Филип Пулман - Северное сияние Страница 28

— Зачем они прилетели?

— Шпионить. Неслыханная глупость с моей стороны — выпустить тебя наверх. И надо было дождаться, пока ты разберешься в символах, не мешать тебе.

— Теперь я поняла! — встрепенулась Лира.

— Она означает воздух, эта ящерица! Я видела это, но не понимала почему — хотела разобраться и упустила.

— А, — сказал Фардер Корам, — теперь я тоже понял. Это не ящерица, вот что; это хамелеон. И он означает воздух, потому что они не едят и не пьют, они живы одним воздухом.

— А слон…

— Африка, — сказал он.

— Ага.

Они переглянулись. Чем больше открывал им свою силу алетиометр, тем больше вызывал он благоговейного страха.

— Ведь он все время говорил нам об этих штуках, — сказала Лира.

— Надо было слушать. А что мы с этой можем сделать, Фардер Корам? Можем ее убить или как-нибудь?..

— Не знаю, что мы можем сделать. Надо держать его запертым в коробке и никогда не выпускать. Меня гораздо больше беспокоит другой, тот, что улетел. Сейчас он летит к миссис Колтер и донесет, что видел тебя. Дурак я, чтоб мне пусто было.

Он пошарил в буфете и нашел жестянку из-под курительного листа диаметром в ладонь. В ней лежали винты, он высыпал их, протер внутри тряпкой и поставил на нее перевернутый стакан с картонкой. После некоторой возни, когда одна нога твари высунулась наружу и с неожиданной силой оттолкнула жестянку, они водворили ее на место и туго завернули крышку.

— Как только попадем на корабль, я ее для надежности запаяю, — сказал Фардер Корам.

— Но разве завод в ней не кончится?

— В обычном механизме кончается. Но я тебе говорю, в этих пружину заводит дух, пришпиленный к концу. Чем больше она ерзает, тем туже заводится, и тем она сильнее. Уберем-ка ее с глаз долой…

Он завернул жестянку во фланель, чтобы приглушить беспрерывное жужжание, и засунул под койку.

Совсем стемнело, и Лира видела в окне, как приближаются огни Колби. В тяжелом воздухе сгущался туман, и к тому времени, когда они причалили у Коптильного рынка, очертания всех вещей стали расплывчатыми. Мрак потерял плотность, и жемчужно-серая пелена окутала склады, подъемные краны, деревянные киоски и гранитные многотрубные здания, давшие название рынку, где днем и ночью в ароматном дубовом дыму коптилась рыба. Трубы добавляли густоты промозглому воздуху, и казалось, сама булыжная мостовая испускает приятный запах копченой сельди, макрели и пикши.

Лира в клеенчатой зюйдвестке с большим капюшоном, закрывавшим ее светлые волосы, шла между Фардером Корамом и рулевым. Все три деймона были начеку: заглядывали впереди за углы, озирались, прислушивались, не раздадутся ли где чужие шаги.

Но никого вокруг не было. Граждане Колби сидели по домам и попивали можжевеловую перед гудящими печками. По дороге к доку им не встретилось ни одного прохожего, и первым, кого они увидели, был Тони Коста, охранявший ворота.

— Слава богу, вы здесь, — впустив их, сказал он.

— Только что узнали, что убит Джек Верхувен и потоплена его лодка, а о вас ничего не слыхать. Джон Фаа уже на борту, ждет не дождется отплытия.

Судно показалось Лире громадным: рулевая рубка, толстая труба посередине, высокий полубак, толстая грузовая стрела над люком, обтянутым парусиной; желтый свет в иллюминаторах и на мостике, белый на верхушке мачты. На палубе три или четыре человека возились с какими-то предметами, которых она не могла разглядеть.

Она взбежала по деревянным сходням впереди Фардера Корама и возбужденно огляделась. Пантелеймон сделался обезьяной и сразу вскарабкался на грузовую стрелу, но она попросила его спуститься. Фардер Корам позвал их внутрь — или вниз, как говорят на больших судах.

Спустились по лестнице — по трапу — в маленький салон, где Джон Фаа тихо разговаривал с Николасом Рокби, который командовал судном. Джон Фаа ничего не делал второпях. Лира ожидала, что он поздоровается с ней, но он продолжал говорить о приливе и проводке судна и, только закончив, повернулся к вошедшим.

— Добрый вечер, друзья, — сказал он.

— Джек Верхувен погиб, бедняга, — вы, наверно, слышали. А его ребят захватили.

— У нас тоже новости, — отозвался Фардер Корам и рассказал об их встрече с летучими духами.

Джон Фаа покачал большой головой, но не стал их упрекать.

— Где теперь это создание? — спросил он. Фардер Корам выложил жестянку на стол. В ней зажужжало так яростно, что она сама поползла по дереву.

— Я слышал об этих заводных дьяволах, но никогда их не видел, — сказал Джон Фаа.

