Дмитрий Емец - Пегас, лев и кентавр Страница 40

Верхняя четверть зеркала была отбита наискось, с захватом правого угла. Под мешковиной лежал густой свалявшийся туман. В тумане что-то вяло и медлительно шевелилось. Рина скорее угадала, чем увидела, человеческий силуэт. Неуклюжий, точно облепленный глиной, он пробирался к ней сквозь трясину тумана.

Все это продолжалось от силы две-три секунды. Афанасий дернул мешковину и, схватив Рину за плечо, развернул лицом к себе.

– Ты что, глухая? Я же тебе кричал! Ты что-нибудь видела?

– Нет, – сказала Рина.

– Точно ничего? – удивился он.

– Ну, фигуру.

– Чью? – быстро спросил Афанасий.

– Не знаю. Просто фигуру.

Афанасий недоверчиво вгляделся в нее и облегченно вздохнул.

– Ну и ладушки… Не говори никому, что заглядывала в зеркало. Тебя, может, и не убьют, но меня точно.

– А что я должна была увидеть?

– Раз ничего не увидела – значит, ничего и не надо было! – Афанасий окончательно расправил мешковину. Теперь под ней скрылась и нижняя рама.

Рина поспешно соображала. Кое-что уже прорисовывалось, но все равно в той системе, которую она для себя выстроила, оставались пробелы.

– А что такое болото? – спросила она.

Афанасий напрягся.

– Откуда ты знаешь про болото?

– Ты сам сказал: «Народ застревал в болоте через раз».

– А, ясно!.. Задохнувшийся мир между нами и двушкой. В болоте живут эльбы, – кратко пояснил Афанасий. – Всё! Потопали отсюда!

Он коснулся стены нерпью, и потянулась бесконечная лестница. Рина насчитала триста десять ступеней, после чего нерпь вновь вспыхнула и, пройдя сквозь стену, они оказались на первом этаже ШНыра.

Афанасий привел Рину в низкий зал с кирпичными колоннами и длинными столами в несколько рядов. Когда они появились, обед был в самом разгаре. Рина не увидела ни одного свободного места.

– Похоже, со шнырами посадить тебя не получится. Сиди пока с персоналом! А осенью, когда появятся другие новички, что-нибудь придумаем, – пообещал Афанасий и подтолкнул Рину к отдельно стоящему столу, рядом с каким-то парнем.

Незанятого стула для нее не оказалось, и Афанасий ловко свистнул занятый у привставшего Вовчика.

– Эй! Это что, норма? Это мой! – завопил Вовчик.

Афанасий вскинул брови.

– Твой? Чем докажешь? Чек из магазина у тебя сохранился? – поинтересовался он.

Вовчик, бормоча, отошел. С Афанасием он предпочитал не связываться. Старшие шныры – Макс, Родион, Ул, Афанасий – держались вместе и всегда помогали друг другу. Средние шныры, к которым относился и Вовчик, отлично это понимали.

Человек, обидевший старшего шныра, потом всегда ходил, озираясь, и ждал неприятностей. Способов отомстить существовало море. Например, они могли подложить в куртку или ботинок провинившегося намазанную клеем хвоинку с двушки, которая здесь, на земле, весила килограммов пять. Причем вес набирала не сразу, а постепенно. Найти такую хвоинку в складках одежды непросто, куртки же Калерия требовала непременно надевать на каждое дежурство.

Или подлить в чай пару капель воды из маленького озера перед первой грядой. Зубы после нее меняли цвет до семи раз в день, избегая только белого. Или подбросить расческу из выросшего на двушке дуба. У человека, который хоть раз ею воспользовался, волосы начинали отрастать на метр в день, обвивая любую твердую опору, рядом с которой оказывались.

– Напрасно ты этот стул взяла. Вовчик на тебя взъелся! Теперь точно добавит тебе пепла в чай, – сказал Рине кто-то, когда Афанасий отошел.

Она обернулась и увидела, что это ее сосед. На белой майке краснела надпись маркером: «Тут бьется сердце Гоши! Грязными руками не трогать!»

– Какого еще пепла? – не поняла Рина.

– Из шерсти пега, – пояснил Гоша, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся. – Будешь неделю трещать гекзаметром или онегинской строфой. Или ляпнешь Кузепычу: «О закрой свои бледные ноги!»

Рина хотела вскочить, чтобы вернуть стул, но Гоша махнул сосиской, показывая, что это уже не актуально.

– Да ладно, расслабься! Может, и не сделает ничего. Давай знакомиться!.. Пчела выбрала меня по заслугам. Мой прадедушка был первым убитым во Второй мировой войне. Прапрадедушка – первым убитым в Первой мировой войне. Его отец был застрелен на Балканах, а его прадеду оторвало голову французским ядром на Бородинском поле. Такая у нас историческая миссия – быть первыми убитыми.

Рина озадачилась, не зная, верить или нет.

