Рик Риордан - Сын Нептуна Страница 51

— Хейзел? — позвал Фрэнк.

— «Сон среди белого дня»?[16] — пробормотала Элла. — Американский сингл номер пять. Пол Саймон. Фрэнк, иди с ней. Саймон говорит, Фрэнк, иди с ней.

Хейзел понятия не имела, о чем говорит Элла, но она, цепляясь за руку Фрэнка, почувствовала, как перед ее глазами все погрузилось в тьму.

Она оказалась в Царстве Мертвых, и на сей раз Фрэнк был рядом с ней.

Они находились в лодке Харона, пересекающей Стикс. В темных водах кружился всякий мусор — спущенные воздушные шарики, соска-пустышка, пластмассовые куклы жениха и невесты с верхушки торта — остатки оборвавшихся человеческих жизней.

— Г-где мы? — спросил Фрэнк, стоявший рядом с ней и мерцавший призрачным алым светом, словно превратился в лара.

— Это мое прошлое. — Хейзел чувствовала странное спокойствие. — Это всего лишь воспоминание. Не беспокойся.

Лодочник повернулся к ним, усмехаясь. Только что он был красивым африканцем в дорогом шелковом костюме. А вот уже — скелетом в темных одеяниях.

— Конечно, тебе не следует беспокоиться, — сказал он с британским акцентом. Он обращался к Хейзел, а Фрэнка словно и не видел. — Обещал перевезти тебя на тот берег, значит, перевезу, даже если у тебя нет монетки. Было бы нехорошо оставлять дочь Плутона на той стороне реки.

Лодка врезалась в темный берег. Хейзел повела Фрэнка к черным воротам Эреба. Духи расступались перед ними, чуя в ней дочь Плутона. Гигантская трехголовая собака Цербер зарычала из темноты, но пропустила их. Миновав ворота, они вошли в большой павильон, где остановились перед скамьей судей. Три облаченные в черное фигуры в золотых масках уставились на Хейзел.

— Кто это?.. — проскулил Фрэнк.

— Они будут решать мою судьбу, — сказала Хейзел. — Смотри.

Как и в прошлый раз, судьи не задавали ей вопросов. Они просто заглянули в ее мозг, вытащили мысли из ее головы и изучили их, как альбом со старыми фотографиями.

— Противодействовала Гее, — изрек первый судья. — Не допустила пробуждения Алкионея.

— Но именно она вырастила гиганта, — возразил второй судья. — Виновна в трусости и слабости.

— Она слишком юна, — покачал головой третий судья. — Жизнь ее матери висела на волоске.

— Моя мать… — решилась заговорить Хейзел. — Где она? Какова ее судьба?

Судьи посмотрели на нее, их золотые маски замерли в зловещих улыбках.

— Твоя мать…

Над головами судьей замерцал образ ее матери — Мари Левеск. Она замерла во времени, обнимая Хейзел под камнепадом рушащейся пещеры, глаза ее были плотно закрыты.

— Интересный вопрос. — Второй судья, казалось, задумался. — Разделение вины.

— Да, — сказал первый, — дочь умерла во имя благородного дела. Она предотвратила множество смертей, отсрочив возрождение гиганта. Она имела мужество воспротивиться очень мощной богине.

— Но она начала действовать слишком поздно, — печально заметил третий судья. — Ребенок может отправляться в Элизиум. А для Мари Левеск — вечное наказание.

— Нет! — закричала Хейзел. — Нет, пожалуйста! Это несправедливо.

Судьи одновременно наклонили головы.

«Золотые маски, — подумала Хейзел. — Золото всегда было для меня проклятием. Может быть, золото каким-то образом отравляет их мысли, поэтому их суд над нею никогда не будет справедливым».

— Берегись, Хейзел Левеск, — предупредил ее первый судья. — Ты хочешь взять на себя всю ответственность? Ты можешь возложить вину на душу матери. Это было бы справедливо. Тебя ждала великая судьба. Твоя мать изменила твой путь. Посмотри, чем ты бы могла стать…

Над судьями появилось еще одно изображение. Хейзел увидела себя маленькой девочкой, она улыбалась, пальцы у нее были покрыты краской. Потом изображение стало старше. Хейзел увидела, как растет — волосы у нее стали длиннее, глаза печальнее. Она увидела себя в тринадцать лет, она ехала по полю на жеребце. Сэмми скакал следом и смеялся: «Что ты так несешься? Неужели я такая уродина?» Потом она увидела себя на Аляске — она бредет домой из школы по Третьей улице, вокруг снег и темнота.

Вот она еще старше. Хейзел увидела себя двадцатилетней. Она была так похожа на свою мать: волосы сплетены в косички, золотисто-карие глаза весело сверкают. На ней белое платье — свадебное? Она улыбается так тепло, что Хейзел понимает: девушка смотрит на кого-то особенного — на того, кого любит.

