Майте Карранса - Ловушка Страница 27

Но тут слово берет Херхес:

— Друзья! Сегодня важный день. Впервые эльф-охотник превзошел по храбрости танк и ворвался в логово дракона. Я хочу поздравить Раэйна, нашего дорогого Раэйна. Громы и молнии, Раэйн, иди сюда.

Даже Херхес подражает новому Раэйну. Никогда раньше он не употреблял столь старомодное выражение — «громы и молнии».

Цицерон хочет перехватить Раэйна, однако тот вряд ли соответствует воину первого уровня, и ему даже нечего и думать, чтобы сразиться с охотником двадцатого уровня. Счастье ему изменяет — он никак не может остановить его, и ему приходится терпеть позорный спектакль, в котором Херхес поздравляет его и предлагает ему самую ценную добычу — кольцо, позволяющее стать невидимкой.

Он подходит к Тане и шепчет ей на ухо:

— Это самозванец.

Тана, разумеется, не соглашается с этим.

— Да здравствуют самозванцы!

— Ты соображаешь, о чем идет речь?

— Он великолепен.

— Он изменил свою внешность. Что он делает в этих глупых зеленых гетрах и с этим смешным пером в шляпе?

— Мы победили благодаря его военной хитрости.

— Меня этим не проведешь.

— Но что он тебе сделал?

— Он не тот, за кого себя выдает.

Тана повернулась к нему, подбоченясь.

— Вот как? И кто же он, по-твоему?

— Под Раэйна подделался Мириор.

Черные глаза Таны сделались большими и заняли весь экран.

— Мириор умер, он никак не мог подключиться и обещал вернуться, когда сможет.

— Он умер по вине Раэйна, такова его месть.

— Откуда ты это знаешь?

— Я — Раэйн.

Цицерон не ожидал от Таны ни истошного крика, ни нежного поцелуя, однако ее хохот был хуже пощечины.

— Почему бы тебе не исчезнуть?

Кэр бормотал как идиот и следовал за ней.

— Я говорю серьезно. Я — Раэйн и нахожусь рядом с тобой последние триста девяносто дней. Мы вместе сражались против Толхонка, против Огха, против Эниалта, я обязан тебе жизнью, ты снабдила меня воздухом, когда я пересекал ров Трамбла.

Тана не стала ждать, пока он договорит. Она подошла к Херхесу и что-то шепнула ему на ухо.

У Цицерона пересохло в горле. Сказались страх, тревога или обман. Они все сговорились против него. Тана, которую он считал своим другом, повернулась к нему спиной и сговорилась с вожаком. Он чувствовал себя одиноким и беспомощным.

Вот вожак подходит к нему и указывает на него шпагой.

— Уходи, Кэр.

Его руки потеют, мышь выскальзывает из пальцев.

— Дай мне возможность доказать, что я Раэйн.

— Нам не нужны распри. Уходи, Кэр.

Херхеса не умолить, он сурово блюдет справедливость. Если он уверен в своей правоте, то переубедить его невозможно.

— Уходи, Кэр, или я сотру тебя в порошок.

Кэр понимает, что это не бравада. Но ему хочется проститься с лесом, горами, украшающими горизонт, величественной луной, окрашенной оттенками оранжевого цвета, висящей в углу экрана, с хрустящими под его ногами опавшими листьями, с шероховатыми стволами деревьев, за которые он цепляется, чтобы не исчезнуть, с ночными, уже затухающими трелями виртуальных птиц.

— Проклятье, проклятье! Нет, я не хочу! — кричит он, заметив, что Херхес уже нападает на него. — Я не хочу умирать! Не-е-е-е-т!

Его встряхнули чьи-то руки.

— Парень, не кричи, все на тебя смотрят.

Цицерон поднял голову, и его взгляд встретился с десятками удивленных глаз, ребята на мгновение бросили свои мониторы, чтобы взглянуть на спектакль, который устроил разъяренный испанец, умоляя монитор сохранить ему жизнь.

Цицерон отключил Интернет и вернулся в Дублин.

— Я отключился?

Анхела утвердительно кивнула.

— И нас ждет хорошая новость.

Марина

Она пыталась уже трижды, но каждый раз, набрав телефон Патрика, чувствовала, как ее охватывает страх, и вешала трубку.

— Не могу, — смущенно призналась она фее.

Лилиан кричала до хрипоты:

— Что значит «не могу»? Просто говори. Повторяй то, что буду говорить я.

Однако Марина, генетически невосприимчивая к языкам, так разволновалась, что чувствовала себя неспособной угадать смысл хотя бы одного слова. Она пыталась думать об Анхеле, своей драгоценной околдованной сестре, пыталась убедить себя в том, что ее собственная боязнь говорить по-английски является единственным препятствием на пути к исцелению той.

