Людмила Дунаева - Первая заповедь блаженства Страница 3

И проснулся. Было едва за полночь. Родители не услыхали моего крика, потому что все еще смотрели и обсуждали программу Новостей: из-за стены доносились их взволнованные голоса.

— Значит, тот юноша, который танцевал Принца, погиб? — спрашивала мама.

— Еще бы! — отвечал отец. — И он, и Принцесса, и все остальные тоже. Если бы ты не отвернулась от экрана, ты бы увидела, во что превратился автобус, в котором ехала их труппа!

Мама вздохнула.

— Подумать только! Они избежали стольких опасностей и нашли смерть в обыкновенной автокатастрофе! — продолжал папа.

Мама опять вздохнула. Папа все ворчал:

— Угораздило же их погибнуть в нашей мирной стране… Снова у нашего правительства будут неприятности. Впрочем, какое нам с тобой дело до политики? Главное, что теперь Илюша в полной безопасности…

Ах, как же он ошибался! Едва до меня дошел смысл подслушанного разговора, холод и мрак наполнили мое сердце. Я вскочил с постели и бросился в спальню родителей.

Я распахнул дверь и, остановившись на пороге, отчаянно закричал:

— Это я! Это я убил моего Принца!

Поступление в Консерваторию пришлось отменить. От нервного потрясения я серьезно заболел. Понадобилось несколько месяцев, чтобы я перестал видеть сны, в которых несчастного Принца терзают компьютерные монстры в виде огромных клыкастых пассажирских автобусов.

Доктору пришлось хорошенько потрудиться. Он испробовал множество средств, но ни беседы, ни лекарства мне не помогали. Тогда он предложил моим родителям рискнуть.

— Попробуем вылечить подобное подобным, — сказал он. — Пусть Илья каждый вечер смотрит Новости.

… Поначалу кровавые зрелища катаклизмов и крушений ужасали меня. Но рядом со мной был доктор. Его лицо ободряюще улыбалось мне из угла экрана. Спокойно, терпеливо он внушал мне, что все эти бедствия никак не касаются ни меня, ни моих близких.

Мало-помалу мне даже стало нравиться, сидя в мягком кресле, наблюдать, как горные спасатели роются в мокром снегу, или как пострадавшие от наводнения, цепляясь за обломки домов и мебели, барахтаются в стремнине холодного потока. Тем более, что эти захватывающие картины то и дело перемежались весёлой и красочной рекламой.

Уютно попивая чай, я думал: в сущности, все, кто попадают в беду — обыкновенные неудачники, а стало быть, нечего им и жить на белом свете. Я перестал жалеть Принца, и сны, наконец, отступили.

Папа со слезами на глазах благодарил доктора, но тот, многозначительно посмотрев на моего взволнованного родителя, сказал:

— Ну, что вы! Эта победа целиком и полностью принадлежит вашему сыну!.. Ведь, если вы хотите, чтобы ваш новый план удался… — добавил он еще более многозначительно, но, заметив на пороге комнаты меня, умолк.

А план был такой. Папа понимал, что поступать на первый курс мне уже поздно. Двенадцатилетний первокурсник для Консерватории — уже не рекорд. Но он подумал, что можно было бы подождать еще год и тогда… сыграть на экзамене так, чтобы сразу стать самым юным выпускником! Эта идея была воспринята родными одновременно с ужасом и восторгом. Они просто помешались. Бабушки даже начали бегать в ближайшую церковь, чтобы поставить свечку за удачный исход невероятного предприятия. Когда об этом узнал доктор, он был страшно недоволен.

— Вы снова хотите все испортить? — грозно спросил он моих родителей. — Учтите, я не люблю, когда пациенты пропускают мои рекомендации мимо ушей!

— В чем мы виноваты, доктор? — испугались папа с мамой.

— И вы еще спрашиваете? — удивился доктор. — Я же сказал, что для успеха Илье нужна вера в себя! Причем, учитывая сложность задачи, вера эта должна быть безграничной! А вы исподволь разрушаете ее, предаваясь глупым суевериям! Хотите пополнить ряды «нищих духом», жалких трусов, унижающих гордое звание ЧЕЛОВЕКА и всецело уповающих на какого-то там Бога?!

Нет, родители, разумеется, этого не хотели. Они поклялись исправиться и слово свое сдержали. Отныне бабушки не смели молиться никому, кроме меня.

Вскоре я привык, что каждое мое слово ловится с благоговейным трепетом, а каждая сыгранная нота вызывает бурю восторга. Но потом слава мне наскучила. Я подумал, что никто, в сущности, недостоин слушать мою игру. Я стал садиться за пианино только снисходя к слезным мольбам и уговорам. Наконец, папа не выдержал:

— Илья, ты мало занимаешься! — сказал он.

