Джоанн Роулинг - Дары смерти (перевод Snitch) Страница 4

Через три года после того, как мы начали учиться в Хогвартсе, в школу поступил брат Альбуса, Аберфорт. Они были непохожи: Аберфорт был далёк от учёности и, в отличие от Альбуса, больше любил решать споры на дуэли, чем в аргументированном споре. Было бы, однако, вовсе неверно предполагать, как это делают некоторые, что между братьями не было дружбы. Они уживались настолько мирно, насколько это было возможно для двух столь разных мальчиков. Отдавая справедливость Аберфорту, следует признать, что жизнь в тени Альбуса никак нельзя было назвать совершенно приятной. Дружба с ним заключала в себе постоянный риск того, что он вечно будет затмевать тебя, и для брата дело обстояло ничуть не лучше. Когда мы с Альбусом окончили Хогвартс, мы собирались вместе отправиться в путешествие по миру, как было тогда принято, посещать и наблюдать волшебников разных стран, а потом заняться каждый своей карьерой. Но несчастье нарушило наши планы. В самый канун нашего путешествия умерла мать Альбуса, Кендра, оставив Альбуса главой семьи и её единственным кормильцем. Я отложил свой отъезд настолько, чтобы отдать Кендре последнюю дань на погребении, а потом отправился в путь, который теперь мне предстояло проделать одному. Не могло быть и речи о том, чтобы Альбус отправился со мной, когда на нём оставались младший брат и сестра, а денег было совсем мало.

То было время в нашей жизни, когда мы общались меньше всего. Я писал Альбусу, расписывая, возможно, бестактно, чудеса моего путешествия, начиная с химер в Греции, от которых я ускользал с риском для жизни, и заканчивая экспериментами египетских алхимиков. Его письма мало что говорили мне о его повседневной жизни, которая, как я догадывался, была удручающе скучна для столь блестящего волшебника. Захваченный впечатлениями, с ужасом я узнал, когда год моих странствий близился к концу, что семью Дамблдора постигла ещё одна трагедия: смерть его сестры Арианы.

Хотя Ариана уже давно была слаба здоровьем, удар этот, последовавший так скоро после утраты матери, глубоко поразил обоих братьев. Все, кто был близок Альбусу — а я считаю себя принадлежащим к числу этих счастливцев — согласны, что смерть Арианы и то, как Альбус её пережил, ощущая свою личную ответственность за неё (хотя его вины, разумеется, тут не было), навсегда оставили на нём свой след.

Я возвратился домой и нашёл молодого человека, который перенёс страдания впору человеку гораздо более взрослому. Альбус стал сдержаннее, чем раньше, и почти утратил свою беззаботность. Вдобавок ко всем его несчастьям, потеря Арианы привела не к возрождению близости, но к отчуждению между Альбусом и Аберфортом. (Со временем оно пройдёт — в позднейшие годы они вновь наладили отношения, которые стали если не близкими, то, безусловно, сердечными.) Однако с той поры он редко заговаривал о своих родителях и Ариане, и его друзья усвоили, что о них не следует упоминать.

Пусть другие живописуют триумфы следующих лет. Бесчисленные вклады Дамблдора в копилку магического знания, в том числе его открытие двенадцати способов применения крови дракона, послужат будущим поколениям, как и мудрость, которую он выказывал в многочисленных судебных решениях, будучи верховным магом Визенгамота. И до сих пор говорят, что ни одна волшебная дуэль не может сравниться с той, что была между Дамблдором и Гриндельвальдом в 1945 году. Те, кто был при этом, описывали, какой ужас и трепет они испытывали, глядя, как бьются эти два непревзойдённых чародея. Победа Дамблдора и её последствия для волшебного мира считаются поворотным моментом в магической истории, сравнимым с введением Международного Устава секретности или падением Того-Кого-Нельзя-Называть.

Альбус Дамблдор никогда не был гордым или тщеславным; он умел найти достоинства в каждом, каким бы тот ни казался жалким или незначительным, и я думаю, что ранние утраты наделили его великой человечностью и состраданием. Я не могу выразить, как мне будет не хватать его дружбы, но моя потеря ничто в сравнении с потерей волшебного мира. То, что он был самым любимым и вселявшим вдохновение из всех директоров Хогвартса — вне всяких сомнений. Он умер так же, как жил: вечно трудившийся ради высшего блага и до последней минуты всё так же готовый протянуть руку мальчику с драконьей оспой, как в тот день, когда мы впервые встретились.

