Ежи Брошкевич - Одно другого интересней Страница 7

— А я не умею строить такой колодец, — сказал малыш. — Он очень хороший.

Горошек улыбнулся:

— А ты очень милый пацан.

— Что значит- пацан? — весело спросил мальчик.

— Пацан? — удивился Горошек. — Пацан- это попросту малыш.

— Ага, — сказал Красный Беретик, — а через год я уже не буду малышом, правда?

— Правда.

Толстяк внимательно прислушивался к этой беседе. Худой продолжал дремать над своим пивом. Он поднял голову только тогда, когда Толстяк, подвинувшись к Горошку, спросил:

— Ты не мог бы, милый мой мальчик, разменять мне сто злотых?

«Ага, — подумал Горошек, — решил убедиться, есть ли у меня деньги». Он вежливо ответил:

— К сожалению, не могу. Во-первых, потому что папа мне вообще не позволил вынимать деньги, а во-вторых, у меня только бумажки по пятьсот злотых.

— Что? — разом воскликнули жулики.

Горошек даже закашлялся, чтобы скрыть победоносную усмешку. Он понял, что жулики с радостью откажутся от поездки в Кусьмидрово, лишь бы не потерять его из виду. У Худого глаза так и вылезли из орбит.

— Куда же это столько денег, мальчик? — спросил он. — Куда?

Горошек на минуту задумался, словно сомневаясь, может ли он выдать такой секрет чужим людям. Потом ответил:

— Ну… папа покупает телевизор.

— Угу, — пробурчал Толстяк, кивнув головой. — Тысчонка-другая должна быть, не меньше. Верно, сынок?

Тут Горошек решил разыграть подозрительность.

— Извините, я не знаю, — сказал он уклончиво.

Краем глаза он заметил, как жулики подтолкнули друг друга локтями. И тут же взглянул на часы. До прихода поезда оставалось всего пятнадцать минут.

— Когда же приедет ма-моч-ка-а! — капризно протянул Красный Беретик. По тону чувствовалось, что терпение его на исходе.

— Тише, тише, деточка, — откликнулся Толстяк. — Ты, главное, тише!

Но Красный Беретик, видимо, твердо решил взбунтоваться. Он набрал в легкие воздуха и ни с того ни с сего заревел, как паровоз:

— А я не хочу-у-у-у-у! Не хочу-у-у! Где мамочка-а-а-а! А-а-аа!

Жуликов прямо-таки перекосило. Буфетчица вскочила из-за стола. На минуту все застыли на месте. А мальчик, кстати с совершенно сухими глазами, ревел все громче:

— Не-е-е хочу-у-у-у!

Первым опомнился Толстяк, кинулся к буфету за шоколадкой. Худой, по-видимому желая успокоить малыша, начал строить ему рожи. Однако Яцек при виде его гримас завопил еще громче. Тут Толстяк подбежал с шоколадкой, но шоколадка тоже не помогла.

Горошек ясно видел, что жулики начинают нервничать. Худой боязливо озирался и все косился на дверь. Толстяк, наоборот, разозлился. Щеки у него покраснели, а голос зазвучал угрожающе:

— Яцек, молчать!

Яцек посмотрел на «дядю» и замолчал. Глазки его стали большими и круглыми и начали наполняться слезами.

Горошек делал вид, что ничего не замечает. Но внутри у него все напряглось, как струна.

До прихода поезда оставалось только десять минут. Десять минут могут порой тянуться, как жевательная резинка. Ну, скажем, если тебя могут вызвать к доске как раз по тому предмету, о котором ты накануне, готовя уроки, совершенно позабыл… А сейчас часы летели, словно у них были стрелки с реактивной тягой.

И вот Толстяк внезапно наклонился к мальчику.

— Вставай, — сказал он. — Идем к мамочке. Только не ори!

Он сказал это таким тоном, что Горошек стиснул кулаки. Что он задумал? В голове у Горошка мелькнули всевозможные страшные истории о киднаперах- похитителях детей, которые иногда убивают своих жертв, чтобы замести следы.

А до прихода поезда оставалось только шесть минут. Хоть бы кто-нибудь зашел в буфет!.. А главное — где Ика? Куда она пропала? Ведь через минуту эти двое вместе с мальчиком могут сесть в поезд, и поминай как звали!..

Минутная стрелка снова сделала скачок. Издали послышался пронзительный гудок паровоза.

Толстяк фальшиво улыбнулся.

— Слышишь, Яцек, — сказал он, — вот и мамочка едет. Пошли.

Горошек с отчаянием подумал, что, наверно, Яцек встречался только с очень добрыми людьми, так безгранично он всем доверяет. Вот и теперь, хоть глаза у него еще были полны слез, он сразу рассмеялся, соскочил со стула, захлопал в ладоши.

— Пошли, пошли!

