Эрин Хантер - Пророчество Синей Звезды. Выбор Страница 40

Слова застыли у нее в горле. Как она могла сказать им такое?

«Прости меня, Звездное племя!»

Она по одному перенесла котят в новую ямку и бросилась рыть следующую.

Так, шаг за шагом, ямка за ямкой, они двигались к Нагретым Камням. С каждым разом котята все меньше жаловались и плакали, все слабее брыкались и вырывались, так что когда Синегривка переносила их в последнюю ямку, они безжизненно висели у нее в пасти, словно палые листья.

— Давай пойдем домой, — еле слышно проскулил Камушек.

— Сначала мы должны кое с кем встретиться, — с напускной бодростью воскликнула Синегривка.

— С кем? — равнодушно спросила Тучка, словно ей было уже все равно, что будет дальше.

Синегривка посмотрела сквозь деревья на Нагретые камни. Желудя не было видно.

— Давайте отдохнем немножко, — предложила она и, протиснувшись в ямку, обвилась вокруг своих замерзших котят.

Они были холодные, как лед, их редкая шерстка похрустывала от инея.

— Когда мы пойдем домой? — слабенько прошептал Мошка.

— Поспи немного, малыш, — ответила Синегривка.

Мошка устало закрыл глаза. Тучка прижалась к нему.

— Это было хорошее приключение, — зевнул Камушек, зарываясь носом в лапы. — Мы выиграли?

Синегривка склонилась над ним и положила подбородок ему на затылок.

— Конечно, малыш. Вы выиграли. Обхватив детей хвостом, она крепко-крепко прижала их к своему животу. Они слишком устали, чтобы есть. Впрочем, у нее вряд ли осталась хоть капля молока.

«Я всегда буду вас любить, мои милые. Спасибо за этот месяц, который вы подарили мне», — горячо шептала про себя Синегривка.

Она принялась вылизывать их шерстки, надеясь отогреть усталые, замерзшие маленькие тела. Камушек недовольно отстранился.

— Перестань, я спать хочу!

Тучка слишком устала, чтобы жаловаться. Дыхание едва заметными облачками пара вылетало из ее пасти.

— Мошка?

Серый с белым котенок не брыкался. Синегривка принялась изо всех сил лизать его шерстку.

— Мошка!

Ее охватила паника. Она смотрела на маленький комочек, ожидая, когда тот шелохнется или над ним поднимется прозрачное облачко слабого дыхания. Ничего.

Котенок был неподвижен.

Синегривка снова заработала языком.

— Мошка, просыпайся, пожалуйста! Прошу тебя, милый. Осталось совсем немного, совсем чуть-чуть. Там, на другом берегу реки, тебя ждет тепло и покой. Твой отец позаботится о тебе, обещаю. Милый мой, храбрый, любимый сыночек! Потерпи совсем чуть-чуть, умоляю тебя!

Она перестала лизать и посмотрела на маленькое, мокрое от снега тельце.

«Проснись!»

«Синегривка!»

Дыхание Белогривки тронуло ее усы. Синегривка узнала запах сестры, вдруг заструившийся в маленькой снежной норке.

«Отпусти его. Я о нем позабочусь».

— Нет! Не забирай его, умоляю!

«Он уже ушел. Ничего не поделаешь».

Синегривка в отчаянии сгребла безжизненное тельце в лапы и прижала к себе. Камушек и Тучка недовольно зашевелились у нее под ее животом, но не проснулись.

«Нет, это неправда! Мошка не должен умереть!»

«Так случилось. Я позабочусь о нем в Звездном племени».

Запах Белогривки растаял, и тесная норка вновь наполнилась колючим холодом. Мошка не шевелился.

— Синегривка? — в отверстии норы показалась пушистая морда Желудя, его теплое, чуть пахнущее рыбой, дыхание облачком пара влетело внутрь.

Камушек проснулся и пошевелил хвостом.

— Фу! Что за вонь?

— Прекрати, малыш. Разве можно быть таким грубым?

Синегривка заставила себя сосредоточиться. Она должна спасти двух оставшихся котят.

— Возвращайся на камни, — коротко приказала она Желудю. — Я принесу их тебе.

— Давай я возьму хотя бы одного, — сказал Желудь.

Синегривка сердито посмотрела на него. Как он не понимает!

— Я еще не рассказала им, кто ты такой. Возвращайся.

Когда Желудь ушел, Синегривка растолкала Тучку.

— Пора идти.

— Не хочу! Я только согрелась.

— Скоро ты совсем согреешься, — пообещала Синегривка.

— Куда мы идем? — сердито спросил Камушек.

— Я отведу вас к вашему отцу Камушек озадаченно посмотрел на нее.

— К Дроздовику? Ветерок сказал мне, что Кривуля говорит, будто он наш отец!

— Нет, малыш. Вашего настоящего отца зовут Желудь. Он из Речного племени.

— Из Речного племени? — недоверчиво переспросил Камушек.

— Поторопитесь, — приказала Синегривка, выгоняя котят на снег.

Тучка обернулась на покинутую норку.

— А как же Мошка?

— Я за ним вернусь.

— Но ты всегда говорила, что мы Грозовые котята, — захныкал Камушек. — Как же мы можем быть Речными?

