Филип Пулман - Северное сияние Страница 32

— Она живет в Троллесанде, эта ведьма?

— Нет-нет. Ведьмы живут в лесах и в тундре, а не в портовом городе, среди мужчин и женщин. Они связаны с дикой природой. Но в городе стоит дом их консула, и я поговорю с ним, не сомневайтесь.

Лире очень хотелось побольше узнать о ведьмах, но мужчины отвлеклись на разговор о топливе и запасах, а Лира вспомнила, что побывала еще не во всех закоулках корабля. Она пошла по палубе к носу, и скоро познакомилась со старым морским волком. Лира смахнула на него косточки, оставшиеся в кармане от съеденного на завтрак яблока. Моряк был человеком решительным и невозмутимым, и когда в ответ на свою ругань от услышал из уст малышки порцию отменной брани, предложил Лире свою дружбу. Моряка звали Джерри. Под его руководством, Лира узнала, что спастись от морской болезни можно занявшись делом, а в качестве лекарства годилась, например, уборка палубы, если, конечно, скрести ее «по-морскому». Лира с уважением отнеслась к рецепту и сложила одеяло на своей койке «по-морскому», потом разложила свои вещи в шкафу «по-морскому», «загружая» их в шкаф, а не «укладывая».

На третий день плаванья Лира влюбилась в жизнь на корабле. Она осмотрела весь корабль, от моторного отсека до мостика, и перезнакомилась со всем экипажем. Капитан Рокеби разрешил ей просигналить Голландскому фрегату, потянув за ручку парового свистка; кок выдержал ее вмешательство в процесс перемешивания сливового пудинга, и только решительный запрет Джона Фаа остановил ее от восхождения на фок-мачту, для осмотра горизонта из вороньего гнезда.

По мере того, как корабль продвигался к северу, дни становились холоднее. Пришлось перерыть содержимое трюмов в поисках непромокаемого костюма, который можно было бы переделать для Лиры, и Джерри научил Лиру шить — дело, которому девочка предавалась с удовольствием, хотя ранее, в Джорданском коледже, относилась к этому занятию с презрением и сбегала с уроков миссис Лонсдейл. Вместе, они соорудили водонепроницаемую сумку для алетиометра, которую Лира могла привешивать к поясу, как добавила Лира «на случай падения в море». Обезопасив таким образом прибор, Лира в непромокаемом плаще и зюйдвестке прижималась к поручням, наблюдая, как жалящие брызги разбиваются о нос и рассыпаются по палубе. Временами она еще страдала от морской болезни, особенно когда ветер крепчал и корабль взлетал к самым гребням серо-зеленых волн, и тогда Пантелеймон брался за дело, отвлекая Лиру своим низким полетом над пенистыми холмами в облике буревестника; и ощущая его безграничное ликование среди беснующихся волн и ветра, Лира забывала о тошноте. Время от времени, деймон пытался становиться рыбой, а однажды даже порадовал стайку дельфинов, присоединившись к ним под видом соплеменника. Дрожащая Лира стояла на полубаке и восторженно хохотала, глядя как ее любимый Пантелеймон, лоснящийся и могучий, выпрыгивал из воды с полдюжиной таких же гибких серых тел. Ему, конечно, приходилось держаться поближе к кораблю, поскольку он не мог удаляться от Лиры; но Лира ощущала его жажду мчаться вперед со всей возможной сокростью, наслаждаясь этой гонкой. Лира разделяла его удовольствие, хотя за видимой радостью скрывались боль и страх. А что, если ему понравиться быть дельфином больше, чем жить с ней на земле? Что тогда делать?

Друг-моряк стоял рядом, задержавшись, пока поправлял брезентовый чехол крышки переднего люка, чтобы посмотреть на деймона маленькой девочки, играющего с дельфинами. Деймон Джерри, морская чайка, сидела на шпиле, засунув голову под крыло. Моряк сразу понял переживания Лиры.

— Помню, когда я впервые вышел в море, моя Белисария еще не решила, какая форма ей ближе. Я был молод, а ей нравилось быть дельфином. Я боялся, что она навсегда останется такой. На моем первом корабле плавал старый моряк, который не мог сойти на землю, потому что его деймон принял облик дельфина. Он был отличным моряком, лучшим штурманом, какого я когда-либо знал; он мог заработать состояние на рыбной ловле, но он не был счастлив. Он никогда не был счастлив, пока не умер и его не похоронили в море.

— А почему деймонам нужно выбрать одну форму? — спросила Лира. — Я хочу, чтобы Пантелеймон всегда мог меняться. Так он и делает.

— Деймоны выбирают одну форму, и так будет всегда. Так приходит взросление. Однажды ты устанешь от его постоянных изменений и захочешь, чтобы деймон навсегда принял одну форму.

— Никогда не захочу!