– И… – подсказала она осторожно.

– И поэтому меня даже на патрулирования не пускают! По четным дням я мою котлы, а по нечетным – помогаю в пегасне! – ответил Гоша, сохраняя подмигивающий вид при полном отсутствии подмигивания.

Из кухни, держась за поясницу, вышла широкоскулая старуха, мощная, как гренадер, и стриженная ежиком. Лицо у старухи было точно сложено из разных овощей и фруктов. Нос – свекла. Глаза – спелые черешни. Подбородок и щеки – три примыкавших помидора, причем подбородок из них – самый зрелый.

В столовой сразу стало так тихо, будто где-то поблизости родился целый милицейский взвод.

– Ухожу я! Сил моих больше нету! Никто не помогает, все только жрут! – громко закричала старуха, никуда не уходя, а оставаясь на месте.

За старухой хвостом ходила сегодняшняя дежурная – девушка очень высокого роста. Длинноволосая, в светлой водолазке. Своего роста ей казалось недостаточно, и она носила еще и огромные каблуки.

– В чем дело, Надя? – шепнул ей Гоша, вовремя пригнувшийся под скатерть.

– Она мне ничего не дает! Даже картошку чистить! – пожаловалась девушка. У нее был взгляд человека-лани, которая из своей беспомощности сделала оружие массового поражения.

– Кто так чистит?.. Чтоб в тебе самой глазки появились, дылда криворукая! Чтоб тебя в гроб в сапогах-скороходах положили! – накинулась на нее старуха и, всплеснув рукой, будто метала гранату, исчезла на кухне, где все бурлило, шкворчало и дымилось, как в преисподней.

Надя издала душераздирающий стон.

– Кто это? – спросила Рина.

– А ты не знаешь? – удивился Гоша. – Легендарная Суповна, племянница нибелунгов и наша мать-кормилица! Кузепыча и Калерию она знала младенцами, хотя документально это не подтверждено.

Девушка на каблуках некоторое время страдала на пороге кухни, а затем грустно и мучительно, как плененный призрак, повлеклась за Суповной.

– Интересно, кто будет ее мужем? Баскетболист небось какой-нибудь? – не удержалась Рина.

– Это навряд ли! – отозвался Гоша. – Скорее прыгающий гномик. Подпрыгнул, поцеловал в щечку, снова подпрыгнул, поправил колпачок, взял за ручку и повел в загс.

Рина вдохнула гречку и закашлялась.

После обеда возвращаться в комнату Рине не хотелось. Она побродила по Зеленому Лабиринту, но так и не нашла прохода в центральную часть. А тут еще поблизости послышался скрипучий звук. Она увидела огромную фигуру, которая, раскачиваясь, медленно брела по Лабиринту в ее сторону. Заметив Рину, фигура растянула в ухмылке беззубый рот и через кустарник протянула к ней бесконечную руку. Пальцы – а их было всего три, коротких и толстых, – почти коснулись ее волос.

Рина завизжала, пригнулась и, не разбирая дороги, кинулась бежать. Кустарник хлестал ее по лицу. Несколько раз она влетала в переплетения колючек, куда-то сворачивала, снова утыкалась в тупик. Мелькали декоративные арки, белели каменные скамейки под плакучими ивами. Жались к земле выстриженные из самшита кошки, пуделя и миниатюрные башни.

Фигура двигалась медленно, размашистыми шагами, будто на ходулях, но почему-то не отставала. В какую бы сторону Рина ни бежала, брюхатый гигант всякий раз возникал рядом.

Поняв, что, пока он видит ее сверху, ей не убежать, Рина опустилась на четвереньки и поползла вдоль кустарника, часто меняя направление. Она слышала, как фигура грузно поворачивается и что-то непрерывно бубнит.

– Пузо… пузо… голод… – различала она.

В какой-то момент великан, отделенный от Рины одним только рядом кустарника, оказался совсем близко. Он ворочался и осматривался, изредка наклоняясь и опираясь на длинные руки. Рина животом прижалась к земле. Сердце стучало так, что ей казалось, будто его удары передаются камням. Когда великан удалился, она вскочила и помчалась со всех ног.

Едва живая от страха, Рина вырвалась из Лабиринта, пронеслась через поляну и влетела в синий улей. Нырнула за него, присела, осторожно выглянула. За ней никто не гнался. Рина успокоилась и рискнула выпрямиться.

Плоская крыша улья горела на солнце, как новый медный самовар. Тяжелые, точно распыленным золотом обрызганные пчелы чистили крылья и лениво переползали друг через друга. Изредка то одна, то другая отрывалась и улетала, а ее место занимала другая.

За спиной у Рины кто-то кашлянул. Решив, что это опять гигант, Рина взвизгнула и, споткнувшись об улей, перелетела через него. Сосновая хвоя спружинила под ее лопатками. Рина лежала и, уже зная, что поймана, скользила глазами по чему-то бесконечно клетчатому.