Любовь Романова - Люди крыш. Пройти по краю Страница 6

— Алкоголики, говоришь? — Марта залилась низким смехом. — Посмотри на меня. Ничего необычного не видишь?

Ее глаза были цвета темного меда. Каштанового. Такой хранился у них с мамой в шкафу, над холодильником. Если поднести баночку к лампе, то в золотистой жиже вспыхивали искорки. Совсем как в глазах Марты в свете догорающего огня. Но было в них еще что-то. Тревожное. Неправильное.

Зрачки!

Женька судорожно сглотнула. Они оказались вертикальными. Как у кошки. Или змеи.

— Увидела? А теперь смотри, — в руках женщины очутилось миниатюрное зеркальце со знакомой эмблемой на крышке. Она поднесла его к Женькиному лицу, и та прикусила язык, чтобы не закричать. В наступившей темноте ее собственные глаза пересекали узкие щели вертикальных зрачков.

Точно таких же, как у Марты.

ГЛАВА 3

— Ищет.

— Кто?

— Крысомать. Она всегда ищет. — Змеиные зрачки Сиплого зловеще блеснули в полумраке.

Чухонь вздрогнул. Сиплый на кого хочешь страху нагонит.

— Что ищет-то?

— Цыц! — Горбун больно ткнул его здоровым, как кувалда, кулаком под ребра. — Она слышит.

Легенда об огромной крысе была Чухоню знакома. Рассказывали, будто ее вывели после Второй мировой войны в подземной лаборатории. Тысяч крыс морили голодом и накачивали химикатами. Они стервенели, пожирали друг друга, пока не осталась одна, — самая умная и злобная. Секретное оружие осколков Третьего рейха. Но создатели допустили ошибку. Гигантская тварь вырвалась на свободу, загрызла своих мучителей и скрылась в паутине подземных лабиринтов.

Верить в трехметровое чудовище Чухоню не хотелось. Ему вообще не нравились голохвостые грызуны. То ли дело шерстоканы — тараканы-альбиносы размером с крупную таксу. У них на спинках росла мягкая длинная шерсть. Гладишь такого, а он лапками сучит и глаза закатывает. Балдеет.

Чухонь раз набрел на их гнездо под землей. Отловил одного — хотел тренировать для боев. Только шерстокан попался ленивый. Лопал все подряд и спал целыми днями.

— Слышь, Сиплый, дай отдохнуть. Не могу больше — ноги натер, — взмолился Чухонь.

— Чтоб Крысомать твою печень сожрала! — раздраженно буркнул тот, но остановился.

«Вот упырь! — Чухонь втихаря разглядывал своего спутника. — Голова лысая, кожа синюшная, нос крючком, глаза водянистые. А взгляд такой злющий, что мурашки вдоль хребта. Еще и горб на спине».

Ноги ничего не чувствовали. Чухонь сел на каменный пол, снял ботинки и пошевелил пальцами в линялых носках.

— Ну и вонь! — Горбун, словно цапля, углядевшая на дне болота лягушку, сунул длинный нос прямо в гриндер. — Тебе туда шерстокан наблевал?

— Это Гоблин пошутил, чтоб ему в паучьем желудке застрять! — пожаловался Чухонь. — Свои подсунул. На размер меньше. Я спросонья не разобрал.

— Слабак. — Сиплый метко сплюнул на тупоносый ботинок. — Как ты в Братстве оказался, не пойму!

Злая обида сдавила грудь железным обручем. Чухонь отвернулся. Ему еще нет шестнадцати, и в норе он самый мелкий. Знал бы Сиплый, каково это — постоянно терпеть насмешки и только криво улыбаться.

— Не хнычь, задохлик. — В заскорузлой лапе горбуна блеснуло стальное лезвие. — Решим сейчас твои проблемы.

Чухонь испуганно поджал ноги. Сиплый осклабился и отсек ножом тяжелому гриндеру тупой мыс. Со вторым ботинком он проделал то же самое.

— Готово. Напяливай и шевели поршнями.

Идти легче не стало. Теперь мелкий мусор и острые камешки, попадая в ботинки, больно кололи измученные ноги. Чухонь, стиснув зубы, терпел. Мечтал уже куда-нибудь прийти. Не мог дождаться, когда закончится этот серпантин из узких тоннелей.

Интересно, на какой они глубине? До чутких ушей Чухоня не долетало ни звука из внешнего мира. Зато воняло, как в лотке у шерстокана. Мохнорыло его знает, что за запах!

Наконец они вышли на небольшую платформу. Под ногами гудел металл, где-то рядом смрадно вздыхала невидимая бездна. Снизу скрежетало, шуршало и попискивало. Чухонь чувствовал: там таится что-то ужасное.

— Всё, — каркнул Сиплый. — Мы на месте.

— И чё?

— Кому чё — кому ничё, а кому через плечо. Вниз посмотри!

