Александр Преображенский - Голоса трех миров Страница 3

— Эй, парень, подь щюды, — подзывал он его, стоя к стенке носом и не отрывая взгляда от щели. Подросток шел на зов старшего беспрекословно, его и в школе этому учили.

— ГЦчель видишь? — спрашивал Чека. — Там крыша. Поштереги, я ее щейчаш шугану иш дома.

Дверь в бывшую кухню всегда была открыта, туда и вбегал Чека, он там шумел, лаял и кидался на стенку, а через некоторое время из щели вылетали злые шершни. То–то Тиграну была потеха.

И ни один щенок не отвертелся от «крыши», попервому разу все подходили, и некому было предупредить их о коварстве Гвоздодера. Сверстники — еще без говорилки, а те, кто получил голос, сразу становились как чужие, часто они сами смотрели представление и смеялись. У Барди давно язык чесался высказать Чеке все, что он думает об этом. Укусить–то его не укусишь — Тигранище рядом, а вот словесно по- . — ^считаться можно. Еще больше он мечтал поговорить с Варей. Грезил об этом полтора года школы, разве ска- жешь при всех общим голосом то, что и наедине сказать не просто.

Зато теперь у него есть говорилка.

Варя поздоровалась первой без помощи транслятора. Беден собачий язык, но не настолько, чтобы быть ^лшвежливым. Барди же сразу заговорил по–челове- гЧчески: и — Привет.

— Здорово, коль не шутишь, — усмехнулся Тигран.

— Штречалищь утром, — прошепелявил Гвоздодер.

Крепыш только вильнул хвостом.

— Куда и откуда? — как всегда кратко поинтересовался он вместо приветствия. Братья неплохо понимали друг друга и без всяких слов.

Барди задумался. С одной стороны, он не прочь был похвастать похвалой учителя. С другой, опасался насмешек — бегать в школу после ее окончания как–то не принято. Он тоже это знал и никогда не видел, чтобы другие так делали. Просто ноги его сами туда сегодня занесли. По привычке, что ли? Он как–то об этом не задумывался, да и вообще, хотя Керби похвалил его голову, сам Барди часто доверял выбор пути не ей, а четырем своим помощникам передвижения. Очень кстати для ответа подвернулись ему те два строителя.

— Разговаривал с людьми, — ответил он, — на первой линии. Они там новый дом строят.

По его мнению, такой ответ должен был вызвать к нему уважение.

— Не понимаю, зачем? — презрительно проворчал Тигран.

— Для того чтобы жить, — удивился Барди. — Всем известно, зачем строят дома.

— Некоторые думают, что они очень умные, если им говорилку бесплатно повесили, — продолжал ворчать Тигран, не глядя в сторону Барди. — А другие для них дураки. Хотя сами не способны понять, о чем их спрашивают. Зачем разговаривать с такими людьми, Барди, как эти двое на первой линии? Разве есть от них прок?

— Они строят дом, — возразил Барди.

— Но не для тебя, — усмехнулся Тигран. — Значит, и разговаривать с ними не о чем.

Тем временем Крепыш обежал Тиграна с хвоста и как бы случайно встал так, чтобы оказаться между ним и Барди. Действие продуманное и имеющее основание. Все знали характер Тиграна, и силу хватки его челюстей испытали в поселке многие. Тигран уродился наполовину бультерьером, наполовину ротвейлером — здоровья и свирепости ему не занимать, и главное — вспыльчивый. Одно неверное слово Барди могло привести к серьезным осложнениям.

— Скучно с вами, — неожиданно вмешалась Варя, — я бегу на пустырь.

Не повторяясь, она сразу направилась на третью линию. Тигран, Крепыш и теперь уже Барди не сговариваясь побежали за ней. Только Чека было замешкался, но все же посеменил вслед на своих коротких и кривых лапах, бурча у самой придорожной пыли:

— А што ишкать на пуштыре? Мышей? Их вщех повыловили. Днем пощелковые ловят, нощью коты давят или бешшловешные шарят.

Чеку никто не слушал. Да он и не рассчитывал на внимание.

Пустырь — когда–то городская свалка, ныне засыпанная землей и разровненная бульдозерами, — служил местом прогулок и встреч поселковой молодежи. Здесь часто собирались после трудового или для кого- то учебного дня большими компаниями, затевали шумные игры, состязались в силе и ловкости, порой ссорились и дрались. Мышей там и правда почти не было не столько по причинам, о которых говорил Чека, сколько потому, что на пустыре есть особенно было нечего даже пронырливым грызунам. Под не очень–то толстым слоем рыжего карьерного глинозема хранился всевозможный мусор несъедобного происхождения — металл и пластик, резина и стекло. На скудной такой основе — почвой назвать ее можно только с натяжкой — почти ничего не росло. Так, небольшие полянки травы местами да какие–то редкие и чахлые кустики едва выше холки датского дога.

