Рик Риордан - Огненный трон Страница 38

Я вновь поймала взгляд Анубиса. Его глаза были еще печальнее, чем в Лондоне.

— Иди к ней, Сейди, — сказал он. — У тебя совсем мало времени. Обещаю: я сделаю все, чтобы облегчить боль Уолта.

— Какую еще боль? Ты можешь объяснить…

В это время дверь лазарета распахнулась, и поток Дуата втолкнул меня внутрь.

Наверное, наш бруклинский лазарет был самой уютной в мире лечебницей. Но любая больница все равно остается больницей, а я такие места терпеть не могу. Отец рассказывал мне: когда я родилась, то вопила не переставая, пока меня не унесли из родильного отделения. Я всегда пугалась при виде шприцев и отказывалась принимать таблетки. Но больше всего я боялась запаха больных людей. Почему меня не пугал запах покойников и кладбищ? Сама не знаю. Наверное, потому, что я считала мертвых какой-то другой реальностью. А вот больные… И дело не в запахе лекарств. Я имею в виду запах болезни. Брр, даже говорить об этом спокойно не могу.

Первый раз я заходила к Жас перед путешествием в Лондон. Тогда это потребовало от меня немалых сил. Но даже сейчас, в облике ба, я ощущала тяжесть.

Лазарет был почти таким же просторным, как и моя комната. Отделанные песчаником стены, широкие окна, за которыми светился ночной Нью-Йорк. Шкафы из кедра хранили запасы обычных лекарств и магических снадобий. В углу находился фонтан со статуей богини Сехмет — покровительницы целителей. Я слышала, что вода, протекающая через руки Сехмет, способна мгновенно излечивать простуду и грипп, а также снабжать организм ежедневной нормой витаминов и железа. Но у меня никогда не хватало смелости выпить этой воды.

Меня встретило уютное журчание фонтана. И все равно мне было не по себе.

В лазарете горели магические свечи со вкусным запахом ванили. Однако их зажигали не для ароматизации воздуха. Они следили за состоянием больного. Цвет пламени показывал особенности болезни. Забыла сказать: свечи плавали в воздухе наподобие иероглифов в Зале эпох. Сейчас все они висели над постелью Жас. Цвет пламени был темно-оранжевым.

Жас лежала, скрестив руки на груди. Светлые волосы разметались по подушке. Она слегка улыбалась, словно ей снился приятный сон.

А в ногах у нее сидела… другая Жас. Или мерцающий зеленый образ нашей ученицы. Но это не был ба. Выглядел он совсем по-человечески. Может, Анубис не захотел сказать мне правду и Жас умерла? Тогда, получается, я вижу ее призрак.

— Жас, — робко произнесла я.

На меня опять нахлынуло чувство вины. Все печальные события минувших дней начались с жертвы, принесенной Жас. Не было бы моей поспешности, не понадобилась бы и ее жертва. Виновата я, чего уж говорить.

— Жас, ты…

— Думаешь, я умерла? Нет, Сейди. Это мой рен.[43]

Ее прозрачное тело задрожало. Присмотревшись, я увидела, что все оно состоит из отдельных видеофрагментов, показывающих разные периоды жизни Жас. Вот она совсем маленькая, сидит на высоком детском стуле и размазывает себе по лицу какую-то кашу. На соседнем фрагменте двенадцатилетняя Жас выполняла колесо в спортзале. (Помню, я удивилась, узнав, что отбор кандидатов в группу поддержки был довольно серьезным. Помимо звучного голоса и умения воодушевлять команду от каждого участника группы требовалась спортивная подготовка.) В этой коллекции странного видео я заметила и совсем недавний фрагмент: Жас открывает школьный шкафчик и достает сияющий «джед» — магический амулет, оставленный нами. Он-то и привел ее в Бруклин.

— Твой рен, — повторилая. — Это еще одна ипостась твоей души?

Зеленый образ кивнул.

— Египтяне считали, что душа имеет пять различных ипостасей. Ба[44] — это личность. А рен…

— Твое имя, — вспомнила я. — Но как это может быть твоим именем?

— Мое имя представляет собой мою сущность, — продолжала Жас. — Сумму моего опыта. Пока помнят мое имя, я буду жить, даже если и умру. Понимаешь?

Ничего из ее объяснений я не понимала. Единственное, я уяснила, что Жас может умереть и вина за это ляжет на меня.

— Прости. Я очень перед тобой виновата, — сказала я, всеми силами стараясь не зареветь. — Ну почему только я схватила этот дурацкий свиток…

— Сейди, не надо извиняться. Я рада, что ты пришла.

— Но…

— Все происходящее имеет свою причину. Даже события, которые мы привыкли считать плохими.

— Это нечестно! — почти закричала я. — До жути нечестно!

Как Жас удавалось оставаться такой приветливой и по-взрослому спокойной, находясь в коме? Неужели то, что мы считаем тяжелыми и трагическими событиями, на самом деле — необходимые части некоего грандиозного замысла? Я не впервые слышала подобные рассуждения и всегда принимала их в штыки. Я терпеть не могла, когда мне пытались это внушить. Так рассуждали те, кто еще никого не потерял. Я потеряла маму. Потеряла отца. У меня вся жизнь пошла кувырком. За эти месяцы я много раз оказывалась на волосок от смерти. Возможно, я уже умерла или умирала. Мой брат если и не утонул, то был обречен умереть от укуса отвратительного чудовища, и я не могла его спасти.

