Вадим Чирков - Кукурузные человечки Страница 27

— Я направлю на нее этот аппаратик, нажму одну кнопку, и вы увидите, что будет.

— А что будет? Ты учти, кур-то у меня всего девять. Ты ее не сожги ненароком.

— Не сожгу.

Славик не без волнения наставил на пеструшку молстар и нажал на зеленую кнопку. Экранчик послушно засветился.

Пеструшка рылась в земле, что-то склевывала.

Сначала никаких перемен не было видно. Но вдруг хозяйка курицы забеспокоилась:

— Эй-эй! Я тебе говорила, что у меня их всего девять! Она вроде поменьше стала!

Славик не отвечал. Он увлекся экспериментом, водя за курицей молстаром. И вдруг сам заметил, что пеструшка становится меньше.

Еще меньше, еще… Вот уже голенастый цыпленок роется в земле… Вот цыпленок, желтый, как одуванчик, писклявый, потерялся, ищет маму-курицу… Вот — тут Славик испугался — вместо цыпленка на земле лежит яйцо! Он побыстрее нажал на среднюю кнопку — экранчик в тот же миг погас.

Только тут наш горожанин взглянул на Нинкину бабушку. Та не сводила глаз с яйца, белевшего на земле у крыльца. Перевела взгляд на Славика.

— Это что же ты с моей курицей исделал? — запричитала она. — Разве я тебе не говорила, что у меня их всего девять? А теперь — восемь! А ну верни мне курицу сию же минуту!

— Бабушка, — начал было объясняться Славик, — я ведь другое имел в виду…

— Какое другое! Ты мне курицу извел — вот что ты натворил! Я на нее корма столько истратила! Верни, кому я говорю! Ты гляди на него!

Славик разозлился. Так на него никто не кричал ни дома, ни в школе.

В молстаре он теперь был уверен, и, не медля ни секунды, нажал на красную кнопку и направил экранчик на яйцо.

Славик смотрел уже не столько на объект эксперимента, сколько на Евдокимовну. Вернее сказать, он успевал смотреть и на яйцо, и на соседку.

Яйцо через минуту треснуло, из него вывалился желтый цыпленок.

Евдокимовна удовлетворенно кивнула.

Цыпленок запищал, стал на ножки. Сделал шаг, другой, качнулся вперед, назад…

— Ну-ну-ну, маленький, — размягченно сказала Евдокимовна.

Цыпленок растопырил кургузые крылышки и — стал расти, словно его надували воздухом.

— Как на дрожжах! — не выдержала соседка.

Голенастый цыпленок — цыпленок побольше — цыпленок большой, пестрый — курица! Как ни в чем ни бывало, роется в земле и что-то клюет.

Славик выключил аппарат.

От Евдокимовны неожиданного слова было трудно ожидать, но на этот раз она его произнесла:

— Вот ведь какие нонче инкубаторы делают!

И Славик понял, что продолжать разговор не имеет смысла.

— Да, бабушка, — согласился он. — такие пошли нынче инкубаторы. А что дальше будет — уму непостижимо!

Сунул молстар в карман и пошел к себе. А Евдокимовна, — теперь уже совсем успокоенная, — вытряхнула еще раз сито и скрылась в доме.

Кубик и молстар

Художник и Нинка пришли из леса как раз к обеду. Нинка принесла два крепеньких белых гриба, несколько красношляпых гномов-сыроежек, с десяток моховичков и один тонкий и упругий, как японский зонтик, шампиньон. Она и несла его как зонтик. Кубик принес свежий, пахнущий новосельем, холст. Обедали порознь, а после обеда Славик направился к соседу. Перед тем, как войти, нащупал в кармане коробочку молстара.

Дверь была открыта. Кубик сидел на табуретке, положив голову на ладони (локти были на коленях), напротив одного из своих старых холстов. Услышав шаги, головы не повернул, хотя наверняка догадался, что пришел Славик. Чуть тень мальчика пролегла между ним и холстом, он промолвил грустнейше:

— Гибнет живопись, гибнет… И некому ее спасти. А я болен, болен…

Художник выглядел вполне здоровым, только, может быть, более бородатым и усатым, чем обычно, но Славик все равно спросил:

— Чем вы больны, дядя Витя?

— Чем? Чем должен быть болен человек, которому скоро сорок? Всем! Нет уже ни той силы, Славик, ни той твердости в руке! И глаза мои тусклы, ум неповоротлив, а сердце вяло… Садись. — Кубик показал рукой на диван справа от себя, — садись и раздели мою печаль.

Славик подошел к дивану и сел В Кубиковы стенания ему верилось мало, потому что были они слишком торжественны и походили, скорее, на стихи, чем на горькую правду. Он понял, что художнику просто нужно выговориться, и начал беседу так:

— Сегодня магнитная буря, да, дядя Витя?