— Их нельзя укротить, и остановить нельзя, это я знаю. Нагрузить свинцом и бросить в океан тоже бесполезно, потому что банка проржавеет, этот дьявол выберется и достанет девочку, где бы она ни была. Нет, будем держать его здесь и сохранять бдительность.

Лире, единственной женщине на борту (после долгих размышлений Джон Фаа все-таки решил не брать женщин), предоставили отдельную каюту. Не роскошную, надо сказать: чуть больше чулана, с койкой и круглым окошком — иллюминатором. Она засунула свои немногочисленные пожитки в ящик под койкой и выбежала наверх, к поручням — посмотреть, как исчезает позади Англия. Правда, Англия к этому времени почти уже скрылась в тумане.

Но впечатлений и без этого хватало: вода, бегущая навстречу, движение воздуха, бодрые огни корабля среди мрака, гул судовой машины, запахи соли, рыбы и угольного спирта. В скором времени, когда судно закачалось на волнах Германского океана, к этому добавилось новое ощущение. Лиру позвали перекусить, но тут оказалось, что есть ей совсем не хочется. В конце концов она решила, что лучше всего лечь — хотя бы ради Пантелеймона, который явно чувствовал себя не в своей тарелке.

Так началось ее путешествие на Север.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

БОЛЬВАНГАР

Глава десятая

КОНСУЛ И МЕДВЕДЬ

Джон Фаа и остальные вожди решили плыть к Троллезунду, главному порту Лапландии. У ведьм было в городе консульство, а Джон Фаа знал, что без их помощи или хотя бы дружественного нейтралитета выручить детей из плена будет невозможно.

На второй день, когда морская болезнь немного отпустила Лиру, он изложил ей и Фардеру Кораму свою идею. Ярко светило солнце, нос судна разрезал зеленые волны, и они убегали назад в белой пене. На палубе, под ветром, посреди оживленного, искрящегося моря Лиру почти совсем не тошнило; а теперь и Пантелеймон, открывший для себя радости морской жизни, превращался то в чайку, то в качурку и носился над самой водой, чуть не задевая гребни волн. Восторг его сообщился Лире, и некогда уже было предаваться противной неморяцкой хвори.

Джон Фаа, Фардер Корам и еще двое или трое сидели на юте под солнцем и обсуждали, что делать дальше.

— Фардер Корам знает лапландских ведьм, — сказал Джон Фаа.

— И если я не ошибаюсь, они ему обязаны.

— Верно, Джон, — сказал Фардер Корам.

— Дело было сорок лет назад, но для ведьмы это ничто. Некоторые из них живут во много раз дольше.

— Чем же они вам обязаны, Фардер Корам? — спросил Адам Стефански, командир боевого отряда.

— Я спас ведьме жизнь, — объяснил Фардер Корам.

— Она упала с неба, ее преследовала большая красная птица, каких я не видел. Она упала раненая в болото, и я стал ее искать. Она уже тонула, я поднял ее на борт, а птицу застрелил. К моему сожалению, птица упала в трясину — она была большая, как выпь, и огненно-красная.

— Ого, — удивленно произнес кто-то.

— Подняв ведьму в лодку, — продолжал Фардер Корам, — я испытал, наверное, самое большое потрясение в жизни: у этой молодой женщины не было деймона.

Прозвучало это так, как если бы он сказал: «У нее не было головы». Сама мысль об этом была отвратительна. Мужчин передернуло, их деймоны кто встрепенулся, кто ощетинился, кто хрипло каркнул, и люди стали их успокаивать. Пантелеймон прижался к груди Лиры, их сердца бились в такт.

— По крайней мере, — продолжал Фардер Корам, — так мне показалось. Поскольку упала она с неба, я заподозрил в ней ведьму. Выглядела она как молодая женщина, только похудее и, пожалуй, красивее большинства, но, не увидев деймона, я ужаснулся.

— Так у них деймонов нет, у ведьм? — сказал Майкл Канцона.

— Я думаю, их деймоны невидимы, — сказал Адам Стефански.

— Он был там, только Фардер Корам его не видел.

— Ты ошибаешься, Адам, — возразил Фардер Корам.

— Его там вовсе не было. Ведьмы обладают способностью отделяться от своих деймонов и находиться от них на гораздо большем расстоянии, чем мы. Если надо, они могут послать своих деймонов далеко вперед, по ветру, или в облака, или на дно океана. А эта ведьма, она пролежала чуть больше часа, прежде чем прилетел ее деймон: конечно, он почувствовал ее страх и ее боль.

И я думаю, хотя она этого не подтвердила, что красная птица, которую я подстрелил, была деймоном другой ведьмы преследовательницы. Господи! Когда я об этом думал, меня мороз пробирал по коже. Я бы пальцем не шевельнул, всеми силами постарался бы этого избежать. Но что сделано, то сделано. Так или иначе, я спас ей жизнь, и она дала мне памятный знак и сказала, чтобы я позвал ее на помощь в случае нужды. Однажды она помогла мне, когда скрелинги ранили меня отравленной стрелой. Мы еще не раз с ней связывались… Я не видел ее много лет, но она вспомнит.