Олег Верещагин - Прямо до самого утра или Секрет неприметного тупичка Страница 6

— Кирилл Сигаев, 13 лет, пропал 9 июня из квартиры…

— Боря Ковалёв, 12 лет, пропал 10 июня по дороге из секции домой…

— Оля Третьякова, 9 лет, пропала 10 июня с игровой площадки…

— Саша Ромина, 14 лет, пропала 11 июня по дороге с практики домой…

— Гена Жуков, 14 лет, пропал 11 июня по дороге из клуба домой…

— Артур Волков, 15 лет, пропал 11 июня, вышел из квартиры и не вернулся…

Покопавшись в записях, Олег добавил:

14. Света Крыгина, 13 лет, пропала 13 июня, вышла из квартиры и не вернулась…

15. Дима Гаврилов, 12 лет, пропал 13 июня в районе городской свалки…

16. Юрка Гриднев, 14 лет, пропал 14 июня в районе набережной… — и задумался.

Между этими шестнадцатью мальчишками и девчонками не было ничего общего. Ни во внешности, ни в увлечениях, ни в местах проживания… Кроме одного: они пропали за две недели в городе, в котором до этого за год пропадало 4-5 детей, да и тех чаще всего находили, потому что они просто убегали. На сайте утверждалось, что такие массовые пропажи чаще всего связываются либо с сектой, либо с деятельностью маньяка, либо с чьими-то заказами. Но Олег, если честно, не верил. Не верил ни в одну из трёх версий. И вот почему.

Кирилл Сигаев — тот, что пропал из квартиры. Родители проснулись, комната сына заперта на внутреннюю щеколду. Сперва думали — спит. Потом забеспокоились, потом взломали дверь… Парня нет. Кровать разобрана. Окно (пятый этаж!) закрыто изнутри. Всё.

Артур Волков. Пятнадцатилетний атлет, ноль вредных привычек, кадет корпуса ВВС, чемпион города по боксу и самбо. А пропал на десятиметровом отрезке арочного перехода между дверью подъезда и остановкой автобуса, где ждала компания друзей. Среди бела дня.

Юрка, которого никто не крал — в этом мог поклясться уже сам Олег.

Да и остальные случаи — пусть и меньше — выбивались из версии похищения работорговцами, сектантами или сумасшедшими.

Власти искали связи между пропавшими — общих знакомых, общие привычки (или пороки), общее во внешности. Общее, общее, общее… А общим-то, похоже, было лишь одно: им всем не повезло оказаться на пути у чего-то… или кого-то, очень мало имевшего общего с повседневной, даже самой жуткой, реальностью. Вот и все дела. Но в официальных отчётах, где есть даже графы «самоубийцы: 5-7 лет» и «случаи людоедства», нет графы: «не повезло».

Олег откинулся на мягкую спинку стула и задумчиво улыбнулся в тёмный потолок. Похоже, что ему так и так… Как говорил Пётр Первый про Северную войну: «Сия война на нас одних будет.» Шестнадцать пропаж за полмесяца — это кто-то переборщил.

Он отключил компьютер, подошёл на цыпочках к двери, прислушался. Похоже, мать с отцом спали, а старший брат, конечно, пропадал на кордоне у лесника Князя. Ну что ж… Пожалуй, надо начинать действовать, чего ждать-то?

Олег влез в старые шорты, распахнул окно. Сонным ночным теплом начала лета дохнуло из сада. Огни в Марфинке уже почти нигде не горели, только за околицей — между селом и школой — разливалось зарево полевого стана, да очень далеко, как бы не в Фирсанове, играла почти неразличимая музыка.

Мальчишка помедлил, уже сидя на подоконнике. Спрыгнуть в сад стало как бы символом. «Зачем мне это нужно?» — спросил он себя, водя пальцем по широкому подоконнику, на котором под слоями краски ощущались буквы вечного, как время:

ОЛЕГ + ВАЛЬКА = ЛЮБОВЬ

Он вырезал это почти четыре года назад, когда их дружба переросла как-то незаметно в…

Но ведь если бы прошлым летом он струсил, отступил — ничего этого не было бы. Четыре года назад он жил в Воронеже. Он не мог знать никакой Вальки. Вальки вообще не было на свете, потому что её мать вместе с её бабкой погибли в аварии в шестидесятых… Он вмешался, он рискнул. И изменил время и мир. Не думая вообще-то о себе.

Шестнадцать мальчишек и девчонок. Младшему восемь, старшим пятнадцать. Шестнадцать человек, которых никто не найдёт, потому что люди не верят в чудеса. Ни в добрые, ни в страшные.

Олег спрыгнул в сад…

...Клуб, стоявший на центральной площади Марфинки, казался совершенно безжизненным. Олег выбежал на площадь пружинистой рысцой и ничуть не смутился. Перейдя на шаг, обогнул мощное, ещё советской постройки большое здание с колоннами у входа и оказался «с тыла», где из небольшой двери падал на заросли крапивы, делая их совершенно чёрными, широкий луч света. Возле двери стоял Ванькин скутер.

