Владислав Крапивин - Крик петуха Страница 9

Здесь не было полного мрака. В полукруглые, прорезанные у потолка окна проникал желтоватый рассеянный свет — словно много раз отраженные и потерявшие силу солнечные лучи.

— Вить, откуда это? — Люся недоуменно смотрела вверх. — Мы же под землей!

Он сказал как можно беззаботнее:

— Я тоже думал: откуда? Потом догадался. Наверх идут каналы, они выложены стеклом или перламутром от раковин. И получаются световоды. Древние строители много хитростей знали…

Витька придумал это объяснение на ходу. Едва ли были какие-то каналы. И откуда свет — неясно. Витьку, однако, эта неясность не пугала, он видел и не такое. А Люся боится непонятного, пусть думает, что световоды. Пока…

— Смотри, сколько тут всего! — Зеркальцем-фонариком Витька провел по стенам. Сумрачные фрески расцветали на свету. Переплетенные деревья, белые птицы, размахнувшие на полстены крылья; вздыбленные кони, воины среди зубцов крепостной стены. И лица — старые и совсем детские (но все равно неулыбчивые)…

— А вот опять Хранитель…

Высокий безбородый старик — с тем же мечом, что на первой мозаике, в темно-вишневом плаще — стоял среди сумрака и созвездий. Прямой, со сжатым ртом. Одной рукой опирался на меч без ножен, другую выкинул над собой — ладонью вверх и вперед. Он будто останавливал какую-то идущую из пространства опасность.

Старик защищал не себя, он держал руку над мальчишкой.

Мальчик — худенький, с проступившими под кожей ребрами — был беззащитен в своей наготе, как бледно-желтый росток на кромке гранитного обрыва. Но он не боялся. Он верил в оберегающую силу Хранителя. Он, в отличие от всех других, кто был здесь на стенах, даже слегка улыбался. Лицо мальчишки было запрокинуто. Встав на цыпочки, он тянулся вверх и сплетал над головой пальцы своих ладоней. Словно прикрывался от невидимых лучей и в то же время стремился им навстречу.

— Красиво… сделано, — скованно сказала Люся. И Витька догадался: ей неловко при нем смотреть на голого мальчишку, хоть это и картина.

Кое-где кусочки мозаики вывалились, и тело мальчика словно пробито было кубическими пулями. Но он все равно был беззаботный и живой.

— Гляди на его руки, — быстро сказал Витька. — Видишь, как они соединяются? Одна ладонь вверх, другая вниз. Это символ кольца Мёбиуса.

— Да?

— Да… Древний знак соединенных пространств.

— Красиво, — опять сказала она. И добавила, помолчав: — Древние люди были настоящие мастера, верно?

— Еще бы! Они уже тогда знали, что здесь Меридиан. Поэтому и поставили обсерваторию.

— Я думала, это храм.

— И храм, и обсерватория… Пойдем. — Он потянул ее за руку, уловив еле ощутимое сопротивление. Впрочем, тут же она шагнула следом.

За коротким коридором было еще одно помещение. Вот уж действительно храм! Большой восьмиугольный зал. Точнее, квадратный, но со срезанными углами — четыре стены широкие и четыре узкие. В узких были прорезаны окна-щели, в них тоже сочился отраженный от камней свет. Широкое, как желтое одеяло, пятно от фонарика опять пошло по стенам, выхватывая лица, крылья, лошадиные головы и складки одежд. Потом в нише у самого пола заблестели громадные стеклянные колбы. Разбитые.

— Здесь были большие песочные часы…

— Жаль, что разбились, — послушно сказала Люся. — А там что?

В другой нише отражала желтые блики метровая медная дуга с делениями, а рядом лежало черное, видимо чугунное, колесо.

— По-моему, это старинный гироскоп… — Витька хотел еще объяснить, почему он так думает и что такое гироскоп на Генеральном меридиане.

— А-а… — сказала Люся и посмотрела вверх. Витька повел туда фонариком. Стены, сужаясь, переходили в сводчатый потолок. Однако в центре храма потолка не было — пространство уходило вверх широкой цилиндрической пустотой. Как в церкви с круглой башней, увенчанной куполом. Но от края зала, от стены, всю внутренность башни и купола было не разглядеть. Видны были только нижние края узких окон, в которые шел все тот же нерешительный полусвет.

— Высотища, — вздохнула Люся.

— Да. Теперь идем. — Витька решительно повел ее к центру. — Смотри под ноги, не запнись.

Посреди храма поднимался круглый постамент из камня. Высотой Витьке до колен. Или телескоп здесь когда-то стоял, или, может, статуя Хранителя… Витька вспрыгнул, потянул Люсю. Она ойкнула: оказывается, шла с закрытыми глазами.

— Теперь смотри вверх.

Витька ожидал, что она вскрикнет. Или хотя бы охнет негромко. Но она только прижалась к его плечу. Помолчала и спросила шепотом:

— Вить, а как это сделано?

