Алекс Шерер - Охотники за облаками Страница 32

Мальчика звали Ален. Он стоял у штурвала вместе с Дженин и разговаривал с ней. Она вроде бы что-то ему объясняла, указывая на свое лицо. Пальцами она повторяла рисунок своих шрамов.

Его мать поднесла ему пиалу с чаем. Перед этим она откупорила пузырек бесцветной прозрачной жидкости и вылила его содержимое в чай. Вероятно, какое-нибудь обезболивающее, чтобы на некоторое время усыпить его нервные окончания.

Они еще о чем-то поговорили, но похоже, все просто выжидали, когда начнет действовать лекарство. Потом с разговорами было покончено. Эльдар вышел на середину палубы и с некоторой театральностью провозгласил:

– Друзья! Свидетели…

Он замолк для драматического эффекта, как актер на сцене.

– Они считают, что для тебя огромная честь присутствовать здесь, – прошептала мне Дженин. Но лично мне казалась сомнительной такая «честь».

– Ален…

Эльдар жестом подозвал сына, и тот встал под мачтой рядом с отцом.

На палубе стояла жаровня, на которой лежал узорчатый нож с мозаичной рукоятью. Лезвие ножа покоилось на раскаленных углях.

– Друзья, – повторил Эльдар, – сегодня наш сын становится мужчиной. Совсем как ваша собственная дочь, – обратился он к Карле, – уже стала женщиной и ступила во взрослую жизнь.

В знак согласия все горячо закивали.

– Сегодня, – продолжал Эльдар, – наступает пора оставить позади детскую беспечность и осознанно взглянуть в будущее, которое ждет впереди. Вступить в ряды единомышленников, в наше охотничье братство– и да будет это засвидетельствовано нашими друзьями и соседями, которые почтили нас своим присутствием. И приглашенным чужаком, – это он обо мне.

Карла и Каниш снова закивали и стали отнекиваться, что они вовсе никого не «почтили», и напротив, что это для них честь быть приглашенными на такое важное и памятное событие.

Потом Ален откинулся на мачту и поднял голову, глядя в небо.

Его отец потянулся к жаровне и взял нож. Остро заточенное лезвие горело красным огнем.

Младшая сестра Алена расплакалась. Мать взяла ее на руки. Младенец крепко спал, посапывая в колыбельке.

Ален закрыл глаза. Его отец опустил клинок в чашу с водой. Вода зашипела, и от чаши повалил пар.

– Мужайся, Ален, – раздался голос его матери.

Потом она посмотрела на мужа, как бы говоря: «А ты будь осторожен и не ошибись».

Эльдар приступил к делу.

Он взял нож и поднес его к лицу своего сына.

– Не шевелись, – тихо предупредил он. – Стой смирно…

Он вжал острие ножа в левую щеку сына, почти у самого глаза, так что надрез проходил буквально между нижних ресниц.

Ален поморщился, но промолчал. Он стиснул зубы. Его отец медленно и с хирургической точностью провел лезвием вдоль по щеке до самого рта. В прорезанной ножом дорожке проступила красная кровь, будто не ножом, а кистью он рисовал эту линию. Однако рана на глазах становилась рваной, а капли крови расползались пятнами и уже струились по его лицу.

Но Ален продолжал молчать и не проронил ни звука. Он стоял, зажмурившись и стиснув зубы, пока его отец споласкивал окровавленный нож в чаше с водой. Затем он поднес острие к нижнему правому веку мальчика и повторил то же самое, вырезая на красивом – приходилось признать – лице второй глубокий, страшный рубец.

«Как ты можешь? – думал я. – Как ты можешь делать такое со своим родным сыном?»

Но я понимал, что для Эльдара куда более страшным преступлением было бы не сделать этого, проигнорировать церемонию инициации своего сына, его вступления во взрослую жизнь. Оставить его без шрамов означало бы исключить его из собственной семьи, своими руками превратить в неприкаянного изгоя без роду и племени.

И все-таки казалось ужасно жестоким клеймить собственных детей и подставлять их под этот острый, непреклонный нож.

Теперь Ален весь был в крови. Казалось, что он плакал кровью, и крупные красные слезы градом катились у него из глаз. Кровь капала с его лица на голую грудь и стекала до самого пояса.

– Готово, – сообщил Эльдар. – Дело сделано.

Ален открыл глаза. Он даже улыбнулся.

Мать дала ему полотенце, чтобы вытереть и остановить кровь, и принесла чашку, в которой была мазь из каких-то пахучих трав.

С радостью и гордостью Эльдар обнял сына. Каниш, Карла и Дженин зааплодировали, и я присоединился к поздравлениям, просто из вежливости, потому что, по правде сказать, меня немного мутило.