Синегривка не ответила. Она загнала малышей себе под живот, чтобы укрыть от начавшегося снегопада. Потом обернулась и посмотрела назад в безумной надежде, что маленький Мошка выйдет из норки и с плачем пойдет за ними.

Она с ужасом увидела, что норку заносит снегом.

«Нет! Ведь я могу не найти его, когда вернусь!»

Синегривка завертела головой, ища место, где можно ненадолго оставить Камушка и Тучку, чтобы вернуться за телом их умершего брата. Впереди, вдоль берега реки, медленно удалялись две кошачьи фигуры. Неужели Желудь привел с собой какого-то Речного воина?

Нет, это были совсем другие коты. Валивший кругом снег не мог коснуться их шерсти. Они шагали вперед, не оставляя следов на снегу. Их было двое. Взрослая кошка с белой шерстью, почти сливавшейся с царящей кругом снежной белизной. И маленький серый с белым котенок, едва достающий до живота своей спутнице. Котенок то и дело с живостью поглядывал вверх, на Белогривку, словно рассказывал ей что-то очень интересное.

«Прощай, маленький Мошка. Белогривка позаботится о тебе».

— Ой! — вскрикнул Камушек, растянувшись на снегу под животом у Синегривки. — Земля твердая!

Они добрались до Нагретых Камней. Послышался хруст снега, и Желудь подбежал к ним.

— Все в порядке? — негромко спросил он.

Синегривка кивнула, не поднимая глаз. Запах Желудя окружил ее — теплый, надежный. На какой-то миг Синегривке мучительно захотелось пойти с ним. Она хотела прожить свою жизнь рядом с Желудем. Никогда не расставаться с ним и со своими детьми.

Но она не могла.

Она должна была спасти свое племя.

Котята во все глаза смотрели на незнакомого кота.

— Это Камушек, — подавив дрожь, Синегривка подтолкнула носом серого котенка. — А это Тучка, — у нее перехватило горло. Слезы застилали глаза. Она отвернулась и пошла прочь.

«Я не могу попрощаться с ними! Я не выдержу этого…»

— Позаботься о них, пожалуйста!

— Где третий? — крикнул Желудь.

— Умер.

Синегривка пошатнулась, но заставила себя не оглядываться, чтобы котята не видели ее глаз.

— Вернись, Синегривка!

— Куда ты уходишь?

— Ты придешь за нами?

Не в силах выдержать этих криков, она бросилась бежать и остановилась только возле зарослей папоротников.

Выкопанная в снегу норка исчезла, но Синегривка копала и копала, не обращая внимания на боль в онемевших от холода лапах, пока не добралась до маленького тельца.

Она осторожно вытащила Мошку — от него больше не пахло ни молоком, ни детской — и продолжила копать: она не могла оставить свое дитя на растерзание лисам. Мерзлая земля крошилась под ее когтями, до крови натирая подушечки на лапах, но Синегривка продолжала копать, пока не образовалась ямка, достаточно глубокая для того, чтобы защитить ее малыша. Потом, ничего не чувствуя, она положила в яму тело Мошки и забросала его землей.

Еле переставляя подгибающиеся лапы, она добрела до лагеря. У нее осталось еще одно дело. Еще одна ложь.

Юркнув в туннель, ведущий к поганому месту, она тихонько подкралась к стене детской и бесшумно проковыряла в ежевике дыру размером с лисицу.

Потом забралась внутрь через вход, убедилась в том, что Кривуля, Ветерок и Мышка крепко спят, залезла в свое гнездышко и громко отчаянно завыла, перебудив весь лагерь:

— Мои детки! Мои котята пропали!

Глава XXIII

— Синегривка, не хочешь выйти с охотничьим патрулем? — очень мягко спросил Змеезуб. Синегривка молча уставилась на него, пытаясь понять, что он говорит.

Прошел целый месяц с той ночи, когда она отдала своих котят Желудю. Стены детской были заново укреплены ежевикой. В мороз двое воинов каждую ночь сторожили детскую, чтобы ни один голодный лесной хищник больше не посмел приблизиться к котятам. Грозовое племя поверило в ложь Синегривки — в то, что она проснулась и обнаружила пустое гнездышко. Все решили, что котят украла лиса или барсук, которые, подгоняемые голодом, впервые осмелились прийти в лагерь и проделать дыру в стене палатки.

Несколько дней подряд Грозовые коты обшаривали лес, но они не знали, где искать, а все запахи были занесены снегом. Синегривка рыскала по лесу вместе со всеми, оцепенев от чувства вины, стыда и раскаяния. Ей приходилось снова и снова напоминать себе, что она сделала все это ради Грозового племени. Некоторое время среди воителей царили страх и отчаяние. Коты тесно жались друг к другу, говорили тихо и смотрели на Синегривку с такой жалостью, что у нее сердце разрывалось от стыда и горечи. Каждый такой взгляд острым шипом пронзал ей сердце. Она устала от лжи. В эти дни она почти не замечала того, как опустела куча добычи. Она была слишком несчастна, чтобы есть, и хотела только одного — спать. Забыться во сне. Ей казалось, будто сердце пронзил осколок льда, который никогда не растает.