Александр Житинский - Параллельный мальчик (сборник) Страница 28

Этого только не хватало, думаю. А сам стою, не шелохнувшись, с закрытыми глазами.

– Он спит, Светлана Викторовна, – говорит гипнотизер.

– Что же, он так стоя и будет спать? – спрашивает мама.

– Ничего, это не страшно… Думаю, за три сеанса мы его поправим… Ты не Хранитель планеты, ты Боря Быстров, пионер… – снова мне говорит.

«Ага, пионер, – думаю, – уже почти не пионер и еще не Хранитель».

Чувствую, что спать все-таки хочется. Губу прикусил до крови, сон как рукой сняло.

– Пускай он немного поспит, не будем ему мешать, – говорит гипнотизер.

Я слышу – они на цыпочках уходят на кухню и там продолжают беседу. А меня Катька внизу ждет. Надо срываться. Я глаз приоткрыл, оглядел комнату. Вижу, у моей тахты на столике, рядом с блюдом, целая гора лекарств – баночки, упаковочки и ампулы со шприцем.

Ну и влип, думаю, с этими пришельцами. Размышлял я недолго. Тихо-тихо подкрался к входной двери, отодвинул задвижку – и был таков! Лифта не стал дожидаться, побежал по лестнице вниз.

Катя героически дожидается у подъезда.

– Бежим! – говорю ей. И мы – на пустырь.

У нас на пустыре между домами – трубы, видели? Бетонные такие, огромные. Целый большой штабель. Строители их забыли. Мы в этих трубах в разведчиков играем. Там целый лабиринт. Мы молотками дырки в них пробили, путешествуем из трубы в трубу. У меня там одно место было секретное. Никто о нем не знал. Нужно просунуться в верхнюю трубу, проползти по ней, там дырка вниз, в толстую, где почти стоять можно. По ней в самый конец и направо, в другую трубу. И опять до конца. Здесь труба кончается расширением. И главное – иллюминатор вверху имеется, из которого свет. Там у нас в прошлом году штаб был: три ящика из-под бутылок, накрытые старым одеялом, и огарки свечей.

Мы с Катей туда заползли. Я думал, она испугается. Ползли в полной темноте – я впереди, она за мной. Но ничего. Ни слова не сказала. Пыхтит сзади, но ползет.

Залезли в штаб. Я спички нашел, зажег свечу. Из иллюминатора слабый свет пробивается.

Уселись мы на ящики. У Катьки глаза блестят.

– Рассказывай, – говорю ей.

И Катя рассказала, что после уроков был сбор отряда, на котором Дуня предложила исключить меня из пионеров, а также сообщить в милицию о пропаже ПИНГВИНа. Татьяна Ильинична возражала, не хотела беспокоить милицию по пустякам. Но Дунька проявила твердость и поставила вопрос на голосование. У нас теперь демократия и большинством голосов решили искать ПИНГВИНа через милицию…

– Милиции нам только не хватало… – пробормотал я.

– Татьяна Ильинична попросила только не говорить в милиции, что ПИНГВИН – это космический прибор, – сказала Катя.

– Ты-то хоть в это веришь? – спрашиваю.

– А то нет! – говорит Катя. – Я сразу поняла, что это правда.

– Ну слава богу. Хоть один человек верит… – вздохнул я.

– Почему один?! А Дуня?

– Дуня – предательница! – говорю.

– Бепс, что дальше будешь делать? – спросила Катя.

– Не знаю. Домой не пойду. Заколют лекарствами. А гипноз вообще ненавижу!

– Какой гипноз?

Я ей рассказал про гипнотизера. Катя нахмурилась, потом говорит:

– Сиди здесь. Я сейчас приду.

И уползла по трубе.

Через полчаса она вернулась с портфелем. Там был фонарик, книжка о дореволюционных подпольщиках, бутылка пепси-колы, колбаса и хлеб. И еще какой-то рваный свитер.

– Ночью будет холодно, – сказала Катя.

– Катька, да ты прямо боевая подруга! – обрадовался я.

– А то нет! – отвечает.

Вот вам и тихоня! Уселись мы рядышком при свете, стали вместе книжку читать, как революционеры скрывались от преследования жандармов. Такие книжки только в трубе и читать! И колбасу с хлебом жуем. Отлично!

За иллюминатором уже вечер. Холодно стало. Катя ежится.

– Ты иди домой, – говорю. – Тебе-то за что страдать? И дома будут волноваться.

– А у тебя не будут?

– Ничего. Сами виноваты. Нужно доверять детям, – говорю. А у самого кошки на душе скребут. Мама там, наверное, с ума сходит.

– Вот что, Катерина, – говорю подруге. – Иди домой, по дороге позвони из автомата моей маме. Скажи, что я жив-здоров, но эмигрировал по идейным соображениям. Нашел политическое убежище.

– В трубе? – спрашивает.

– А что? Но про трубу – ни слова.

– Хорошо, – кивнула она.

– Ползи. Завтра принеси чего-нибудь поесть. И бумагу с авторучкой.

– Зачем?

– Писать буду. Для планеты.