Карла отлучилась на наш корабль. Вернувшись, она принесла браслет в форме свернувшейся кольцом змеи и преподнесла его сыну Эльдара. Он поблагодарил ее и надел браслет на запястье.

Тем временем его мать колдовала над компрессами. Она усадила Алена на палубу, велела ему задрать голову и наложила на раны мазь.

– А если шрамов просто не останется? – спросил я у Дженин.

– Эта смесь проникает в рану, – объяснила она. – Раны рубцуются быстрее и заодно становятся черными.

Я посмотрел на ее собственные шрамы. Я всегда полагал, что их сделали еще в раннем детстве. Но они, должно быть, куда свежее, чем я раньше думал. Если бы шрамы сделали в младенчестве, они бы растянулись и с возрастом стали совсем незаметны.

Она поймала мой обращенный к ней взгляд.

– Пойдешь следующим? – спросила она. – Ты же хочешь стать охотником за облаками?

Но прежде чем я нашелся, что ответить, она ушла и заговорила с Аленом.

Я немного завидовал. Непонятно, чему. Я вовсе не хотел, чтобы мне перекраивали лицо. Но у меня никак не шло из головы, что с парой таких вот шрамов я бы выглядел крутым и опасным, ну или по крайней мере интересным. Маму наверняка хватил бы инфаркт. Но на всех не угодишь.

Ален приходил в себя, терпеливо улыбаясь поздравлениям с его новым статусом и замечаниям о мужестве, с которым он прошел это испытание. Заварили и разлили по второй порции зеленого чая, который был выпит (и незаметно вылит за борт) тем же порядком, что и в первый раз.

Но когда с чаем было покончено, стало ясно, что церемония завершена, а Эльдару с семьей не меньше нашего не терпелось продолжать путь.

Дело было сделано, событие засвидетельствовано. Для праздников будет еще время и место. Но сейчас где-то ждали облака, которые нужно собрать, и вода, которую нужно продать. Охотники охотились, ищейки искали – не в их природе было бесцельно простаивать и болтать о пустяках. Охотники за облаками были бродягами и кочевниками. Их внутреннее «я» вело их вперед и не позволяло стоять на месте дольше, чем необходимо. Им было важно само путешествие, сама дорога. Не думаю, что их особенно интересовал пункт назначения. Им могло стать любое место.

– Что ж, друзья…

Каниш приступил к непродолжительным формальностям, которые предваряли прощание. Они пожали друг другу руки, обнялись, обещались встретиться при случае, пожелали друг другу хорошего улова и удачи.

Карла и Каниш сказали на прощание несколько слов Алену наедине – наверное, поздравляли, – подарили небольшие сувениры детям, на чьих ангельских личиках однажды тоже появятся шрамы.

Эльдар пожал мне руку и поблагодарил за участие, добавив, что для постороннего огромная удача стать свидетелем обряда инициации.

Я не знаю, правда ли это, или он сказал так из вежливости, или ему просто нравилось, как это звучит. Но мне показалось, что он говорит искренне.

Так что я ответил ему в том же духе, сказав, что для меня большая честь и редкая удача – что, вероятно, действительно так – присутствовать здесь, и что мне повезло оказаться в числе тех счастливчиков, кому довелось засвидетельствовать инициацию охотника за облаками.

Видимо, отвечая, я взял нужную ноту. Даже Каниш одобрительно кивнул, как бы в знак того, что наконец-то я сказал что-то внятное и толковое и подаю первые надежды на то, что могу оказаться не совсем уж конченым идиотом. Я открыл рот и, к чести своей, произнес что-то осмысленное.

Подошел и пожал мне руку Ален. Порезы перестали кровоточить, но с этими подсохшими мазками толченой травы на щеках и у рта он сейчас выглядел очень странно и зловеще.

Теперь, когда мы расставались, я уже не был так сильно настроен против него. Только вот Дженин оказывала ему слишком много внимания, на мой взгляд. Хорошо ему с этими шрамами. У него передо мной есть преимущество. Мне-то придется самому строить свою жизнь с нуля.

Я понимал, что Дженин однажды уедет от нас. И я могу больше никогда с ней не встретиться. Я это понимал, она это понимала.

Говорят, что имеем – не храним, потерявши – плачем. Но так бывает не всегда. Иногда ты прекрасно знаешь, что имеешь, понимаешь, что можешь это потерять и как тяжела будет такая потеря, когда придет час.

Чуть позже, когда мы с Дженин сидели на палубе после обеда, она повернулась ко мне.

– А ведь ты завидовал, да, Кристьен? – спросила она. – Я по глазам видела.