Бородач, — бороды на его лице в одно мгновение стало меньше, словно он побывал у парикмахера, — ожил.

— Так ты тоже ее чувствуешь? А мне показалось, что наступает конец света! — Он встал, развернул холст, подошел к дивану. — Посмотри, пожалуйста, на эту работу. Что ты о ней думаешь?

Момент был ответственный. Славик понимал, что от его слова многое зависит. Вгляделся в холст. Он был розовый, как… Нужно сказать сейчас, как именно, и тогда все будет в порядке, и художник избавится от мировой скорби.

— Знаете, на что это похоже? — сказал Славик, предчувствуя удачу. — Знаете? На розовую поверхность большой морской раковины!

— Ура-а-а! — завопил Кубик. — Ты понял! Да здравствуют уста младенцев! Это утренняя заря, Славик, это рождение дня, и именно таким я его увидел. Такие тогда были краски! Живопись не погибнет, если живет на свете художник Кубик и его лучший друг Славик!

Теперь уже можно было переходить к тому, ради чего, собственно, Славик пришел к Кубику.

— Я вот о чем хотел спросить вас, дядя Витя. — Славик еще раз проверил, на месте ли коробочка. — Вы мне — помните? — говорили, что мечтаете хоть на пять минут вернуться в тот день, когда увидели свадьбу на улице? Он, этот день, в детстве у вас был.

— Ну и что? — почему-то насторожился Кубик. — Может, и говорил. А ты разве в волшебники записался?

— Да.

— Тогда действуй. Напускай дыму и поводи руками. А мне что-нибудь для этого нужно сделать?

— Ничего не надо. — Славик достал коробочку молстара и прицелился в художника.

— Э-эй! — испугался вдруг Кубик. — Это что у тебя? — И выставил перед собой руку, словно у Славика был фотоаппарат, а он не хотел фотографироваться.

— Молстар.

— То есть молодость-старость? — в секунду догадался художник. — Откуда он у тебя?

— Дали… — уклонился от ответа Славик.

— Спрячь сию же минуту! Ты думал, что художник Кубик вправду согласится на омоложение?

— Вы же сколько раз об этом говорили!

— Вот чудак! Да знаешь ли, что я нахожусь в лучшем мужском и творческом возрасте? Ай-яй-яй, Славик! Никогда не думал, что ты можешь так меня обидеть!

— Я… не обижал.

— Еще как обидел. Ты думал, что живописец Кубик не в силах справиться со своими холстами? Что он уже не видит красок? Конечно, спасибо тебе за доброе сердце, но я не нуждаюсь ни в чьей помощи.

— Дядя Витя, — вскричал Славик, — зачем же вы тогда говорили, что хотите вернуться в тот день?

— Зачем? Для красного словца, Славик. Художник и без молстара может перемещаться во времени, хоть назад, хоть вперед — такая у него способность вспоминать и воображать. Чем ты действительно мне помог — это тем, что сейчас я уж-ж-жасно разозлился. На себя. И немедленно принимаюсь за работу.

С этими словами Кубик подошел к большому мольберту, повернул "Свадьбу" лицом к себе и обмакнул указательный палец в одну краску на палитре, а средний — в другую.

— Свадьбу, — сказал он гостю, — я сейчас вижу так же ясно, как тридцать лет назад. Так что… — И повернулся к холсту.

А Славик пошел к выходу. Неужели никому в Егоровке не нужен чудодейственный молстар?

Награда

Славик медленно спускался по ступенькам крыльца, когда услышал Кубиково:

— Стой!

В то же мгновение Кубик показался в дверях, правая его рука была поднята. Указательный палец был в красной краске, средний — в желтой.

— Стой, Славик, — повторил он приказание. — Я должен сказать тебе, о чем я еще подумал, когда ты так неосмотрительно предложил мне омолодиться. Слушай же. Есть у меня друг, и с другом моим, Славик, мы разговариваем на особом языке…

— Вы новый язык придумали? — обрадовался Славик.

— Зачем? Мы разговариваем с ним на том же языке, что и остальные — никто не заподозрит, что мы секретничаем. Дело в том, что мы с ним понимаем все, что говорим, чуть по-другому. За каждым словом у нас наше и только наше общее прошлое… Нет, я плохо объясняю. Вот скажи, есть у тебя друг, с которым вы вместе что-то пережили?

— Есть, — без промедления ответил Славик, — Стас. Мы с ним однажды едва пожар в моем доме не устроили. Мы свинец плавили для одного дела, а там рядом с плитой тряпка на тумбе. лежала. Она загорелась, огонь уже до шкафчика дошел, мы только тогда ее начали тушить. Попало нам после…

— И какие теперь для вас общие понятные слова?

— "Пожар", — уверенно сказал Славик, — и "свинец". Мы лишь услышим эти слова, как сразу переглянемся.