И Катя уползла. Мне сразу тоскливо стало. Фонарик зажег, направил луч в трубу. Труба длинная-длинная. И тихо, как в могиле. Неприятно.

Вдруг слышу – писк. Смотрю – из дальнего конца трубы на лучик шагает котенок. Храбрый такой. Я ужасно обрадовался. Все же живая душа! Пригрел я его на груди и растянулся на ящиках. Ничего! Революционеры за правду тоже страдали.

И только я улегся, как в темноте заблистали золотые пылинки, вихрем пронеслись по трубе, взметнулись столбом и стали быстро-быстро лепиться друг к другу.

– Марцеллий! – закричал я.

Глава 9. След найден!

Точно, это был он – мой рассыльный. В темноте от него исходило сияние. Я обрадовался ему больше даже, чем котенку. А тот, наоборот, испугался – выгнулся подковой и шерсть вздыбил. Шипит от страха.

– Да тихо ты! – котенку говорю. – Это свои.

Марцеллий к нам шагнул, молча руку пожал. Мне показалось, что он чем-то недоволен.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает. – Как сюда попал?

– Нет, это ты как сюда попал?! – кричу я радостно. – Никто же не знает, что я здесь! Кроме Катьки Тимошиной.

– Тимошина? Не слыхал, – покачал головой Марцеллий.

– Да ты садись, садись… – я засуетился, подставил ему ящик. – Колбасы хочешь?

Марцеллий уселся, погладил котенка. Вижу, все еще хмурый. От колбасы отказался.

– Ну рассказывай, – говорю. – Как там на воле?

– Да так себе, – отвечает. – Вчера космические террористы взорвали планету в системе Альфы Центавра. Мы не успели вмешаться.

– Люди погибли? – спрашиваю.

– Там не было людей. Там был общий разум.

– В каком виде?

– В виде запаха, – говорит. – Мылом пахло.

«Ничего себе – разум!» – думаю. Но уточнять не стал. Мне бы с нашим разумом разобраться.

– А как ты меня нашел? – спрашиваю.

– Ну, это просто… – отвечает нехотя. – По твоей волне. От тебя же биологическая волна исходит. Забыл? На нее и лечу. От нас никуда не спрячешься. Пока жив, – добавил Марцеллий.

Последние слова мне не понравились. Что это значит – «пока жив»? Я умирать не собираюсь.

– Ты мне лучше скажи, Бабася, – задушевно так спрашивает Марцеллий, – как поживаешь? Мы в Центре волнуемся.

– А что? – я насторожился. – По-разному поживаю.

Не буду же я ему выкладывать, что меня гипнозом лечат! Стыдно за человечество. Они там небось думают, что все мы на Земле уже подрубились насчет космической цивилизации. А мы – ни бум-бум!.. Не понимаете, что значит «подрубились»? Ну, это значит – имеем понятие.

– Ты что, японский язык изучаешь? – вдруг спрашивает он.

Я глаза выпучил.

– С чего взяли?

– Последняя информация от ПИНГВИНа на японском была, – сказал он. – Реклама какой-то фирмы. «Тошиба», кажется.

– А когда она была? – спрашиваю.

– Сегодня.

– Жив, значит! – я обрадовался. – Слава тебе, господи!

– Кто жив? – не понял Марцеллий.

– Да ПИНГВИН! Его же сперли, – говорю.

– Не понимаю.

– Ну, украли! Пришел какой-то тип, положил в сумку и унес.

– А ты где был?

– А я… был в одном месте. Долго рассказывать.

– Когда это случилось? – спросил Марцеллий.

– Три дня назад.

– Так-так-так… – произнес Марцеллий.

А дальше он рассказал, что в Центре заметили изменение в передаваемой информации. Сначала все было спокойно, читали энциклопедию, дошли до буквы «В», а потом началась неразбериха. Пошли сообщения о женевской встрече, наркомании в капиталистических странах и борьбе сандинистов…

«Дунькина работа! – думаю. – Пока я в больнице был».

А потом ПИНГВИН стал нести и вовсе какую-то околесицу. Передал счет из ресторана, журнал «Плейбой» за позапрошлый год, какие-то объявления о продаже и еще что-то. В Центре за голову схватились. Если у них, конечно, голова есть. Не знаю, чем они там думают.

И вот, наконец, сегодня ПИНГВИН передал русский текст: «Прошу выслать телевизор в наручных часах. Бепс». А еще через некоторое время – рекламу «Тошибы».

– Так, значит, это не ты телевизор просил? – сказал Марцеллий. – Тогда кто?

– Стой! – закричал я.

Марцеллий поднялся на ноги, смотрит.

– Да сиди! Это я не тебе! Я знаю, кто Глюка украл! Юрка Родюшкин, вот кто! Он сразу про телевизор заговорил, когда о тебе узнали!

– Родюшкин? Номер волны? – спросил Марцеллий.

– Откуда я знаю! Это вы там ищите!

– У нас фамилий нет. Только номера. Чтобы сопоставить номер волны и фамилию, мне нужно находиться с этим человеком, – сказал Марцеллий.

– Он не человек. Он паразит! – сказал я.