Крис Ридделл - Юная леди Гот и грозовые псы Страница 4

– Только вчера. Оно затерялось среди бумаг у твоего отца на столе.

– Так ты знаешь, что у меня новые друзья! Ах, Ада, я должна просить у тебя прощения.

Эмили увлекла за собой Аду по дорожке к одной из многочисленных дверей «Громобоя», продолжая на ходу:

– Я взяла на себя смелость пригласить моих подруг в Грянул-Гром-Холл на литературно-собачью выставку – они пришли в такой восторг, когда о ней узнали! Они любят поэтов и писателей.

Эмили остановилась, тревожно взглянула на Аду и добавила:

– Ты ведь не возражаешь, правда?

– Конечно, нет! Я буду рада познакомиться с твоими новыми подругами, – ответила девочка как можно радостнее. Хотя и не смогла избавиться от укола ревности. Эмили снова обняла подругу и втащила ее за руку внутрь.

Аде не доводилось еще бывать на постоялых дворах, и ей было очень интересно, как там все устроено. Правда, она сомневалась, что ее отец одобрит такую любознательность, так что она решила ничего ему не рассказывать. Она оглянулась по сторонам и увидела, что они оказались в маленькой комнатке, заполненной джентльменами, которые пытались читать газеты, не поддавая локтем в бок соседу и не обдавая его пеной из своей жестяной кружки. Табличка на стене гласила: «Пиквикский кабинет – котов не бросать».

– Простите… Простите… Извините… – вежливо говорила Эмили, пробираясь сквозь толпу к противоположной двери. Ада следовала за ней. Они оказались в другой маленькой комнатке, полной леди, которые пудрились, изо всех сил стараясь не обдать своей пудрой соседку. Надпись на стене гласила: «Туалетная комната – котов не бросать».

За ней следовала «Курительная комната – котов не бросать», в которой наличествовал чрезвычайно дымный камин, курившийся, как вулкан; «Распивочная – котов не бросать», с чрезвычайно скрипучими половицами, «распевающими» на разные голоса; «Буфетная – котов не бросать», полная буфетчиков и официантов. Все комнатки были одинаково маленькими и одинаково полными народу. Наконец, после бесчисленных «Простите…», «Извините…» и «Ах, это ваша нога? Мне очень жаль…» Ада и Эмили вошли в «Долгую гостиную – котов не бросать», которая оказалась узким коридором, полным гостями, прибывшими с грянуллской почтовой каретой и пытающимися найти себе место.

– Почему в «Громобое» так много комнат, – вздохнула Ада, которая изрядно покраснела, пока пробиралась через толпу, – и почему они все такие маленькие?

– Наверно, потому, что так сложнее бросать котов, – ответила Эмили, пожимая плечами[4].

Они подошли в угол комнаты. Три фигуры сидели на подоконнике, оперев ноги на свой багаж – три дорожных сундука, на крышках которых были нанесены инициалы: «Ш.В.», «Э.В.» и «А.В.».

– Позволь представить, – сказала Эмили. – Это мои одноклассницы – Шарлотта, Эмили и Анна Во́тте. Они мои лучшие подруги, Ада.

– Очень рада с вами познакомиться, – вежливо сказала та.

Сестры Вотте не ответили. На них были надеты чепцы с такими широкими полями, что их лица оставались в тени – и Ада вообще не была уверена, что они ее слышали.

– Они очень застенчивые, – шепнула Эмили, постукивая каждую из сестер по коленке, чтобы привлечь внимание. – Поэтому-то они и носят романтические чепцы. Представь, они сами себе их сделали, по примеру того, который ты мне подарила.

Шарлотта, Эмили и Анна Вотте взглянули на Аду, их голубые глаза мерцали из глубины чепцов, как совиные зрачки из дупла.

Затем, поднявшись, они извлекли из-за оборок своих чепцов по листу бумаги и что-то записали на них карандашом, передавая его друг другу.

Затем протянули Аде по записочке:

Эмили качнулась к Аде и прошептала ей в ухо: «Поначалу это кажется странным, но ты быстро привыкнешь!»

Глава пятая

Выйдя из дверей «Громобоя», они обнаружили, что почтовая карета уже уехала[5], а собачья переноска прикреплена к «Машине различий», стоящей посреди двора, фырча и закипая. Вокруг нее толпились вычурно одетые люди. Ада сообразила, что это и есть участники литературно-собачьей выставки, то есть владельцы собак.

