Джонатан Страуд - Кольцо Соломона Страница 9

Все это — благодаря Кольцу.

Собственно, сам я этого злосчастного артефакта вблизи не видел — но, откровенно говоря, в этом не было нужды. Его мощь чувствовалась издали. Все магические предметы излучают ауру, и чем они могущественнее, тем эта аура ярче. Один раз, завидев вдалеке Соломона, я мельком заглянул на высшие планы. Свет был так ярок, что я вскрикнул от боли. Соломон носил при себе нечто, сиявшее столь ужасно, что самого его было почти и не видно. Все равно что посмотреть в упор на солнце.

Судя по тому, что я слышал, сама по себе вещица была довольно невзрачной: просто колечко желтого золота с единственным камнем, черным обсидианом. Но легенды гласили, что в нем заточен дух неслыханной силы, который появляется, стоит повернуть Кольцо; прикосновение же к Кольцу вызывало целый отряд маридов, ифритов и джиннов, повинующихся воле владельца Кольца. Иными словами, это был портативный портал в Иное Место, через который можно было вызывать практически неограниченное количество духов.[17]

И доступ ко всей этой немыслимой мощи Соломон мог получить в любой момент, по любой прихоти, совершенно ничем не рискуя. Обычные невзгоды магического ремесла были ему неведомы. Никакой возни со свечами или необходимости пачкать коленки мелом. Никакого риска быть зажаренным, запеченным или просто проглоченным заживо. И никакого риска быть убитым соперниками или восставшим рабом.

Говорили, что в одном месте на Кольце есть крохотная царапинка: это великий марид Азул, воспользовавшись неудачно сформулированным заклятием, попытался уничтожить его, пока нес Соломона на ковре-самолете из Лахиша в Беф-Цур. Окаменевшая фигура Азула и поныне одиноко высится возле дороги в Лахиш, точимая пустынными ветрами.

Ранее еще два марида, Филокрит и Одалис, тоже пытались убить царя. Последующая их карьера различна, но одинаково печальна: Филокрит сделался эхом в медном кувшине, а Одалис — удивленным лицом, врезанным в каменный пол царской ванной.

Много-много подобных историй рассказывали о Кольце; неудивительно, что Соломону жилось так беззаботно. Могущество золотого ободка у него на пальце и ужас, внушаемый этим ободком, держали в повиновении всех волшебников и духов. Одна мысль о том, что будет, если пустить его в ход, нависала над нами грозной тучей.

Наступил полдень; мое путешествие подошло к концу. Я пролетел над Кедронскими воротами, над рынками и базарами, кишащими народом, и наконец снизился над дворцом с его садами. В эти последние мгновения ноша казалась мне особенно тяжкой. Соломону крупно повезло, что он в тот момент не вышел прогуляться по усыпанным гравием дорожкам. Попадись он мне в тот момент, я испытал бы большое искушение опорожнить свою сетку со спелыми артишоками на его умащенную башку и разогнать его многочисленных жен по фонтанам. Но все было тихо. Феникс неторопливо летел в указанное ему место: неприглядный дворик на задах дворца, где кисло воняло бойней и несло жаром из распахнутых дверей кухонь.

Я спикировал вниз, бросил свою ношу на землю, приземлился и обернулся прекрасным юношей.[18]

Толпа бесов выбежала мне навстречу, чтобы утащить мою авоську на кухню. Следом появился пухлый джинн-надсмотрщик с папирусными свитками в руках.

— Поздновато ты! — заявил он. — Продукты для банкета должны были быть доставлены к полудню!

Я прищурился на небо.

— Сейчас как раз полдень, Боско! Погляди на солнце!

— Полдень две минуты как миновал, — возразил джинн. — А ты, милейший, опоздал. Ну ладно, простим тебя на сей раз. Как твое имя?

— Бартимеус, принес артишоки с Атласских гор.

— Секундочку, секундочку… У нас тут столько рабов…

Джинн вытащил из-за уха стило и зарылся в свитки.

— Алеф… Бет… Где же это? Эти мне современные языки, никакой в них логики! Ага, вот! — Он поднял глаза. — Так, еще раз: как тебя звать?

Я топнул сандалией.

— Бартимеус!

Боско заглянул в свиток:

— Бартимеус Гилатский?

— Нет.

— Бартимеус Тель-Баташский?

— Нет.

Он развернул свиток дальше. Последовала длительная пауза.

— А, Бартимеус из Кирбет-Деламийя?

— Да нет же! Клянусь Мардуком, где я там у тебя? Бартимеус Урукский, известный также как Сахр аль-Джинни, знаменитый наперсник Гильгамеша и Эхнатона, одно время бывший наиболее доверенным джинном Нефертити!

Надсмотрщик вскинул голову.

— А, так ты джинн? Это же у меня список фолиотов!

— Фолиотов?! — в гневе воскликнул я. — При чем тут я?!

— Ну, судя по твоему виду… Ладно, ладно, уймись, хватит буянить! Ну да, теперь я знаю, кто ты. Один из смутьянов Хабы? Можешь мне поверить, твоя былая слава его совершенно не волнует!

