долину. Прямо перед ними сверкало под стелющейся поземкой открытое пространство, утыканное валунами, — там начинался сам горный склон. Посреди этого пологого склона наружу снова выныривала речка Красная Вода и небольшим водопадом падала вниз из какой-то черной пещерки.

На одном из валунов впереди виднелся знакомый знак спирали. Этот знак отчего-то придал Тораку уверенности, и он двинулся прямо на него. Волк потрусил следом, опустив хвост.

Валуны на склоне были покрыты скользкой ледяной коркой, а снег кое-где был весьма глубоким, так что идти было трудно. Через какое-то время они все же добрались до следующего спиралевидного знака, потом заметили еще один. Теперь уже чувствовалось, что они поднимаются все выше и выше.

Пора было подыскать место для ночлега.

Возле одного из скальных выступов намело глубокий сугроб, и Торак вздохнул с облегчением: куда проще выкопать в снегу нору, чем таскать камни и выкладывать из них стенку, да еще и в таком священном месте.

Огонь разжечь он не осмелился. Скорчившись в своем жалком убежище, он разделил между воронами полоску вяленой оленины, а Волку позволил жевать свои «бинты», поскольку лапы у него уже подживали. Иного ужина у них, собственно, и не было.