Жаклин Уэст - Книга секретов Страница 8

– Я знаю, ты думаешь, это плохая идея, – сказал он. – И я знаю, что ты никогда не позволишь мне взять очки. Но я найду другой способ выбраться отсюда. И ты не можешь мне помешать.

Олив потянула за ленточку, на которой висели очки, чтобы убедиться, что все узлы надежные и крепкие.

– Что, если нам заключить сделку, – медленно проговорила она. – Что, если ты пообещаешь не пытаться убежать, или обмануть котов, или выбраться из Иных мест, в течение следующих… – Олив помедлила, считая, – четырех месяцев. Если до этого времени я не найду твоих родителей, можешь воспользоваться очками. На время. Но потом ты должен будешь мне их вернуть.

Мортон прищурился, наклонив лохматую голову на бок.

– Два месяца, – сказал он.

Олив негодующе фыркнула.

– Три.

– Договорились. – Мортон протянул руку. Олив пожала ее, в очередной раз поразившись странному, скользкому теплу его не-совсем-настоящей кожи. Потом она согнулась, ткнувшись лбом в колени.

– Только этого мне и не хватало, – пробормотала она. – Мало на меня давят. Шестой класс, этот дом, Аннабель, а теперь еще и дедлайн.

– Хотел бы и я о чем-то новом побеспокоиться, – сказал Мортон и снова опрокинулся на спину. – Я просто хочу заняться чем-нибудь другим. Здесь все и всегда одно и то же. – Он сорвал травинку, осторожно опустил ее на место и принялся наблюдать, как корешки благодарно ввинчиваются в землю.

Чем-нибудь другим. Слова уцепились за разум Олив, как корни нарисованной травы. Мортону нужно что-нибудь другое. Что-то, что захватит его, бросит ему вызов и даст ему почувствовать себя нужным. Ему нужна целая полоса препятствий, уборка мусора на огромной территории или что-то типа гигантского пазла на пять тысяч деталей…

Олив вскочила на ноги.

– Сейчас вернусь! – крикнула она уже сбегая вниз с холма.

Несколько мгновений спустя она уже была у себя в спальне и рылась в комках пыли под кроватью. Ее рука нащупала что-то мягкое и с оборками, потом – что-то сухое и ломкое (что объясняло, куда делись цельнозерновые крекеры, которые она ела в постели на прошлой неделе) и, наконец, что-то, что снаружи походило на хлопок, но внутри было твердым и круглым.

Взяв полную обрывков бумаги футболку и несколько катушек скотча из ящика с художественными принадлежностями, Олив вновь выскользнула в коридор. Лучи лунного света, проходящие сквозь окна, раскололи ее тень на кусочки, которые собрались вокруг ее ног, как лепестки вокруг стебля. На миг Олив могла бы поклясться, что она была не одна… что тьма безмолвного коридора оплетала кого-то еще.

Она замерла, держась одной рукой за раму, и быстро оглядела соседние полотна: лес, серебристое озеро, церквушка на обрывистом холме. Ничего не шевелилось. Не было слышно ни единого звука. Но Олив чувствовала, что в покрове над ее последней тайной уже появились прорехи. Надо было действовать быстро. Недолго оставалось ждать, прежде чем кто-то – будь то друг или враг – доберется до ее секрета.

6

Три месяца. Три месяца. ТРИ МЕСЯЦА, чтобы найти родителей Мортона или потерять его самого.

Мысль об этом терзала Олив, как волдырь, пока она с боем прорывалась через второй день в средней школе. На сей раз она сумела добраться до школы в настоящих штанах, что было существенно лучшим результатом по сравнению с днем вчерашним. Однако сзади у этих штанов имелось таинственное розоватое пятно. Оно могло появиться как оттого, что штаны постирали вместе с линяющей одеждой, так и от воздействия какого-нибудь уникального вида плесени. А может, и оттого, что утром Олив села на кучку хлопьев «Пушистосахарных Котят», нечаянно рассыпав свой сухой завтрак даже по стулу. Так или иначе, Олив пребывала в блаженном неведении о пятне вплоть до урока математики, когда ее вызвали к доске решать задачу и весь класс принялся хихикать за ее спиной.

Задачу она тоже решила неправильно.

К концу учебного дня Олив едва хватило сил подняться по истертым каменным ступеням в кабинет рисования и отодвинуть стул от своей парты в последнем ряду.

Как и в прошлый раз, учительницы рисования нигде не было видно. Ученики вертелись за партами, болтали, стонали. Но минуты после звонка шли, и по классу постепенно расползалось понимание: что-то тут не так. Стулья перестали скрипеть. Пальцы перестали теребить посторонние предметы. Все глядели друг на друга в озадаченном молчании. Вскоре в классе воцарилась такая тишина, что стало слышно тихое посвистывание, которое доносилось из дальнего угла и эхом разносилось по комнате.

В поисках источника звука все повернулись и уставились прямо на Олив. Олив, под прицелом двадцати пяти пар глаз, тоже повернулась. За ней не было ничего, кроме высокой белой стены. Какое-то время она глядела на стену, притворяясь, будто та была самым захватывающим из всего, что Олив видела за день. И пока Олив изучала стену, боковым зрением она заметила нечто рыжее и кудрявое. Олив посмотрела вниз. Там, на полу, с разметавшимися по паркету темно-рыжими локонами, лежала мисс Тидлбаум. Посвистывание издавал ее нос.

– Мисс Тидлбаум? – шепотом позвала Олив. – Вы не спите?

– К сожалению, нет, – сказала мисс Тидлбаум. – Не поможешь ли мне подняться? Будь так добра.

Все еще с закрытыми глазами, мисс Тидлбаум протянула Олив худые руки, унизанные рядами звенящих браслетов с подвесками. Остальные молча созерцали, как учительница рисования тяжело поднимается на ноги (практически сбив при этом с ног саму Олив). Затем мисс Тидлбаум пошаркала к доске. Она шла сгорбившись и держась за поясницу, отчего шнурки, свистки и ремешки, висевшие на ее шее, получили дополнительную амплитуду для раскачивания.

– У меня старая травма спины, и сегодня она разыгралась. Цирковая штука, – сообщила мисс Тидлбаум, словно дальнейшего объяснения и не требовалось. – Вы же не против, если сегодня я поучу вас лежа?

Никто не ответил.

– Прекрасно, – сказала мисс Тидлбаум. Тяжело вздохнув, она улеглась на большой учительский стол, подняла лицо к потолку и закрыла глаза.

– Следующие две недели мы продолжим заниматься портретами, – поведала потолку мисс Тидлбаум. – Сегодня вас снова ждет работа над автопортретами. Я подписала ваши полки в шкафу, так что сможете найти свои рисунки. Где взять остальные материалы, вы знаете. – В этом месте несколько учеников недоуменно переглянулись, но мисс Тидлбаум, лежавшая с закрытыми глазами, этого не заметила. – Домашнее задание вам на завтра – принести фотографию. Можно одного человека, можно группы людей, но на ней должны быть люди. Никаких собак, кошек, единорогов или что там у вас. С этих фотографий вам придется писать портреты, так что убедитесь, что это хорошее и четкое изображение. Есть вопросы? – спросила мисс Тидлбаум, не открывая глаз, так что было весьма удачно, что никто не поднял руку. – О’кей. За работу.

Пока ученики рылись в шкафах в поисках незаконченных автопортретов и художественных принадлежностей, мисс Тидлбаум неподвижно лежала на учительском столе. Сложно было сказать, уснула ли она, но по негласному уговору все ходили на цыпочках и переговаривались шепотом – на всякий случай. Как только ученики уселись за парты и освободили проход, Олив сползла со стула и принесла свой автопортрет.

Она долго изучала рисунок. Он оказался и хуже, и лучше, чем ей запомнилось. Лицо получилось симметричным и без шероховатостей, хотя нос рос из середины лба, а глаза были то ли слишком широко, то ли слишком близко друг к другу посажены – сразу и не понять. Может, так получилось потому, что они сами по себе были слишком большие. Олив взяла ластик и принялась стирать.

Стирая переносицу, девочка задумалась о домашнем задании. Какую фотографию ей принести? Фотографами в доме Данвуди были мистер и миссис Данвуди, так что большая часть фото в семейных альбомах изображала Олив. По сути, быстро перелистывая любой альбом, вы получили бы мультик про постепенно вырастающую (или уменьшающуюся) Олив – смотря с какой стороны листать.

Было и несколько фотографий четы Данвуди, снятых до рождения Олив, – вроде той, например, что разместилась на столе у мистера Данвуди, на которой Алек и Алиса, стоя в центре танцпола, улыбались друг другу до ушей, а их очки бликовали влюбленными отсветами. Но оба родителя смотрели не в камеру, а отблески в очках изобразить было бы сложно.

Олив закусила щеку, размышляя. Что ей было действительно нужно – так это традиционное семейное фото, вроде тех, для которых люди позируют фотографам в студиях, где все улыбаются и слегка косятся вправо. Она же видела как раз такую фотографию, причем недавно…

В голове у Олив засверкал и закружился снегопад, словно крохотные белые кусочки в стеклянном шаре. Когда снежинки наконец осели, Олив разглядела, что это и не снежинки вовсе, а клочки бумаги, которые только что сошлись воедино, и на них было написано нечто новое. Нечто чудесное. Нечто, что означало: для того чтобы вернуть родителей Мортона, ей понадобится куда меньше трех месяцев.