Как Олег и предполагал, Ванька был в клубе. Сидел над разобранным корпусом электрогитары в каморке своего отца и что-то там перепаивал. Музыкальный центр в углу перемигивался огоньками и негромко напевал голосом барда Третьякова:

Полнолуние — да дрожь в лапах...Обернуться бы назад снова!Но опять бегу на твой запах,Хоть сто раз давал себе слово!

— Привет, — Олег прислонился плечом к косяку и кивнул на гитару: — Паяешь?

— Ваяю, — поправил Ванька, тряхнув чубом. — Привет. Чего не спится?

Олег молча оседлал угол стола, налил себе в одноразовый стаканчик квасу из большой бутылки, стоявшей возле паяльника. Принюхался — у Ивана в таких ёмкостях могли храниться самые неожиданные жидкости. Нет, квас… Выпил и сообщил:

— Нужен револьвер. Как у наших охранников.

Ванька посмотрел из-под снова упавшего на глаза чуба с интересом.

— Меня всегда восхищал твой нездоровый, гнетущий оптимизм, — сказал он, возвращаясь к паяльнику.

— Вань! — Олег стукнул пяткой по тумбе стола и зашипел: — Сссс…

— Больно? — осведомился Ванька, тыча паяльником.

— Угу, — буркнул Олег.

— В колонии может быть больнее. Иди, убогий, иди, по ночам не подаю.

— Вань, мы же друзья с одного горшка…

— Думаешь, в камере нас посадят на одну парашу?

— Вань, — Олег нагнулся со стола, упираясь ладонями в коленки, — мне очень нужен «гном»[4]. И полсотни патронов к нему.

Ванька отложил паяльник и развернулся в сторону Олега.

— У тебя что-то случилось? — спросил он серьёзно.

— Не у меня, но надо помочь, — ответил Олег. — Я тебе даю слово чести, что револьвер ни разу не выстрелит здесь… — он напрягся и поправился: — Нет, не даю.

— Не даёшь? — уточнил Ванька. Олег махнул рукой и соскочил со стола. — Погоди, — Ванька удержал его. — Стой. Вон, квасу ещё выпей, остынь, а я сейчас.

Он вышел, и на улице мягко заурчал, удаляясь, скутер.

Олег налил себе ещё квасу, но пить не стал, а вышел наружу. Крапивные заросли, которые принципиально не хотел косить дядя Игорь, отец Ваньки, завклубом (ни один враг не подберётся!!!), слегка покачивались в полном безветрии. Позади центр щёлкнул и переключился на начало:

Мне обратно больше нет хода!В небе ветер тучи рвёт в клочья...А звезда, откуда я родом —Лишь безоблачной видна ночью...Ночью скалится луна в море!Бьётся оборотень в твой терем...Это я стал по ночам с горяОборачиваться вдруг зверем...

...Ванька вернулся быстро. На ходу соскочил со скутера, потерял шлёпку, доскакал до неё на одной ноге, держа в левой руке пакет. Олег наблюдал за всем этим с крыльца, поёживаясь — тепло-то тепло, а попробуй постой в одних шортах даже июньской ночью…

— Держи, — Ванька подал пакет. Олег раздёрнул его. — Полсотни патрон, десять с дробью, остальные — со стальными пулями. Если дядька обнаружит, что его нет, мне амбец. А дядька приедет через неделю.

— Спасибо, — просто сказал Олег, закрывая пакет. — Я верну.

Ванька промолчал, потом предложил:

— Пошли ещё квасу выпьем, музыку послушаем…

— Нет, я спать, — покачал головой Олег. — Ещё раз спасибо, ты меня здорово выручил.

— Знаешь… — Ванька покрутил в руке шлёпку. — Если хочешь — я могу съездить с тобой. Прихватим ещё пару ребят и поедем, куда там тебе надо. Как?

Соблазн был. Соблазны был велик. Возможно даже, это был не соблазн, а наиболее разумный выход.

Возможно.

— Не надо, — улыбнулся Олег.

Глава 5.

Вообще говоря, для любой мало-мальски важной операции требуется прикрытие. Нельзя просто подойти к родителям и сказать даже сущую ерунду типа: «Я собираюсь на рыбалку.» Надо пояснить — куда. С кем. На сколько. Потом эти данные могут измениться прямо по ходу дела до неузнаваемости — и куда, и с кем, и на сколько. И даже рыбалка может отмениться. Но изначально нужна легенда, которая позволит родителям чувствовать себя комфортно. Даже если тебе пятнадцать.

Что уж говорить, если речь идёт не о рыбалке?

Родители вообще часто не знают, как живут их дети. Только ненормальный может придти домой и, считая это честностью, восторженно рассказать, что сегодня чуть не сломал шею, упав с дерева, или подрался и выбил у одного из дерущихся нож, или едва не утонул… Когда об этом умалчивают — это не лживость и не страх наказания, а просто нормальная забота об этих самых родителях. А им остаётся только уповать на то, что правильно воспитали (не накормили, не задарили, а именно воспитали, хотя многие взрослые смутно представляют себе, как это делается) «ребёнка» где-то до 12 лет. Позже воспитывать уже поздно. Позже можно только гордиться или хвататься за голову.