— Нет никакой причины, — упрямо возразила я. — Жизнь полна случайностей. Она жестока. Она… она…

Жас улыбалась, глядя на меня так, как взрослые смотрят на малышей, лепечущих разные глупости.

— Слушай, ты мне специально все это наговорила, чтобы рассердить?

— Ну вот, теперь я вижу настоящую Сейди, которую мы все любим. Горе — бесполезное состояние. Когда сердишься, ты действуешь лучше.

В общем, наша ученица была права, но признаваться мне не хотелось.

— Лучше скажи, зачем ты меня позвала? — спросила я.

— Во-первых, ты жива, — сказала Жас. — Во-вторых, когда ты очнешься, у тебя будут считаные минуты для исцеления Картера. Действуй, не мешкая.

— Ты говоришь про свою восковую фигурку? — уточнила я. — Я уже догадалась, зачем ты мне ее давала. Но я не знала, как ею пользоваться. У меня нет больших способностей к целительству.

— Нужно всего одно качество. И ты знаешь, какое именно.

— Если бы знала, не спрашивала!

Жас подняла брови. Совсем как я, когда упрямлюсь.

— Ты очень близка к пониманию, Сейди. Подумай об Изиде. Вспомни, ведь в Петербурге тебе удалось направить ее энергию. Сосредоточься, и ответ придет.

— Но…

— Надо торопиться. Во-первых, ты жива. Во-вторых, тебе понадобится помощь Уолта. Знаю, ты идешь на риск. Знаю, что Бес предостерегал тебя против этого. Но ты все равно вызови Уолта через амулет. Он этого очень хочет. Иногда стоит рискнуть, даже если можешь потерять жизнь.

— Чью жизнь? Его?

Стены лазарета начали расплываться, превращаясь в акварельные мазки.

— Думай об Изиде, — повторила Жас. — И еще, Сейди… причина, она есть. Ты сама учила нас этому. Мы выбрали веру в Маат. Из хаоса мы создаем порядок, из уродливой случайности — красоту и смысл. На этом стоял Египет, и потому его имя, его рен, живет до сих пор, спустя тысячи лет. Не впадай в отчаяние, иначе хаос победит.

Жас повторяла мои слова. Помню, я так говорила на одном занятии, но даже тогда не верила в то, что говорю.

— Должна раскрыть тебе секрет, — сказала я. — Преподавательница из меня никудышная.

Зеленый облик Жас со всем ее «видеорядом» медленно таял, превращаясь в туман.

— Я тоже раскрою тебе секрет, — затихающим голосом проговорила она. — Ты была прекрасной преподавательницей. А сейчас навести Изиду и посмотри, как все начиналось.

Лазарет исчез. Я очутилась на барке фараона, плывущей по Нилу. Над головой сверкало жгучее солнце. По берегам тянулись заросли тростника. Чуть поодаль стояли пальмы. А еще дальше — за узкими полосами прибрежной земли — простиралась пустыня. Бесплодные красные холмы. Там ничего не росло. Наверное, так выглядит поверхность Марса.

Барка напоминала ту, на которой Картер плавал вместе с Гором. Но эта была значительно новее. Ее белый парус украшал вышитый солнечный диск, красный с золотом. Над палубой летали шары, светившиеся радужным сиянием. Они выполняли работу, какую на обычных лодках поручают гребцам и матросам. Не знаю, как шары справлялись с нею, не имея рук. Впрочем, я не впервые видела этих магических помощников.

Корпус барки был украшен инкрустацией по меди, серебру и золоту: рисунками о путешествии по Дуату и иероглифами, пробуждающими силу солнца.

Посредине судна стоял голубой с золотом навес над троном бога. Такого впечатляющего и вместе с тем неудобного сиденья я еще не видела. Сначала мне показалось, что трон отлит из золота. Нет, он был создан из… живого огня! Из золотистых языков пламени, принявших очертания трона. Раскаленные добела иероглифы на подлокотниках и ножках слепили глаза.

А вот восседавший на троне меня совсем не впечатлил. Ра был высохшим стариком. Его спина изгибалась знаком вопроса. На лысом черепе виднелись печеночные пятна, а морщинистое лицо больше напоминало маску. О том, что он еще жив, свидетельствовали только подведенные черным глаза. Но в них читались лишь усталость и боль. Традиционные юбка и воротник (Амос в шутку называл эти воротники «ошейниками») сидели на боге неуклюже. Совсем не так, как на Анубисе. До этого самым древним старцем, виденным мною, был прежний верховный чтец Искандар. Он утверждал, будто ему две тысячи лет. Но даже на пороге смерти Искандар выглядел куда живее и здоровее бессмертного Ра. Мало того что бог солнца был стар и дряхл. Левая нога Ра сильно распухла, став вдвое толще правой. На ней белела повязка.