– Ну-с, литературные дамы и господа, – обратился доктор Брюквидж к толпе. – Благодаря новопришедшему веку пара я доставлю вас в Грянул-Гром-Холл в мановение ока. Все на борт!

Он вскарабкался в водительское кресло. Ада, Эмили и сестры Вотте разместились на совкообразном диване позади. Каждая из сестер взяла на колени по обезьянке и немедленно принялась ее тормошить – щекотать живот, дергать за хвост, похлопывать по голове.

– Внутри-то, чай, тесновато будет, мой добрый сэр, – промолвил маленький большеголовый человечек с кустистыми бровями. Он был с ног до головы облачен в шотландскую клетку, за исключением жилета, белого и сплошь покрытого чернильными пятнами. Из-за ленточки его тартанового цилиндра торчал целый пук перьев.

Сестры Вотте радостно встрепенулись и подали Аде по записочке.

– Подобно странствующим рыцарям старых добрых времен, мы с верным Айвенго ринемся вперед на поиски Го́това замка…

Сэр Вальтер махнул своей тростью по направлению к Грянул-Гром-Холлу. Затем открыл одну из дверец переноски. Из нее выскочил большой поджарый пес и принялся прыгать вокруг хозяина, радостно виляя хвостом.

– Все знают, – добавила строгого вида дама, вставая рядом с сэром Вальтером Жжотом, – что истому путешественнику прозорливость доброй собаки весьма споспешествует. Мы все пойдем.

Сестры Вотте предъявили бумажки.

От утиного пруда, где «Задорные девчата» помогали преподобному Торвилю снять коньки, послышался радостный крик. Фэнсидэй отшвырнула преподобную ногу, отчего ее обладатель снова потерял равновесие и отвалился затылком в сугроб.

– Плейн Остин – романистка! – воскликнула она на бегу, мчась через двор, лишь немного опережая сестер, Тэсс и Вирсавию. – Я вас всегда узна́ю!

– Все знают, что никакая другая сочинительница, хотя бы даже располагающая достаточным воображением, не в состоянии превзойти мой нарративный дискурс!

Сестры Воттте немедленно выдали перевод.

– Вы прибыли на собачью выставку? – спросила Фэнсидэй.

– Именно так.

Плейн Остин открыла переноску и выпустила свою собаку.

– Это Эмма, хампширская ищейка, чрезвычайно голубых кровей и редкостной сметки.

– Какая прелесть! – ахнула Фэнсидэй, пока собака со складчатой мордой обнюхивала подол ее платья.

Вперед шагнул хорошо одетый джентльмен с непослушной шевелюрой и самым большим галстухом, какой только Аде доводилось видеть.

– Уильям Проснись Теккерей, к вашим услугам, – представился он.

При одном взгляде на Уильяма Проснися сестры Эмбридж охнули и напрочь позабыли про Плейн Остин, к явному ее неудовольствию.

– Великосветский сатирик, – прибавлял он ласково, здороваясь с каждой из сестер за руку, а затем целуя ручку.

– Хлыщ, – прошипел сэр Вальтер.

Уильям Проснись Теккерей открыл переноску и свистнул.

– Будлз, ярмарочный бульдог, – провозгласил он, пока его пес тяжело переваливался через порожек. – Голубых кровей, само собой.

Я слышал как вы пели. Истинные певуньи-сирены, все три, клянусь честью!

Фэнсидэй и ее сестры густо покраснели.

– Что до меня – вы были бы благословением для лондонской сцены, а не для берега замерзшего пруда, клянусь честью!

– Не все в этом мире делается для вас, сэр, – ледяным голосом отозвался преподобный Торвиль, которому пришлось выбираться из сугроба самостоятельно. – Жду вас на репетиции, – бросил он холодно, прежде чем скрыться в «Громобое». Оттуда раздался лязг и грохот: это местный ансамбль пытался расположиться в «Пиквикском кабинете».

– От народной музыки ноги сами в пляс просятся! – воскликнула молодая леди, облаченная в мужской костюм. Она пересекла двор, выделывая коленца джиги, и открыла защелку переноски, выпустив огромную лохматую собаку.

– Джордж Элиот, танцующий словоткач! – провозгласила она, прикрепляя поводок к ошейнику своей собаки. – И Флосси, моя старая мидлмарчская овчарка. Веди меня, Флосси, я последую за тобой!

Старая овчарка натянула поводок, и Джордж Элиот затянула:

– Кабы не было зимы в городах и селах…

– А это обязательно – петь и танцевать по любому поводу? – вздохнула Плейн Остин.