Он слегка отодвинулся.

— Это не сделано. Это по правде…

2

Купола не было. Вместо него — небо. Высокое, густо-черное, как в середине августовской ночи. С россыпью переливчатых далеких звезд.

Далеких — но по-разному. Одни виднелись просто далеко, другие — в страшной космической глубине. Некоторые, казалось, вот-вот взорвутся от избытка своего белого или голубого света. Но таких было не очень много. Больше — просто ярких. И не очень яркие были. И совсем крошечные искорки, они еле проклевывались сквозь великое пространство космоса. А всех вместе — громадное множество. Кое-где клочками светлого дыма висели звездные туманности…

— Но мы же под землей… — тихо, потерянно сказала Люся.

— Ну… мы-то да… А храм уходит вверх. Сама видишь, какая высота.

— Но сейчас же день…

В окна-щели по-прежнему сочился неясный свет очень далекого отраженного солнца. А над этими окнами — чернота ночи и праздничный блеск созвездий.

— Видишь ли… — Витька подавил в себе неожиданный толчок досады. — Это… наверно, эффект колодца. Слышала, что со дна колодца можно увидеть звезды?

— Кажется, слышала… Но здесь же не колодец. Вон как широко…

— Ну и все равно… Сама видишь.

Конечно, про колодец — это ерунда. Ни другим, ни себе Витька не мог бы объяснить, почему здесь видно звездное небо. По силам ли ему, пацану-шестикласснику, разобраться во всем, что происходит на стыках граней Кристалла и в витках многомерного Сопределья? Но кое о чем рассказать он все-таки мог. Про Генеральный меридиан, про споры о Мёбиус-векторе, который указывает путь с грани на грань. И про сам Кристалл Вселенной, где каждая из бесчисленных граней — целый мир. А главное — про переходы из одного такого мира в другие. Туда, где живут друзья. Пограничники…

Он и хотел рассказать про это. Еще недавно хотел. Когда шли сюда…

А что мешает сейчас? Да ничего… только… Почему она такая сделалась?

— Ты боишься? Люсь…

— Я? — сказала она чуть удивленно. Не опуская лица, мотнула головой. — Нисколько.

И не должна. Ведь локальный барьер у осыпи она прошла, не моргнула. Скицын и тот застрял при первом разе, а она даже не заметила…

Люся по-прежнему смотрела вверх. Потом, не опуская лица, шагнула вперед, соскочила с постамента, села, все так же глядя в небо. Сказала тихо:

— Смотри-ка, они движутся…

— Конечно! — обрадованно отозвался Витька. Сел рядом. Осторожно, почти незаметно звездное небо перемещалось в черном круге. Справа налево. — Гляди, сейчас появится… пятнышко такое… Вон, у синей большой звезды!

— Вижу… Это что, спутник?

— Какой же спутник! Приглядись внимательно. Оно как завиток, спираль… Видишь?

— Кажется, да.

— Это галактика Гельки Травушкина.

— Кого?

— Мальчик был такой… В дальних краях. Он однажды порвал темпоральную петлю, чтобы спасти друзей…

— Что порвал?

— Ну, кольцо времени. Есть такое физическое понятие. Он для этого взорвал рельсы на мосту. И сорвался, упал.

— Разбился?

— Он… понимаешь, он ударился о планету. И родилась новая галактика.

— Это легенда?

Витька повел плечом:

— Какая же легенда… если галактика вот она…

— А этот мальчик… он, значит, погиб?

— Наверно, он ожил в этой, в своей галактике. Она же его. Так Юкки говорит…

— Кто?

— Мальчик один, путешественник. Он ходит по всем… дорогам, знает кучу историй.

— Как он ходит по дорогам? Один?

— Иногда один, иногда с сестренкой.

— А кто их отпускает путешествовать?

— А кого они спрашивают! — вырвалось у Витьки.

Люся вздохнула. Зябко шевельнула плечами, хотя было не холодно. Витька понял, что ей кажется, будто сверху дышит сам Космос. Она согнулась, натянула до отказа гольфы — так, что они закрыли коленки, потом попыталась натянуть посильнее и белую измятую юбочку. Поежилась опять, ухватила себя за локти.

Вот тут бы взять ее ладонями за плечи, придвинуть к себе. Ну, честное слово, без всяких мыслей о любви и объятиях и о всякой чуши, просто чтобы ей стало теплее от его рук. Не посмел. Почему? Сгреб ведь недавно в охапку и перетащил через ручей без всяких церемоний. А сейчас… Нет, ему мешала не мальчишеская робость, а что-то иное. То же, что мешало начать разговор о пространствах и Пограничниках…

Витька положил себе фонарик на колено — чтобы не гас без тепла. Стащил через голову рубашку, накинул Люсе на спину, как плащ, рукавами вперед. Тяжелый медный петушок царапнул ему ладонь.