Но Барди, да и другим поселковым, пустырь очень нравился. Они даже гордились им. Ведь недаром здесь по ночам шастают бездомные коты, справляя свои громкие свадьбы, а поселковая молодежь время от времени затевает на них облавы. И не зря сюда пробираются тайком бессловесные, по двое–трое, подрыв сетчатое ограждение со стороны далекого леса. Эти тоже приходят не просто так. Как кто в поселке бесследно исчез — ищи подкоп на пустыре или на кладбище. Раз пять в году, не реже, такое случается. Поэтому на пустыре все же лучше держаться компанией, а по ночам вообще туда не ходить. Бессловесные псы — изгои сообщества, черное пятно на родословной всей собачьей породы.

И в этот раз, как обычно, пустырь не пустовал. Стайка юнцов кружила веселую карусель почти в самом центре, вытоптанном собачьими лапами до каменной твердости. Ни на одном из них еще не заметно ошейника, но это были свои, поселковые, бессловесные только по возрасту. По–настоящему бессловесные псы приходят на пустырь исключительно ночью.

— А ну–ка брысь! — прикрикнул, словно на кошек, грубый Тигран и омерзительно заворчал, обнажив изогнутые клинки своих страшных зубов заодно с пятнистыми деснами.

Игра прекратилась. Трое из пятерых тоже ощерились, но не так явно, а двое моментально поджали хвосты и побрели прочь, повесив головы. «И правильно, без гармошки им тут делать нечего», — подумал было Барди, но сразу же устыдился. Всего три дня назад он сам мог оказаться в такой ситуации… и частенько оказывался. Он тоже не уходил, хотя бы не порычав для солидности, не вздыбив шерсти на холке. Но все равно приходилось слушаться.

Тигран, чуть склонив голову и глядя исподлобья так, что у кого хочешь уши и хвост опустятся, вразвалку шагом двинулся на троицу дерзких упрямцев. Оскал его не смягчился, а грозное рычание уже срывалось на громкое бульканье — верный признак свирепости и крайней раздраженности. Крепыш за ним не спешил, но тоже весь подобрался, и шерсть у него на загривке встала жесткой щеточкой. Только помощь его не понадобилась, едва Тигран достиг невидимой границы допустимого расстояния, за которым он, да и, в общем–то, любой с серьезными намерениями, переходит от угроз к действиям, едва он сблизился с преобладающим по численности противником, как все трое развернулись и, все еще огрызаясь через плечо, затрусили прочь нервной побежкой.

Крепыш улыбнулся, Чека подбежал к Тиграну, взбрехнул, вскинув к небу уродливую морду, и прокричал:

— Давайте, давайте, шошунки, валите прощь и не оборащивайтещь.

Варя же вела себя так, словно ничего вообще не случилось. Словно вокруг тишь и благодать. Да так и есть — дело–то обычное. Но Тигран уже не мог успокоиться. Взыгравшая удаль и злость его бойцовских предков требовала хоть какого–то выхода — ^немедленно.

— А ты что стоишь, за спинами прячешься? — отыскал он возможную жертву, и ею оказался Барди. — Видать, рано тебе гармошку повесили.

В тот же миг Барди внутренне вздрогнул, заметив краешком глаза Варин взгляд, брошенный на него искоса. И еще он заметил — она поняла, что он заметил этот взгляд. А стало быть, теперь не ответить Тиг- рану было бы стыдно особенно. То есть ничего этого он тогда не понял, но многое, очень многое в его жизни было предрешено в эту секунду.

— Я не прячусь, — спокойно ответил он. — Это Чека прятался, пока ты их не прогнал. И он всегда так делает, потому что слабый и трус. Брехать на хвосты любой может. А я не буду. И гонять их не буду, потому что мы с ними в одной школе учились, я их знаю, они не злые. Им всего месяц остался до выпуска. Три дня назад я вместе с ними играл.

— Так догони и играй вмеште ш ними еще мещяш, шошунок ш гармошкой, — выглянул из–за Тиграна обиженный Чека.

— Тебя не шпрощил, — неожиданно прошепелявил Барди. Он не собирался передразнивать и даже не знал, что у него так похоже получится. Собаки дразниться не умеют. Но, оказывается, с гармошкой и такое возможно.

Крепыш замер в немом изумлении — этого еще не делал никто в поселке. Он медленно перевел взгляд с Барди на Чеку и обратно, видимо, не совсем понимая, от кого услышал последние слова. Варя же сразу все поняла, весело завиляла хвостом, подошла, улыбаясь, к Барди и ткнула его носом В плечо, шепнув при этом: