Елена Арсеньева - Детство Добрыни

Елена Арсеньева

ДЕТСТВО ДОБРЫНИ

Сказочная повесть

Посвящается Сонику и Анику

Не в некотором царстве, не в некотором государстве, а в русской земле жил-был в незапамятные времена мальчик по имени Добрыня. Было ему от роду двенадцать годков.

Домик матушки его, вдовы Горикеи, стоял в селе Малиновом. Неподалеку протекала речка Смородина. Окружали эти места глухие леса. Люди ходить туда побаивались: неровен час, чудища лесные закружат, заманят в чащу, к синим таинственным огонькам, – потом не выберешься! Добрыне тоже страшновато было, а все же бегал он в те чащобы по малину.

А в лесах – известное дело! – лесовуны[1] живут. Шишкуны, еловнички! И двое таких лесовунов – Пинь Ушастый и Михрюська Еловенький – полюбили Добрыню за смелый нрав, за сердце щедрое. Никогда гнезда Добрыня не разорит, малого зверька лесного не обидит. Лесовуны голову ему закружить, пугануть смехом, чихом ли своим и не помышляли никогда. Всё-всё знали они про Добрыню. И про матушку Горикею знали, и про воина Огниво, который учил его мечом рубить, из лука стрелять. А еще знали они про нового друга Добрыни…

Собирал мальчик однажды малину – и вдруг услышал шум-треск, а потом жалобный стон. Голову поднял – и увидел какое-то существо, похожее на огромную черную птицу. Существо застряло в острых ветвях могучей ели. Старалось оно на волю выбраться, да никак не могла.

Жалко стало Добрыне незнакомца. Решил его выручить. Начал взбираться на высокое дерево, да сорвался с самой вершины, чуть не убился до смерти! На счастье, это существо успело поймать его когтистой лапой за рубаху. А потом Добрыня долго помогал ему выпутываться из веток.

Наконец слезли они с дерева, выбрались из лесу и сели отдохнуть на берегу речки Смородины.

Солнце клонилось к закату. Добрыня смотрел на своего нового знакомца и диву давался. Чешуйки на его черных крыльях блестели и переливались, будто будто речная рябь на мелководье, будто звезды – если их с неба все в одно лукошко собрать.

– Как тебя зовут? – спросил Добрыня.

– Горынчик, – тихо ответил черный да крылатый.

– Горынчик?! Это что за имя такое нечеловеческое? – воскликнул Добрыня.

– Так ведь я не человек, – усмехнулся тот.

– До чего же странно ты говоришь! – недоумевал Добрыня. – То коршуном клекочешь, то змеей шипишь! Кто же ты? Птица?

– Наверное, – нерешительно сказал Горынчик.

– Таких огромных птиц я в жизни не видывал! – сказал Добрыня. – Ты, верно, прилетел из чужедальних стран?

– Из чужих… дальних… – кивнул маленькой черной головой Горынчик.

– А меня Добрыней зовут, – сообщил мальчик. – Хочешь в гостях у меня побывать? В селе Малиновом? Пошли, а? Матушка блинов напечет.

– Блинов? – не понял Горынчик. – А что это такое?

Добрыня ушам не поверил:

– Не знаешь, что такое русские блины?! Да это ж вкуснейшая еда на свете! Со сметаной, или с маслом, или с вареньем малиновым… Пошли скорей!

– Русские блины? – растерялся Горынчик. – Значит, ты русич?

– Конечно, русич! – гордо заявил Добрыня. – Ну, пойдешь ко мне в гости?

– Нет, – повесил голову Горынчик. – Не пойду. Родитель мой не велит с русичами дружбу водить.

– Батюшка твой, что ли? – спросил Добрыня.

– Родитель, – упрямо повторил Горынчик.

– Ну и не води, – обиделся Добрыня. – Подумаешь! А мне вот все рано, с кем дружить, лишь бы не с ворогами! Но ты ж мне не ворог?

– Я тебе?! – воскликнул Горынчик. – Нет! Конечно, не ворог! Ведь ты мне, может быть, жизнь спас.

– А коль не ворог, – рассудил Добрыня, – значит, друг?

– Значит, друг, – согласился Горынчик.

– В гости пойдешь? – обрадовался Добрыня.

– Нет… – загрустил Горынчик. – Родителя боюсь!

– Кто ж он такой, суровый родитель твой? – недоумевал Добрыня. – Где живет?

Горынчик махнул в сторону заходящего солнца острым крылом:

– Там… В Черных скалах…

– В Черных скалах? – изумился Добрыня. – Никогда о таких не слыхал! Небось, далеко?

– Для меня близко, – усмехнулся Горынчик. – Я ж крылатый!

– Слушай, крылатый! – вскочил Добрыня. – А плавать ты умеешь?

– Не знаю… Не пробовал… – растерялся Горынчик.

– Бедняга! – пожалел его Добрыня. – Ничего-то ты не знаешь, ничего не пробовал! Бежим скорей к тихой заводи! Самое милое дело – на солнечном закате искупаться! Воду солнышко весь день грело, она теперь теплая-претеплая!

