Александр Етоев - Полосатая зебра в клеточку Страница 4

Море было такое большое, что даже белые точечки кораблей превращались из белых в черные, пока достигали дальней, едва заметной линии горизонта. Оно искрилось, как чешуя рыбы, а местами на искрящейся зыби лежали тихие участки воды и просвечивали до самого дна. Больше моря были только воздух и небо, наполненные лучами солнца и белыми длиннокрылыми птицами.

– Красиво, – сказала Уля, щурясь от слепящего света.

Сдунув в сторону облако мелких мошек, Герка крикнул в бесконечную глубину:

– Эй! Папа! Это я, Геркулес! Э-э-эй! Ты меня слышишь?

Прождав с минуту и не дождавшись ответа, он безнадежно махнул рукой.

– Как же он может тебя услышать, когда у них, в Африке, сейчас ночь и все африканцы спят? – спросила Геркулеса Ульяна.

– Папа не спит. Он сторожит от браконьеров диких животных. Браконьеры…

Договорить он не успел.

Ветвистый ветер с силой задул вдоль склона, и небо над головами Ули и Геркулеса накрыла тень. Она была широкой и треугольной, эта непонятная тень, и когда они посмотрели вверх, то увидели черный парус и висящего под ним человека. Он держался за рулевую трапецию и, удобно развалясь в гамаке, правил дельтапланом в их сторону. С черными развесистыми усами и с повязкой, закрывающей пол-лица, он похож был на классического пирата из романов Сабатини и Стивенсона. Не хватало только бутылки рома и попугая, выкрикивающего: «Пиастры!».

– Кто это? – спросила Ульяна.

– Это Люлькин, – мрачно ответил Герка, – он хозяин этой горы. У него там станция дельтапланов. – Геркулес показал наверх.

– Какой я Люлькин? Я – ворон! – Капитан пиратского дельтаплана разразился пиратским карканьем. – Я ужас, летящий на крыльях ночи! Я Бэтмен, я – кар-кар-кар – инкарнация капитана Крюка!

Обкарканные, Герка и Ульяна переглянулись.

– Диагноз ясен, – сказала Уля. – Помутнение рассудка на почве злоупотребления американскими мультсериалами.

– Нет, это он по жизни такой, – ответил супердевочке Геркулес. – У нас в поселке его называют Чучельщик. Он скупает знаменитых животных и делает из них чучела. – На последней фразе Герка поник лицом. – Он за Чуню мне собаку Павлова предлагает, только не живую, а чучело – с резиновой пипеткой на животе, из которой желудочный сок капал во время опытов в стеклянную баночку. У него этих собак две.

– Что за дурость! Зачем тебе собака с пипеткой? Да еще мертвая! – возмутилась Уля.

– Вот и я ему говорю: зачем? Только он не отстает, предлагает и предлагает.

Тем временем капитан дельтаплана снизился почти до уровня их площадки и лавировал в воздушных потоках где-то метрах в десяти от ребят.

– Эй, послушай! – кричал он Герке. – Предлагаю в придачу к собаке Павлова чучело австралийского кенгуру-боксера, выигравшего в семидесятом году на чемпионате мира в Берлине. Кенгуру отдаю с перчатками и порядковым номером «28». Согласен?

– Не согласен! – ответил Герка.

– Это глупо! – кричал пират. – От твоей зебры прямой убыток! А тут на одних только желающих сфотографироваться в обнимку с чучелом чемпиона мира по боксу каждый день будешь зарабатывать по мешку денег. Соглашайся, пока я добрый!

– Нет-нет-нет! – Герка быстро замотал головой и, схватив супердевочку за руку, потащил ее по тропинке вниз.

– Да отдай ты свою кобылу, какой в ней прок! – слышалось у них за спиной. – У лошади души нет, только пар. Это я в одном учебнике прочитал, когда на курсах воздухоплавания учился. Не веришь – у Юсупа спроси, он татарин, он все о лошадях знает.

– Вот пиявка! – сказала Уля. – Был бы он не в воздухе, а здесь, на горе, я бы ему быстренько показала прием народной корейской борьбы тыквандо. Дала бы пяткой по тыкве, он бы сразу отстал как миленький.

Супердевочка развернулась, чтобы показать воздушному прилипале, как бы ловко она это сделала, но вороново крыло дельтаплана уже исчезло, будто его и не было.