Я не понял, как он осмелился произнести такое в моем присутствии! Я не сдержался, и сказал, что его дурацкие замечания мне неинтересны. В конце концов, я уже настолько великий пианист, что могу и вовсе не заниматься!

Папа бросился к компьютеру и вызвал психолога.

— Илья мне дерзит! — воскликнул он, с отчаянием глядя в экран.

— Но я же предупреждал вас о возможных побочных эффектах! — пожал плечами доктор. — Почти тринадцать лет назад, как только я принял ваш заказ на формирование Комплекса Гениальности…

— А получилась мания величия! — сказал папа. — Я буду жаловаться!

— И пожалуйста! — доктор, похоже, рассердился. — Жалуйтесь, сколько угодно. Я практикую эту методику много лет, и если что-то иногда мешало мне добиться положительных результатов, то это либо чрезвычайные обстоятельства, либо… плохая наследственность пациента!

И доктор, не попрощавшись, исчез с экрана. Папа схватился за сердце и позеленел.

— Он меня оскорбил! — забормотал он, вскакивая и бегая по комнате. — Он намекнул на то, что я неудачник!..

— Вероятно, так оно и есть? — усмехнулся я. — Иначе почему ты сердишься?..

Тут папа неожиданно успокоился. Он улыбнулся трясущимися губами и, взяв меня за руку, усадил на стул, а сам устроился напротив.

— Скажи, сынок, — заговорил он, — тебе никогда не приходило в голову поинтересоваться, что за человек твой отец?..

Я сказал, что давным-давно все о нем знаю. Я знаю, что он обычный мелкий служащий в каком-то бесполезном учреждении. Я же вижу, как он каждое утро уныло повязывает галстук и плетется на ненавистную работу. Да и мама ничуть не лучше. Она терпеть не может домашнее хозяйство и старается заниматься им как можно меньше. Конечно, я могу понять их чувства. Но что уж поделать, если они родились обычными?

— В наше время, сынок, мало кто рождается обычным, — мягко начал папа.

От него я узнал, что в наше время только совсем сумасшедшие родители не хотят иметь чудо-ребенка. Нормальные же делают все, чтобы их дитя могло войти в Историю.

Дальше отец рассказал мне то, о чем в приличном обществе было принято молчать.

Далеко не все чудо-дети оправдывают возложенные на них чаяния. Большинство из них, несмотря на все усилия, подрастая, оказываются обычными. Это большое горе и позор для семьи. И нет ничего удивительного в том, что родители от них отказываются. Их сдают в специальные интернаты.

Там из бывших музыкантов, поэтов, спортсменов и ученых наскоро делают мелких служащих, рабочих, инженеров, медсестёр и домохозяек. Потом им дают работу, но многие не выдерживают такой перемены в своей судьбе и сходят с ума, а те, кто оказался покрепче, обречены страдать до конца своих дней. У них есть единственная надежда хоть отчасти оправдать собственное существование: постараться хотя бы родить гения…

Отец замолчал.

— Ну, — пожал плечами я, — если все это относится к вам с мамой, значит, доктор все-таки был прав, и вы обычные неудачники. Правда, вы не совсем неудачники, ведь вам все же удалось родить меня…

— Иди спать, сынок, — ласково сказал папа.

Наконец-то меня оставили в покое! С того вечера меня больше не заставляли заниматься. Я мог сколько душе угодно валяться на диване и размышлять о собственном величии. Меня, правда, слегка раздражала новая манера моих родителей шептаться о чем-то по углам. При этом, мама иногда начинала плакать. Однажды я случайно подслушал часть их разговора.

— Нет, я уже слишком стара! У меня нет сил начинать все сначала!.. А потом, ты же знаешь, из-за того, что наши остальные дети…

— Которые могли быть несравненно талантливее, чем этот неблагодарный мальчишка!.. Они не родились из-за него!

— О, замолчи!..

— Ничего, дорогая, у нас все получится. Современная медицина всесильна!..

— Но если с новым ребёнком у нас опять ничего не выйдет?…

— Выйдет, не сомневайся. Наука шагнула далеко вперед…

Я с недоумением выслушал этот бред, но не стал ломать себе голову над тем, что он значил. Мне и своих проблем хватало. Бабушки с дедушками больше не стояли передо мной на коленях, и это было неприятно. Отсутствие аплодисментов было просто невыносимо. Но я утешал себя, представляя, как изменится поведение окружающих после моего экзамена.

И вот, великий день настал…

…Но, когда я вернулся в машину, которая ждала меня около Консерватории, никто даже не поинтересовался, как я сыграл. Папа вел себя так, будто мы были незнакомы, а мама, не переставая, сморкалась в одноразовые салфеточки.