И он помчался вперед. Горынчик еле поспевал вслед, неуклюже перебирая по песку лапами.

– Шевели ногами, Горынчик! – хохоча, торопил его Добрыня.

– У меня не ноги, а лапы! – хохотал и Горынчик. – Лапы! Лапы!

Убежали они в теплую заводь, а из кустов выбрались лесовуны. Михрюська Еловенький был похож на еловую шишку. Пинь – на пенек. Его огромные длинные уши то и дело падали ему на глаза. Оттого его и прозвали Пинем Ушастым.

– Где родитель его живет, я что-то не разобрал? – спросил Пинь Ушастый приятеля.

– В Черных скалах! – отозвался Михрюська.

– В Черных Скалах?! – ужаснулся Пинь. – Да ведь там гнездилище самого Змея Горыныча!

И приятели испуганно переглянулись.

В этот самый час в своем замке в Черных скалах проснулся Змей Горыныч. Его старшая голова страдала бессонницей и маялась от злости и зависти, пока средняя и младшая головы спали. Наконец она не выдержала, куснула младшую за ухо и – тотчас притворилась спящей.

Младшая заорала от боли благим матом и разбудила среднюю голову – главную у Змея Горыныча. И самую умную!

Не раз Змей горько жалел, что на роду ему написано быть трехглавым, и завидовал сыну своему Горынчику, у которого пока одна только голова: спать ей никто не мешает, от глупости двух других голов она не болит…

Правда, в драке трехглавому сподручнее: таким жаром-пламенем на неприятеля дохнут все три глотки, что от него и памятки не останется! Самые наихрабрейшие храбрецы в бегство обращаются!

Змей Горыныч громко рявкнул, пыхнул огнем и запел:

Как у Змея у меня, у ГорынычаЕсть три головы, три головушки!Одна старшая – самая храбрая,Одна средняя – самая умная,Одна младшая – самая глупая.Не то сестры мы, не то братья мы,Три Змеевы головушки!

На звук огнедышащей песни в пещеру заглянул дрожащий от страха стражник.

Слугами Змея Горыныча были степные поганцы, давние враги русичей. Змей вступил в сговор с поганцами, чтобы на землю Русскую напасть и побыстрей ее защитников одолеть. Змей бил-жег с неба, поганцы – с земли… что и говорить, тяжко русичам приходилось! И все равно – поганцы Змея боялись еще сильней чем русичи!

– Эй ты, смертный, чего прячешься? – рявкнула старшая голова. – Позови его огнедышащее высочество!

Степной поганец, прижав руки к груди, трижды поклонился, упал на колени, что-то бормоча.

– Погромче, смертный! – раздраженно приказала младшая голова.

– Их… их огнедышащее высочество куда-то улетели, – кое-как выговорил стражник.

Средняя голова раздраженно пристукнула по земле хвостом, и степного поганца как ветром сдуло.

– Куда это запропал Горынчик? – сердито воскликнула средняя голова. – И что с ним вообще делается?! Помощи родителю – никакой! Стараешься, жжешь деревеньки русичей – а Горынчик взовьется на такую высоту, что кажется не больше воробья, и описывает в небе круги. Я как-то его спрашиваю: «Ты что, сякой-такой и такой-сякой, – против меня? Против родителя?!» – «Нет, – говорит, – я не против. Это, говорит, твое дело. Хочешь жечь – жги. Я тебе не мешаю. Только ты мне тоже не мешай».

– Вот так! – возмутилась младшая голова. – Едва из яйца вылупился, зародыш одноглавый, а туда же – с родителем спорить!

– Ох, дети, дети, я сколько ночей не спал, яйцо согревал, высиживал, думал: вот будет наследник моей злобы, а тут растет не змея, не птица – так себе, какое-то пресмыкающееся! – чуть не заплакала голова старшая.

А средняя выкрикнула:

– Надо, надо злобу мою на кого-то излить! А ну, младшая голова, погляди, что там на белом свете делается, какая погода? Летная?

Младшая голова высунулась из расщелины:

– Погода лётная! Небо чистое! Солнце садится, догорает небесный пожар.

– Догорает небесный пожар, говоришь? – злобно проскрипела средняя голова. – Ну что ж, пора, значит, на земле его разжечь!

Горынчик осторожно проковылял на своих когтистых лапах в воду и лег на спину, раскинув крылья. Течение медленно несло его. Добрыня нырял, плескался, подбирался к Горынчику то с одного боку, то с другого: норовил пощекотать ему лапы. Тогда Горынчик забавно выдергивался из воды и начинал пищать тоненьким голоском, задыхаясь от смеха:

– Добры!.. Ой, не на!.. Щекот!..

И оттого, что он слов не договаривал, было Добрыне еще смешней, еще веселей. Давно он так не веселился!

Потом Добрыня и Горынчик устало выбрались на берег и улеглись на песок.