Глава 6. Фанерный фотограф Гоблин

Вынесло однажды на богатырский берег письмо счастья в бутылке из-под укропной воды «Аленушка». Долго это письмо носилось по неспокойным океанским волнам, начав плавание в далекой Новой Зеландии, сто раз обошло оно вокруг света, пока не попало наконец к жителю Богатырки Гоблину Руслану Борисовичу. Помимо счастья как отвлеченной категории человеческого сознания типа журавля в небе, письмо обещало его счастливому получателю материальное вознаграждение в размере одного миллиона евро по курсу Центрального банка России на момент вылавливания бутылки. Взамен же требовало письмо немногое – всего лишь чтобы его скопировали от руки в количестве двадцати экземпляров и переписанные копии в течение девяноста шести часов разослали двадцати адресатам. Далее в письме приводились разные исторические примеры. Так, создатель Шерлока Холмса сэр Артур Конан Дойль не поленился переписать письмо в указанном количестве копий и ровно через четыре дня выиграл на скачках свой миллион. А вот советский политический лидер Никита Сергеевич Хрущев отнесся к письму наплевательски – порвал его и отправил в урну. В результате через четыре дня его скинули с поста председателя.

За миллион евро Гоблин Руслан Борисович готов был не то что написать двадцать копий, за миллион евро он готов был плясать вприсядку, кукарекать и играть на пиле. Поэтому, когда двадцатый переписанный от руки экземпляр письма благополучно провалился в синий почтовый ящик местного отделения связи, Гоблин радостно потер руки и принялся терпеливо ждать.

Первый день ожидания прошел относительно спокойно. На обед Руслан Борисович ел гороховый суп с грудинкой, тушеные баклажаны с перцем и пил компот из абрикосов и груш.

Второй день ожидания принес налоговую квитанцию с требованием в кратчайший срок заплатить налог за частную трудовую деятельность, которой Руслан Борисович занимался.

– Ничего, два дня подождут, – сказал на это Руслан Борисович, без двух дней как миллионер.

Третий день ожидания прошел в беседе с художником Наливайко, который требовал восемь гривен за незаконченный портрет культуриста, заказанный Русланом Борисовичем еще летом прошлого года.

– Где работа? – возражал Гоблин. – Неси работу, заплачу гонорар.

– Ну Руслаша, – отвечал Наливайко. – Мы ж с тобою не билетеры в турецких банях, мы натуры творческие, ранимые. Без вдохновения какая работа?

– А фанера?!! – кричал Гоблин в сердцах. – Я тебе два листа фанеры для чего выдал? Каждый – метр сорок на метр восемьдесят. Знал бы, что ты столько будешь меня мурыжить с этим чертовым культуристом, заказал бы работу Репкину. Или Шикину. А лучше сделал бы фанерный аэроплан и улетел бы отсюда к чертям собачьим, чтоб не видеть твою наглую рожу.

Дело в том, что Руслан Борисович по профессии был пляжный фотограф. Знаете, которых встретишь на каждом пляже в любом месте черноморского побережья с раскрашенным фанерным щитом, в выгоревшей на солнце шляпе и с профессиональной фотокамерой на штативе, напоминающем марсианский треножник.

Предмет спора между фотографом и художником – в данном случае портрет культуриста – имел для Гоблина большое значение. Руслан Борисович был не просто ремесленником, тупо щелкающим рычажком фотокамеры. Мастер Гоблин ловил тенденцию в переменчивых желаниях публики сняться в том или ином образе. В этом и ближайшем сезонах, Гоблин был уверен на сто процентов, самый модный, а значит, и самый прибыльный – образ сильного, накачанного мужчины, умеющего постоять за себя. Все замученные жизнью мужья, все бескровные приезжие отдыхающие с атрофированными мышцами тела и сутулой плоскогрудой фигурой вытянутся в длинную очередь, только чтобы всунуть физиономию в вырезанную в фанере дыру и хвастаться затем после отпуска, какие они крутые, когда разденутся.

Короче, никаких восьми гривен Руслан Борисович Наливайко не дал. Наоборот, пообещал высчитать с того за фанеру, если в двухдневный срок художник не закончит картину.

Последний день ожидания наполовину прошел в трудах. До обеда Руслан Борисович работал на пляже, снимал желающих, но желающих было мало. Фанерный щит с нарисованным на нем запорожцем, тычущим острой сабелькой в какого-то летучего супостата, перестал пользоваться успехом. Случилось это вскоре после того, как украинская ракета во время учений сбила следовавший из Израиля самолет.

День медленно приближался к вечеру, и возбуждение Руслана Борисовича поднималось, как тесто для именинного пирога. Он прислушивался к каждому звуку, принюхивался к каждому запаху – но ни хруста, ни запаха миллиона евро пока что почему-то не наблюдалось.

Около девяти вечера он услышал автомобильный гудок.

«Вот оно!» – подумал Руслан Борисович и, как был, в костюме, шляпе и галстуке, выскочил за порог дома.

– Я Лёва безработный,

Питаюсь, как животный… -

доносился из кабины старого «москвича» бойкий бархатный баритон, конечно же, вездесущего Клейкеля, уже известного вам маэстро.