Вольфганг Хольбайн - Зеркальное время Страница 28

— А... потом? — помедлив, спросил Юлиан.

— Это зависит от тебя. Номер в отеле зарезервирован и оплачен до конца каникул. Ты можешь остаться здесь. Но если говорить честно, было бы лучше всего, если...

— ...я вернусь в интернат?

— Туда или в другое место. У тебя есть две-три недели отпуска. Можешь поехать куда хочешь.

Они поговорили о разных вещах, которые предстояла сделать, и лишь к концу разговора Юлиан постепенно осознал, что, собственно говоря, означают все эти сложные и подробные распоряжения и советы, оставленные его отцом.

Они означают, что он никогда больше не вернется.

Когда Юлиан это понял, его охватила глубокая, бес­конечная тоска. Все уверения адвоката, что отец жив, что он находится в надежном месте, не утешали его. Он понял, что никогда больше его не увидит, а если так, то какая разница, умер он или просто исчез на все времена? Конечно, ему легче было знать, что отец не пострадал от встречи с созданиями тьмы, но вместе с тем он чувствовал себя обманутым и брошенным в беде.

Он встал и сунул конверт в карман халата. Конечно, он прочтет это письмо, но не здесь, а в своей палате, где ему никто не помешает.

Когда он вернулся в палату, уже смеркалось. Осколки были убраны, но новое зеркало, к великому облегчению Юлиана, не повесили, а медсестра во время его отсутствия принесла ему ужин. Он стоял еще теплый, но у Юлиана не было аппетита, хотя он давно ничего не ел.

Мальчик вынул из кармана письмо. Но еще до того, как распечатать его, он заметил, как в палате внезапно потемнело. Юлиан встал, включил свет и потом присел на стул около своей кровати. Снова взял письмо, но и на сей раз не вскрыл, потому что взгляд его скользнул по окну.

Яркий неоновый свет над его кроватью превратил оконное стекло в зеркало.

Он увидел в нем отражение своей кровати, двери, скромной больничной обстановки и себя самого, а по­зади — позади? — нет, внутри собственного своего отра­жения он увидел еще один, призрачный силуэт!

Он медленно поднялся и направился туда. Его отра­жение и отражение его призрачного спутника послушно повторили все эти движения.

Стекло было таким холодным, что он ощутил этот холод еще прежде, чем прикоснулся к нему. Кончики пальцев зеркального двойника соединились с его собст­венными, и озноб в пальцах заставил Юлиана вздрогнуть. Призрачный его двойник тоже выпрямил пальцы, но они не совпали с кончиками их зеркального отражения, они...

И тут он наконец понял и от облегчения чуть не рассмеялся.

В окне были двойные стекла, значит, было и два зеркальных отражения, которые накладывались одно на другое, но не совпадали полностью.

Но тревога не оставляла его. Какой бы смешной ни показалась ему эта ошибка, стало окончательно ясно, в каком он жалком состоянии. Если эта умопомрачительная история не прояснится, он неминуемо лишится рассудка. В третий раз он взял в руки письмо и наконец распечатал его.

Сургуч раскрошился в его пальцах в пыль. Видимо, очень старый сургуч. Лист бумаги был исписан мелким почерком, Юлиан без труда узнал руку отца, но буквы так выцвели, что с трудом поддавались чтению.

Мой дорогой сын! — прочитал Юлиан. Какое странное, непривычное обращение, если учесть, что отношения у них с отцом были сердечные, почти приятельские. Со смутным беспокойством Юлиан продолжил чтение.

Поскольку ты держишь в руках это письмо, значит, мне удалось ускользнуть от существ из промежуточного мира. Таким образом, ты можешь быть спокоен за меня. Я, со своей стороны, тоже убежден, что ты и твой молодой друг целы и невредимы.

Как ты уже знаешь, я отдал моему адвокату распо­ряжение печься о твоем благополучии. Он оградит тебя от всех официальных органов, а также поддержит тебя во всех остальных вопросах. Как ты уже мог убедиться, твое будущее — по крайней мере материальное — обес­печено. Мое единственное пожелание — не приказ — со­стоит в том, чтобы ты закончил свою школу и затем получил хорошее образование в соответствии с твоими наклонностями и талантами.

Юлиан в растерянности прервал чтение. Что за стран­ный язык? Почерк, без всякого сомнения, отцовский. Но откуда эти напыщенные обороты? Очень, очень все это странно.