— Ладно. Я попытаюсь.

Лилиан перевела дух.

— Набирай номер, я тебе буду диктовать слова, а ты их повторяй. Договорились?

Марина кивнула и набрала номер, чувствуя, как с каждой цифрой сердце вырывается из ее груди.

Когда мобильный соединился, Марина собралась было указательным пальцем отключить его, но Лилиан остановила ее.

— Hi.[30]

Это был голос Патрика. Это он. Марине захотелось умереть от стыда.

Лилиан привела ее в чувство.

— Говори ему: Hi, I’m Angela.[31]

— Hi, I’m Angela, — послушно повторила Марина.

— Hi, Angela! — воскликнул Патрик, очень обрадованный тем, что слышит Марину, или ей так казалось, потому что он начал тараторить как заведенный, после чего она, совершенно подавленная, предпочла все-таки выключить телефон.

— Что ты сделала!?

— Он начал говорить…

— Именно поэтому ты должна была отвечать ему!

— Но я ведь ничего не понимаю.

— Как же ты собираешься найти его, если отключаешь телефон?

— А как мы, по-твоему, можем быть вместе, если не понимаем друг друга?

— Тебе не надо его понимать. Только повторяй то, что я тебе говорю.

Марина смиренно еще раз набрала номер и заговорила под диктовку Лилиан.

— Sorry, I’m Angela.[32]

Патрик снова заговорил, выдав длинную непонятную тираду. Ясно, он говорил интереснейшие вещи, гениальные вещи, однако… как жаль, что Марина его не понимает и… никогда не поймет.

— Когда он закончит, скажи ему только: I love you. I want to see you tomorrow.[33]

Марина набрала в грудь воздуха и мысленно повторила короткие предложения, продиктованные Лилиан, один раз, два, три, пока ей не надоело.

Когда Патрик умолк на мгновение, она тут же произнесла:

— I love you. I want to see you tomorrow.

И когда она подняла глаза, ожидая одобрительных слов покровительствовавшей ей феи, на нее мрачно уставились оба жильца миссис Хиггинс.

— Однако, однако…

Салваторе отнял у Марины мобильный телефон и бесцеремонно оставил его себе, а Пепиньо столь же бесцеремонно схватил ее за руку.

Она пропала. Они ее поймали. Она сбежала, и у нее не было оправдания. Хуже того, она звонила парню, говорила, что любит его, и назначила свидание.

Итальянцы орали, заставив ее пойти вместе с ними домой.

Что ей было делать? Что ее ожидало в доме, из которого эти мафиози отправились искать ее, как обычную преступницу, лишив единственного средства, с помощью которого можно поговорить с любимым и выполнить свою задачу? Без мобильного Марина не могла связаться с Патриком.

Именно в это мгновение телефон снова зазвонил — один раз, потом еще. Скорее всего, это был Патрик. В том не могло быть сомнений.

— Please,[34] — взмолилась она, указывая на карман Салваторе и жестами давая понять, чтобы ей разрешили ответить.

Но итальянцы ей этого не позволили.

Салваторе взял ее мобильный телефон и ответил грубо и резко, не скупясь на угрозы. Затем отключил телефон и уставился на нее с мрачным удовольствием.

Марина прибегла к девичьей хитрости, которая всегда срабатывала.

— Toilette?[35]

Ей не могли отказать. И в туалете, в четырех стенах, она плакала и топала ногами, призывая на помощь Лилиан.

— Я не могу все время торчать возле тебя, — ответила ей крохотная фея, что было почти необъяснимо.

Марина подставила руки под кран, украдкой следя за дверью туалета.

— Ты не можешь оставить меня в руках этих типов! Ты должна мне помочь! Это ведь ты посоветовала мне вылезти в окно.

— Я их боюсь.

— Постой, как же я!

Фея пыталась втолковать ей:

— В твоем мире мне угрожают разные опасности. А когда я боюсь, от меня нет никакого толка!

— И как же ты мне поможешь? Как ты меня защитишь?

— Я должна улететь, восстановить энергию и, возможно, просить помощи, чтобы защитить тебя.

— А почему не сейчас?

— У меня иссякли силы.

— А что будет, если от меня ничего не останется, когда ты вернешься? Пикси-то я не боюсь, но ты видела лица этих двоих?

Аилиан возразила:

— Сразу видно, что ты не знаешь пикси.

Безусловно, Марина не была знакома с ними. Зато она знала размеры своей хозяйки. Диаметр той был не меньше километра.

— А миссис Хиггинс? Эта толстая тетка, похожая на борца сумо.