— Конечно захочешь. Ты захочешь вырасти, как остальные девочки. А у постоянной формы есть свои преимущества.

— И какие?

— Она помогает понять, что ты из себя представляешь. Возьми, например, старушку Белсарию. Она морская чайка, а значит и во мне есть часть морской чайки. Я не важен, не роскошен и не красив, но я закален и могу выжить везде, всегда подыскать себе еду и компанию. И сознавать это совсем неплохо. Поэтому, когда твой деймон принимает окончательную форму, ты понимаешь, что ты за человек.

— А если деймон выберет форму, которая тебе не нравится?

— Ну, значит всю жизнь ты будешь испытывать неудовлетворенность. На свете живет множество людей, которые хотели бы иметь деймонам льва, а им достался пудель. И пока эти люди не поймут, что нужно радоваться тому, что у тебя есть, они будут жаловаться на жизнь. Это просто лишние переживания.

Лира слушала моряка, но ей не верилось, что когда-нибудь она вырастет.

Однажды утром воздух наполнил незнакомый запах, и корабль начал двигаться странно, переваливаясь с борта на борт вместо привычного ныряния вверх и вниз по волнам. Лира взлетела на палубу через минуту после пробуждения и жадно впилась глазами в землю: после бесконечных волн вид берега был непривычен, и хотя на море Лира провела всегда несколько дней, чувствовала она себя так, словно возвращалась на сушу после нескольких месяцев плаванья. Прямо перед кораблем возвышалась гора, белая от снега наверху и поросшая зеленью по бокам. У основания горы раскинулись маленький город и бухта: деревянные домики с высокими крышами, шпиль часовни, подъемные краны в гавани и облака чаек, кричащих и летающих кругами. Пахло рыбой, но сквозь этот запах пробивались ароматы суши: смола и земля, какие-то животные и мускус, и еще что-то холодное, простое и дикое: должно быть, снег. Это был запах Севера.

Тюлени резвились вокруг корабля, показывая свои дурацкие морды, прежде чем снова уйти под воду без малейшего всплеска. Ветер, срывавший пену с вершин белых гребней волн, был чудовищно холодным и пробирался в каждую щелочку в куртке Лиры, сшитой из волчьей шкуры. Скоро руки девочки заболели и онемели. Хотя Пантелеймон, приняв облик горностая, согревал Лире шею, стоять на ветру без дела было слишком холодно, даже ради первой встречи с тюленями, и Лира сбежала вниз, чтобы съесть на завтрак овсяную кашу и изучить берег сквозь иллюминаторы салона.

Внури гавани вода была спокойной, и пока корабль двигался мимо массивного мола, Лира поняла, что ей не хватает привычкой качки. Вместе с Пантелеймоном, она жадно следила, как корабль неторопливо приближался к пристани. В течение следующего часа рычание двигателя превратилось в тихое ворчание, голоса выкрикивали приказы или вопросы, веревки были сброшены, сходни спущены, луки открыты.

— Ну, Лира, — позвал Фардер Корам, — ты все упаковала?

Вещи Лиры были упакованы с момента пробуждения и осознания близости земли. Девочке оставалось только забежать в каюту, схватить сумку, и она была готова.

Первым делом, ожидавшим Лиру и Фардера Корама на берегу, был визит к консулу ведьм. Найти его дом не составило труда: маленький городок жался к гавани, а единственными зданиями, выделявшимися по размеру были часовня и дом губернатора. Консул жил в деревянном доме, выкрашенном зеленой краской, с видом на море, и когда гости позвонили, звук растревожил тишину улицы.

Слуга проводил их в маленькую гостиную и принес кофе. Вскоре сам консул вышел поприветствовать Лиру и Фардера Корама. Он оказался полным мужчиной с багровым лицом в строгом черном костюме, по имени Мартин Ланселиус. Его деймон был змеей, того же насыщенного и сияющего зеленого цвета, что и глаза консула — единственное, что выдавало его родство с ведьмами, хотя, честно говоря, Лира не знала, чем ведьма должна выделяться из толпы.

— Чем могу помочь вам, Фардер Корам? — спросил консул.

— У меня есть к вам две просьбы, доктор Ланселиус. Во-первых, мне необходимо встретиться с ведьмой, с которой я познакомился много несколько лет назад в болотистой стране Восточной Энглии. Ее зовут Серафина Пеккала.

Доктор Ланселиус сделал пометку серебряным карандашом и уточнил:

— Как давно вы встретили ее?

— Около сорока лет назад. Но, я думаю, она меня вспомнит.

— А вторая ваша просьба?

— Я представляю здесь семьи бродяжников, лишившихся детей. У нас есть причина предполагать, что некая организация ворует малышей, наших и других, и привозит их на Север по неизвестной причине. Я хотел спросить, слышали ли вы или ваши люди о чем-то подобном.