Гарри окончил читать, но всё не отрывал взгляда от фотографии, сопровождавшей некролог. На лице Дамблдора была знакомая добрая улыбка, но когда он взглядывал поверх своих очков-полумесяцев, создавалось впечатление, что он даже с газетного листа просвечивает Гарри словно рентгеном, и грусть смешалась в нём с чувством унижения.

Он думал, что неплохо знает Дамблдора, но после того, как прочёл этот некролог, он вынужден был признать, что едва ли вообще знал его. Он ни разу не пытался представить Дамблдора в детстве или юности, как будто тот сразу появился на свет таким, каким помнил его Гарри — старым, почтенным и седовласым. Представить Дамблдора подростком было попросту дико, всё равно что пытаться вообразить глупую Гермиону или добродушного взрывохвостого хлопстера.

Ему никогда не приходило в голову спросить Дамблдора о его прошлом. Разумеется, это показалось бы странным, даже дерзким, но ведь, в конце концов, каждый знал, что Дамблдор сражался в той легендарной дуэли с Гриндельвальдом, а Гарри и не подумал спросить Дамблдора, как это было, и о других его знаменитых достижениях тоже. Нет, они всегда говорили только о нём, Гарри — о прошлом Гарри, о будущем Гарри, о планах Гарри… а теперь Гарри казалось, несмотря на то, что его будущее казалось таким опасным и неопределённым, что он упустил невозвратимые возможности, не расспросив Дамблдора побольше о нём самом. И неважно, что единственный личный вопрос, который он задал своему директору, был также и единственным, на который, как он подозревал, Дамблдор не ответил откровенно:

«А что видите вы, когда смотрите в это зеркало?»

«Я? Я вижу, как держу в руках пару толстых шерстяных носков».

После недолгого раздумья Гарри вырвал некролог из «Пророка», аккуратно сложил и сунул его в первый том учебника «Практическая защитная магия и её применение против тёмных сил». Потом он бросил остаток газеты на гору хлама, повернулся и посмотрел на свою комнату. Здесь стало гораздо опрятнее. Единственное, что осталось не на месте — сегодняшний «Ежедневный Пророк», по-прежнему валявшийся на кровати, и на нём осколок разбитого зеркала.

Гарри прошёл через комнату, скинул кусок зеркала с сегодняшнего «Пророка» и развернул газету. Когда рано утром он забирал её, свёрнутую в трубку, у совы-разносчицы, он едва глянул на заголовок и отбросил газету, увидев, что там ничего не говорится о Вольдеморте. Гарри не сомневался, что Министерство полагается на «Пророк» в замалчивании новостей о Вольдеморте. Поэтому он только сейчас заметил, что кое-что пропустил.

На первой странице внизу был мелкий заголовок над фотографией Дамблдора, который быстро шагал куда-то, вид у него был встревоженный:

ДАМБЛДОР: НАКОНЕЦ-ТО ПРАВДА?

На будущей неделе выходит в свет шокирующая история порочного гения, которого многие считают величайшим волшебником своего поколения. Развенчивая популярный образ безмятежного седобородого мудреца, Рита Вритер раскрывает разрушенное детство, преступную юность, вражду длиной в жизнь и постыдные тайны, которые Дамблдор унёс с собой в могилу. ПОЧЕМУ тот, кому пророчили стать министром магии, довольствовался всего лишь должностью директора школы? КАКОВА была истинная цель тайной организации, известной под названием Орден Феникса? КАК на самом деле Дамблдор встретил свой конец?

Ответы на эти и многие другие вопросы раскрываются в новой сенсационной биографии «Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора», автор — Рита Вритер. Читайте эксклюзивное интервью Берри Брейтуэйт на странице 13.

Гарри стремительно раскрыл газету и отыскал страницу тринадцать. Статью увенчивала фотография, изображавшая ещё одно знакомое лицо: женщина в очках, украшенных драгоценными камнями, с тщательно уложенными завитками белокурых волос оскалила зубы, явно подразумевая под этим улыбку победителя, и махала ему кончиками пальцев. Прилагая все усилия, чтобы не смотреть на это мерзкое зрелище, Гарри начал читать.

В жизни Рита Вритер гораздо мягче и приветливее, чем может показаться из её известных своей беспощадностью словесных портретов. Встретив меня в прихожей своего уютного дома, она ведёт меня прямиком на кухню, где меня ждёт чашка чая, кусок кекса, ну и само собой разумеется, дымящийся котёл самых свежих сплетен.

— Да, конечно, Дамблдор — просто мечта для биографа, — говорит Вритер. — Такая долгая, насыщенная жизнь. Я уверена, что моя книга будет первой из очень, очень многих.