Чухонь осторожно подошел к краю платформы и еле сдержал испуганный всхлип. Внизу мохнатой массой копошились крысы. Словно в каменном колодце без входа и выхода.

Он слишком поздно понял, зачем Сиплый привел его сюда. Получив удар между лопаток, Чухонь, давясь беззвучным воплем, полетел вниз. Серый ковер на мгновение разошелся и тут же сомкнулся, поглотив его.

Привидится же такое! К чему кошкам снятся крысы? Может, к плотному завтраку? Есть хотелось до жути! Женька села на кровати и огляделась.

Ее новая комната ничуть не походила на ту, в которой она прожила целых тринадцать лет. Во-первых, кровать. Низкая перина, застеленная черным шелковым бельем. На ней вполне могли уместиться пять таких Женек, если класть поперек. Она вспомнила, как мама удивлялась причудам богатых, когда в сериалах появлялись похожие кровати. «Почему белье черное? У них проблемы со стиркой?» Эх, мама, знала бы ты, как это красиво!

Во-вторых, окно. Она никогда не видела окон во всю стену. От пола до потолка, от правого угла до левого. А если учесть, что ее новая комната не уступала размером их с мамой квартире и находилась на последнем этаже небоскреба, то возникало ощущение полета над городом в рубке космического корабля.

Стены были выкрашены в белый цвет с перламутровым отливом. На полу лежал мохнатый светло-серый ковер. Из мебели — письменный стол, большое зеркало, гигантская панель плазменного телевизора и стеклянный шкафчик для косметики и других пустячков.

А еще подушки. Горы подушек повсюду. Красные, черные, белые, синие… Похоже, народ Лунной кошки считал их главной деталью любого интерьера. Женьке это ужасно нравилось. Можно кидаться, строить мягкие гнезда и просто, обложившись ими, валяться перед телевизором.

Она бы так и сделала. Вот только сил вчера совсем не осталось. Еле-еле до постели добралась. И еще ей все время мешал вредный червячок, который зудел в ухо: «Это все мне? А за что?»

Дверь с тихим жужжанием отползла в сторону. В широком проеме появилась Дина в шелковой розовой пижаме и бордовом халате до пола. В руках огромная кружка с глазастым котенком на боку.

— Я пришла спасти тебя от голодной смерти! — промурлыкала она, вплывая в комнату и забираясь с ногами на кровать. — Тихого утра.

В кружке оказался густой напиток, напоминавший какао с молоком. Только гораздо вкуснее. Женька сделала два глотка и почувствовала, как голод съежился и уполз на дно желудка.

— Спасибо. — Ей было страшно неудобно. Чем она заслужила такую заботу? Неужели Люди крыш встречают с какао в постель каждого новобранца?

— На здоровье. Это специальный калорийный коктейль. С витаминами. После инициации всегда ужасно хочется есть. Организм тратит слишком много энергии.

— Ты тоже ее проходила?

— Конечно. Только раньше, чем ты. В одиннадцать лет.

— Падала с крыши?

— Прыгала. Нас с детства готовят, поэтому не так страшно. Ладно, некогда болтать. Тебе до школы нужно еще много успеть.

— До школы? — Женька наивно полагала, что отныне в ее жизни не будет этого мерзкого заведения. Зачем дочери Лунной кошки алгебра с химией?

Вчера Марта позвонила ей домой, представилась матерью несуществующей подруги и попросила разрешить Жене остаться у них на ночь. Елена Александровна с облегчением согласилась. Похоже, она не знала, как общаться с дочерью после пощечины. А еще Марта пообещала, что, как только начнутся летние каникулы, можно будет совсем перебраться в Башню.

Люди крыш занимали в офисном центре два верхних этажа и крышу. Здесь они спали, ели, тренировались, проводили Большой и Малый советы. Чем отличается один от другого и зачем детям Лунной кошки советоваться, Женька не знала. Решила расспросить Марту как-нибудь потом. Ей казалось, что потом будет много свободного времени, а тут школа. Обидно!

Пока Женька размышляла на эту неприятную тему, они с Диной вышли в широкий коридор и направились в столовую. Босые ноги уютно тонули в золотистом ковре, ноздри щекотал запах свежего хлеба. На Жене был такой же, как на Дине, халат. Только серо-голубой. В цвет глаз. Она нашла его рядом с кроватью и страшно боялась — вдруг эта красота попала к ней в комнату по ошибке. Таких вещей не водилось в Женькином гардеробе. Она казалась себе бледной молью, натянувшей крылья бабочки. Все-таки тоскливо быть такой невзрачной.

— Прилетели, пташечки мои ранние! — За низким столиком, откинувшись на алые подушки, сидела женщина. Тучная. Темноволосая. С усиками над верхней губой.

В просторном помещении столовой было пусто. Слишком рано для тех, кто ложится на рассвете.