Могу себе представить, сколько вопросов теснится у тебя в голове. Когда мы виделись последний раз, я обещал тебе на все эти вопросы ответить. К сожалению, я не могу исполнить свое обещание, поскольку на это не ос­тается времени; к тому же я, по зрелом размышлении, пришел к выводу, что для тебя же будет спокойнее не знать, что на самом деле произошло в этот вечер.

Опасность, увы, еще не миновала. Мое вмешательство на той карусели привело к тому, что я привлек к себе внимание неких сил, которые ревниво охраняют область своих владений и не терпят никакого вторжения. Мы с Мартином спокойны за себя и надеемся избежать их преследования, ведь мы с ним не так уж и беззащитны, в чем ты сам уже убедился.

Что касается тебя и твоего друга, то я молюсь за вас с упованием, что там, куда я вас вернул, вы пребываете в безопасности. И все-таки будь начеку. Старайся дер­жаться подальше от зеркал и никогда больше не ходи на то ужасное место, где была ярмарка.

Может быть, я найду возможность еще раз дать тебе знать о себе. Не пытайся меня найти. Все равно не получится.

Думаю о тебе с любовью.

Твой отец.

Чувства Юлиана метались между растерянностью и растущим страхом. Он отложил письмо, но тут же снова взял его и прочитал сначала. Он искал какую-то другую весть, тайное послание между строк, предназначенное только для его глаз. Но ничего такого не находил. Однако он заметил, что к концу письма почерк отца становился все торопливее и небрежнее, видимо, отец чрезвычайно спешил.

Что же все это могло означать? Старайся держаться подальше от зеркал...

Взгляд Юлиана почти невольно упал на то место над раковиной, где раньше висело зеркало. Возможно, тень, которую он тогда заметил, была вовсе не знаком нервного срыва...

Он сунул письмо в карман, с сомнением бросил по­следний взгляд на окно — ведь отец писал про зеркала, а не про оконные стекла — и вышел из палаты.

Юлиан был немного удивлен, что никто не остановил его при входе в реанимационное отделение. Еще больше он удивился, не увидев охраны перед дверью. Но самой большой неожиданностью оказалась пустая палата.

— Ищешь друга?

Юлиан испуганно обернулся и увидел доктора Бер­трама.

— А его перевели из реанимации. Этажом выше, палата тридцать шесть.

— Можно мне к нему сходить?

— Почему же нет? — ответил врач. — Только окажи мне услугу, оставь зеркало целым. А то они дорогие.

Юлиан выжал из себя улыбку и заспешил к лифту. Когда двери лифта открылись, Юлиан увидел, что вся задняя стенка кабины зеркальная от пола до потолка.

И он решил подняться по лестнице.

Погода за окнами изменилась, начался дождь. Где-то очень далеко посверкивала в черных тучах молния, и слышались раскаты грома. Погода, видно, тоже была не в своем уме. Если верить календарю, в разгаре лета город должен был изнемогать в лучах раскаленного ав­густовского солнца.

Он быстро разыскал палату Франка. Репортер улыб­нулся во весь рот, хотя был все еще бледен. Но он был не один, на кровати у окна лежал еще один пациент и смотрел телевизор.

Юлиан ответил на улыбку Франка, но направился не к его кровати, а к раковине, без слов снял зеркало и прислонил его лицом к стене. Франк и его сосед по палате с удивлением наблюдали за его действиями.

— У меня зеркальная аллергия, — смущенно сказал Юлиан. — Сразу появляется сыпь.

Юлиан пододвинул стул к кровати Франка и достал из кармана письмо:

— Читай.

Пока Франк с нарастающим замешательством читал, Юлиан смотрел в окно. Дождь усиливался и барабанил по оконному стеклу. На горизонте посверкивали молнии.

— Боюсь, я не совсем понимаю... — с запинкой сказал Франк.

— Тише! —шепнул Юлиан, кивнув в сторону соседа. Он охотно уединялся бы с Франком, чтобы поговорить без помех, но Франк еще не мог передвигаться самосто­ятельно, хотя чувствовал себя уже намного лучше. — Я сам ничего не понимаю.

— А адвокат?

— Похоже, и он ничего не знает. И я ему вполне верю.

— Это старинная вещь, — сказал Франк, указывая на письмо. — Она послана из прошлого.

И что из этого следует?

— В настоящий момент пока немного, — признал Франк. — Может быть, дело прояснилось бы, если бы ты рассказал мне все остальное.

Юлиан снова глянул в сторону кровати у окна.

— Не здесь, — сказал он.

Рефельс понял.

— О'кей. Я думаю, тебя выпустят через день-другой. Что ты собираешься делать?

— Понятия не имею, — сознался Юлиан. — Сначала, на­верное, отправлюсь в отель. Потом будет видно.