Боско отвлекся, чтобы отдать приказы бесам. С трудом подавив желание сожрать его вместе со свитками, я угрюмо тряхнул головой. Единственное светлое пятно во всем этом унизительном разговоре — что никто другой его не слышал. Я отвернулся…

— Привет, Бартимеус!

…И увидел перед собой широкоплечего, пузатого раба-нубийца. Нубиец был лысый, красноглазый, в юбочке из леопардовой шкуры, с большим мачете, заткнутым за пояс. На толстой бычьей шее он носил семь ожерелий из слоновой кости, а на губах у него играла знакомая ехидная ухмылка.

Я поморщился.

— Привет, Факварл.

— Ну вот, видишь, — сказал джинн Факварл, — хоть я тебя признал! Так что твое былое величие все еще не забыто. Не теряй надежды, друг! Быть может, в один прекрасный день «Балладу об артишоках» будут петь вечерами у огня, и легенды о тебе не умрут!

Я злобно уставился на него.

— Чего тебе надо?

Нубиец указал назад, за свое коричневое плечо.

— Наш ненаглядный хозяин велит, чтобы вся компания собралась на холме позади дворца. Все уже на месте, одного тебя ждут!

— Чем дальше, тем лучше! — кисло сказал я. — Ладно, пошли!

Прекрасный юноша и приземистый нубиец зашагали прочь через двор. Попадавшиеся навстречу мелкие духи, прозревая на высших планах нашу истинную сущность, поспешно отпрыгивали в сторону. У задних ворот бдительные полуифриты с мушиными глазами и ушами летучей мыши спросили наши имена и номера и сверились с какими-то еще свитками. Наконец нас пропустили, и мы очутились на неровной площадке на краю холма. Внизу белел город.

Неподалеку стояли и ждали, выстроившись в ряд, шестеро духов.

Все мои предыдущие задания выполнялись в одиночку, своих товарищей по несчастью, непокорных джиннов, я видел всех вместе впервые, а потому принялся внимательно их разглядывать.

— Ну и сброд, — заметил Факварл. — Только тебя тут и не хватало, для полного счастья! Жуткие твари, все до единого — но этого мало. Каждый из нас убил или искалечил своего предыдущего хозяина — если не считать Хосрова, который просто смертельно оскорбил свою хозяйку, наговорив ей немыслимых грубостей. Банда опаснейших преступников!

Некоторых из присутствующих — например, Факварла — я знал и недолюбливал уже много лет; другие были мне незнакомы. На первом плане все выглядели как люди, более или менее соблюдая пропорции.[19] У большинства были мускулистые конечности и точеные торсы, хотя и не такие точеные, как у меня; кое-кто предпочел иметь кривые ноги и толстое, отвислое пузо. Все были одеты в простые домотканые юбочки, какие обычно носили мужчины-рабы.

Однако, подойдя поближе, я заметил, что каждый из мятежных джиннов хоть чуть-чуть, да исказил свой человеческий облик, придав ему нечто демоническое. У одних из волос торчали рожки, у других были хвосты, длинные заостренные уши или раздвоенные копыта. Эти признаки неповиновения смотрелись рискованно, но стильно. Я решил не отставать от других и украсил свой лоб небольшими бараньими рожками. Нубиец Факварл обзавелся элегантными, остро отточенными клыками. Приукрасившись таким образом, мы заняли свои места в строю.

Мы ждали. На вершине холма дул жаркий ветер. Далеко на западе громоздились над морем облака.

Я переступил с ноги на ногу и зевнул.

— Ну так что, — сказал я, — где его носит-то? Мне скучно, я устал и не отказался бы от жирного беса. Кстати, я видел несколько штук там, во дворе. Если провернуть все по-тихому, никто их не хватится. Возьмем мешок…

Сосед ткнул меня локтем.

— Тсс! — прошипел он.

— Да ладно, что тут такого? Все мы так делаем!

— Да тихо ты! Он пришел!

Я застыл. Остальные семеро джиннов вытянулись по струнке, и все мы окаменели, глядя прямо перед собой стеклянным взглядом.

На холм поднимался человек, одетый в черное. За ним тащилась длинная, тонкая тень.

7

Бартимеус

Его звали Хаба,[20] и, кем бы еще он ни был, волшебником он был превосходным. По происхождению он, вероятно, был уроженцем Верхнего Египта, смышленым сынишкой какого-нибудь земледельца, коротавшего свой век, копаясь в черном нильском иле. Потом, как это было заведено столетиями, на парнишку обратили внимание жрецы Ра и забрали его в свою гранитную твердыню в Карнаке, где такие толковые мальчики воспитывались во мраке и в дыму, постигая двойное искусство магии и власти. Более тысячи лет эти жрецы делили с фараонами владычество над Египтом, то соперничая с ними, то поддерживая их; и во дни расцвета Египта Хаба, несомненно, остался бы там и интригами и отравой пробил бы себе путь к столпам власти. Но ныне фиванский трон обветшал и пришел в упадок, а в Иерусалиме воссиял новый, более яркий свет. Честолюбие грызло Хабу изнутри. Он узнал от своих наставников все, что они могли ему поведать, и отправился на восток искать себе места при дворе Соломона.