Скрывать нечего- Горошек просто не знал, что делать, как поступить? Кричать? Драться? Защищать Красный Беретик пугачом, кулаками? Поможет ли?… Не больше чем на минуту… И все-таки он приподнялся.

Тут-то и выяснилось, насколько умная была выдумка про деньги. Толстяк, правда, взял уже Яцека за руку, но еще не трогался к выходу. Он обратился к Горошку.

— А вы, молодой человек, — спросил он своим сладким голосом, разве не идете? Пожалуйте, пожалуйте…

Горошек насупился.

— Поезд еще не пришел, а на дворе дождик, ветер…

Худой схватил приятеля за руку:

— Евстахий… оставь. Пошли, я тебя прошу.

Но Евстахий не обращал на него никакого внимания. Он протянул руку Горошку.

— Это не беда, — сказал он деланно дружеским тоном. — Не сахарные, не растаем. Не надо ломать компанию. Давайте руку, молодой человек, чтобы нам не потеряться. Только поживей- поезд уже подходит…

Действительно, стрелка часов была уже на расстоянии одной минуты от роковой черты. Красный Беретик так и подпрыгивал на месте, радуясь приезду мамочки, а за окнами уже звучал, все приближаясь, стук колес и пыхтение подходившего паровоза.

Горошек внезапно почувствовал, что от ярости у него зашевелились волосы на голове.

— Не пойду! — крикнул он.

Он подскочил к Яцеку, притянул его к себе, прикрыл плащом и выхватил из кармана свой пугач.

— Он тоже никуда не пойдет! — крикнул Горошек еще громче.

— А вы… Руки вверх!

— Исусе! — прохрипел Худой.

— Исус Мария! — взвизгнула буфетчица.

— Ты что?… — грозно рявкнул Толстяк, делая шаг в сторону Горошка.

У того вдруг страшно пересохло в горле. Но он крикнул:

— Ни с места!

И тут — именно в эту секунду! — с грохотом распахнулась дверь, и девчоночий голос радостно пискнул:

— Дядечка! Это я!

А потом…

Однако, прежде чем выяснится, что означал этот возглас и что вообще произошло потом, следует в нескольких словах рассказать, что же все это время делали Капитан и Ика. И главное, как выполняли и как выполнили они свою часть плана.

Когда Горошек выскочил из машины с погашенными для предосторожности огнями, остановившейся возле станционного здания, Ика глубоко вздохнула.

Да, нечего скрывать- вздохнула.

Иногда человеку очень хочется быть самостоятельным, как у нас говорят — хочется быть Зосей-Самосей. Все-превсе делать самой. И Ика, как утверждал Горошек, особенно любила этот «зосизмсамосизм».

Но сейчас- надо честно признаться- ей ах как хотелось бы, чтобы с нею рядом был Горошек, а не только ее собственные тревожные мысли…

Правда, пока с ней еще был друг и защитник- Капитан. Но ведь с минуты на минуту ей придется одной, совершенно одной выполнять самую важную часть плана!

А это не так-то просто. Да, не штука быть храбрым, когда ты храбрый. Трудно быть храбрым именно тогда, когда возле сердца начинает что-то дрожать, а по спине бегают холодные мурашки. Именно это ощущала Ика в ту минуту, когда Горошек исчез за дверью, а Капитан медленно и осторожно двинулся дальше.

Оба молчали. Капитан проехал одну, потом другую темную улочку и остановился.

— Смотри Ика, — негромко пробасил он. — Видишь- вон в той палатке?

На противоположной стороне небольшой площади светились окна и дверь пивнушки. Несколько человек толпились у стойки, мелькнул плащ и форменная фуражка милиционера.

— Вижу, — шепнула Ика.

— Идешь? — спросил Капитан.

Ика сильно втянула воздух.

— Конечно, — сказала она. — А… а где же вы будете меня ждать?

— Ты не беспокойся, буду там, где надо, — пообещал Капитан. Ты только смотри, чтобы мне не приходилось слишком часто, попадаться на глаза взрослым. А пока подожду здесь…

— Тогда я пошла, — решительно сказала Ика.

Она вышла из автомобиля, плотнее запахнула плащ — ветер сразу начал рвать его за полы.

У двери на минуту остановилась. Да, милиционер был там. Теперь все дело в том, будет ли он ее слушать. Еще раз набрала воздуху и рванула дверь.

Звонок над дверью забренчал, и все находившиеся в палатке мужчины обернулись. Оглянулся и милиционер — молодой и очень высокий, весьма суровый с виду. Увидев Ику, он поднял брови.

— Что ты тут делаешь, малышка? — спросил он. — Так поздно и одна?

Ика от неожиданности попятилась. Мужчины, толпившиеся возле стойки, за которой стояла хорошенькая продавщица, засмеялись, а милиционер сделал шаг вперед.

— Что ты тут делаешь? — повторил он.

Ика покраснела от стыда и злости. Она терпеть не могла, когда над ней смеялись, а в особенности когда с ней обращались, как с дошкольницей.