Хейзел не почувствовала горечи, глядя на это изображение. У нее даже вопроса не возникло — за кого она выходит замуж. Вместо этого она подумала: «Моя мать могла бы выглядеть так, если бы избавилась от своей злости, если бы Гея не завладела ее разумом».

— Ты потеряла эту жизнь, — просто сказал первый судья. — Особые обстоятельства. Для тебя Элизиум. Для твоей матери наказание.

— Нет, — сказала Хейзел. — Нет, это была не ее вина. Ее ввели в заблуждение. Она любила меня. А в конце пыталась меня защитить.

— Хейзел, — прошептал Фрэнк, — что ты делаешь?

Она сжала его руку, побуждая молчать. Судьи не замечали его.

Наконец второй судья вздохнул.

— Нет определенности. Недостаточно добра. Недостаточно зла.

— Вина должна быть разделена, — согласился первый судья. — Обе души будут направлены в Поля асфоделей. Мне жаль, Хейзел Левеск. Ты могла бы быть героиней.

Она вышла в желтые поля, которые тянулись вдаль и терялись в бесконечности, и провела Фрэнка через толпу потерянных душ в рощу черных тополей.

— Ты отказалась от Элизиума, — удивленно сказал Фрэнк, — чтобы избавить от мучений мать?

— Она не заслужила наказания, — ответила Хейзел.

— Но… что теперь?

— Ничего, — ответила Хейзел. — Ничего — целую вечность.

Они шли дальше без цели. Души вокруг них непрерывно бормотали что-то, как летучие мыши, — потерянные и сбитые с толку, они не помнили ни своего прошлого, ни своих имен.

Хейзел помнила все. Может быть, потому, что она была дочерью Плутона, но она никогда не забывала, кто она или почему здесь.

— Память сделала мое существование здесь еще тяжелее, — сказала она Фрэнку, который по-прежнему двигался рядом с ней наподобие мерцающего алого лара. — Я столько раз пыталась пройти к дворцу моего отца… — Она показала на большой черный замок вдалеке. — Но так и не смогла добраться туда. Я не могу покинуть Поля асфоделей.

— А свою мать ты после этого видела?

Хейзел покачала головой.

— Она бы меня не узнала, даже если бы я ее нашла. Эти души… для них все вокруг как вечный сон, бесконечный транс. Это лучшее, что я могла для нее сделать.

Время здесь потеряло свой смысл, но по прошествии вечности они с Фрэнком сели под большим черным тополем. До них доносились крики из Полей наказаний. Вдалеке под искусственным солнцем Элизиума сверкали, словно изумруды в поблескивающем голубом озере, Острова блаженных. Белые паруса прорезали воду, и души великих героев грелись на берегу в вечной благодати.

— Поля асфоделей — ты не заслужила такого наказания, — сказал Фрэнк. — Ты должна быть среди героев.

— Это всего лишь сновидение, — сказала Хейзел. — Мы проснемся, Фрэнк. Это только кажется вечностью.

— Не в этом дело! — возразил он. — У тебя забрали твою жизнь. Ты должна была вырасти красивой женщиной. Ты…

Его лицо приобрело более темный оттенок алого.

— Ты должна была выйти замуж, — тихо сказал он. — У тебя была бы хорошая жизнь. Ты потеряла все это.

Хейзел подавила рыдание. Первое время в Полях асфоделей было не так уж тяжело, пока она оставалась одна. Рядом с Фрэнком ей было тяжелее. Но она исполнилась решимости не сетовать на судьбу.

Хейзел задумалась об изображении, на котором видела себя взрослой — улыбающейся и влюбленной. Она знала, что немного горя — и ее лицо изменится, она станет в точности такой, как Королева Мари. «Я заслуживаю лучшего», — всегда говорила ее мать. Хейзел не могла позволить себе так думать.

— Извини, Фрэнк. Я думаю, твоя мама ошибалась. Иногда, если ты разделяешь с кем-то свои проблемы, легче от этого не становится.

— Нет, становится. — Фрэнк сунул руку в карман куртки. — Вот… если уж мы заговорили о вечности, то я хочу показать тебе кое-что.

Он вытащил завернутый в тряпочку предмет размером с футляр для очков. Когда он развернул тряпочку, Хейзел увидела обгоревшую дощечку, мерцавшую алым светом.

Она нахмурилась.

— Что это?.. — И тут истина, неумолимая и страшная, как порыв зимнего ветра, открылась ей. — Финей сказал, что твоя жизнь зависит от обгоревшей дощечки…

— Так оно и есть, — кивнул Фрэнк. — Тут моя жизнь. В буквальном смысле.

Он рассказал ей, как появилась богиня Юнона, когда он был младенцем, и как его бабушка вытащила из камина эту деревяшку.

— Бабушка сказала, что я наделен дарами — какими-то талантами, доставшимися мне от нашего предка аргонавта. Это да еще то, что мой отец — Марс… — Он пожал плечами. — Я вроде бы очень сильный… Вот почему моя жизнь может очень быстро сгореть. Ирида сказала, что я умру, держа это и глядя, как она сгорает.