Михаил Чулков - Русские сказки, богатырские, народные Страница 10

Владимир удивился смелости, вежливости, дородству и красоте сего витязя.

– Молодой человек, – сказал он ему, – так ты хочешь сразиться с Тугарином?

– Для того, государь, и поспешал я в славный Киев-град, «дней и ночей не про— сыпаючи, со добра коня не слезаючи».

– Но знаешь ли ты, насколько трудно это предприятие?

– Ведаю довольно, и если б оно меньше имело опасности, я послал бы исполнить оное одного своего Таропа-слугу.

– Я хвалю твою отвагу, – сказал Владимир, – принимаю тебя в мою службу и обнадеживаю своею княжескою милостью, но не дозволю вдаться в таковую опасность, ибо ты мне пригодишься по своей храбрости и разуму в других случаях. Я имею довольно витязей смелости испытанной, но ни один из них не отважится сказать, чтоб он мог биться с Тугарином, поскольку это определено только для богатыря, не рожденного матерью.

– Не рожденного матерью? – подхватил Добрыня.

– Именно так, – отвечает князь и рассказал ему предсказание волшебницы Добрады.

– В таком случае я имею великую надежду свернуть голову Тугарину, – говорил Добрыня с улыбкою.

– Неужели ты не имел матери? – спросил Владимир с любопытством.

– Позвольте мне рассказать мои приключения, – продолжал Добрыня и, получив такое дозволение, начал.

Повесть Добрыни Никитича

Я хотя имел отца и мать, но в самом деле не был рожден моею родительницей. Потому что она, будучи мною беременная, во время путешествия от напавших разбойников получила удар саблею по чреву, так что я выпал недоношенный из умершей моей матери. Причем и родитель мой убит. Я погиб бы, если б великодушная волшебница Добрада не спасла меня, как она сама мне о том рассказывала. Я воспитан был ею на острове, где она имеет свое жилище, и остров сей находится на самом южном пупе земли[16]. В младенчестве моем поили меня львиным молоком и, с тех пор как я себя помню, не давали мне просыпать ни утренней зари, ни вечерней, меня заставляли кататься тогда по росе и после вымачивали в водах морских. Вследствие этого воспитания получил я такую силу, что шести лет мог выдергивать превеликие дубы из корня. Шесть седых старичков обучали меня всем известным семидесяти двум наречиям, звездочетству и воинским приемам, так что пятнадцати лет имел я счастье на опыте пред самою Добрадою отбить шесть мечей моих учителей и не допустить ни одного на себя удара. За это получил я от моей благодетельницы вот эти латы, которые до сих пор на себе ношу и ношение которых охраняет от всякого вреда, как обыкновенного, так и сверхъестественного. Я пал к ногам моей благотворительницы, принес ей благодарность в почтительных выражениях и просил, чтоб на всю жизнь не лишала меня своего покровительства.

– Добрыня Никитич, – сказала она мне, – таково будет твое имя; ни ты не видал своих родителей, ни они тебя, и ты не рожден своею матерью, как уже известно тебе; посему боги, никогда не оставляющие чад праведных родителей, вручили мне тебя и повелели мне быть твоею матерью. Посему по имени моему будешь ты называться Добрынею, и отечество твое да будет от побед, которые ты совершишь в жизни своей; ибо ведаешь, что по-гречески Никита значит «победитель». Ныне вступил ты в возраст, способный ко всяким предприятиям, и мне осталось докончить воспитание мое только одними этими заповедями. Никогда не отступай от добродетели, ибо, уклоняясь от нее, утратишь ты милость богов, покой души своей и станешь неспособен к великим подвигам. Во-вторых, не меньше первого наблюдай: видя слабого, насильствуемого сильнейшим, не пропускай защищать его, поскольку не помогающий ближнему не может ожидать и сам помощи от богов. Наконец, третье: как получил ты благодеяния от меня, женщины, покровительствуй всегда нежному полу в гонениях и напастях, для того что тем умягчится твой нрав, легко могущий ниспасть в зверство[17]. Не следует мне предсказывать того, что должно впредь с тобою случиться, ибо это таинство написано только в книгах судеб и не всем смертным открывается. Однако знай, что необходимо тебе достать меч фараона Сезостриса. Он хранится у некоего сильного северного монарха. Если ты его получишь, не будет для тебя на свете ни спорника, ни поборника[18]. Примета же, по которой найдешь ты этот меч такова: при первом твоем взгляде на него твой собственный меч спадет с тебя, а тот поколеблется». Потом подала она мне перстень. «Во всякое время, когда тебе понадобится конь, – продолжала Добрада, – потри только по этому перстню и пройди три шага вперед; затем оглянись назад – и увидишь коня богатырского, который будет служить тебе верно во всю жизнь твою».

Приняв это наставление и подарки, пал я к ногам её и принёс мою благодарность. Она повелела мне с того ж дня начать в свете мое странствование, разыскать меч Сезостриса и основать жилище себе не ранее, как убью великого заговорённого исполина. После этого повелела она мне сесть в лодку, которая отвезла меня на материк. Лодка эта была чудесная. Я нигде не видывал подобной, ибо плыла она не на веслах, а посредством одной растянутой холстины. Сама волшебница села со мною в нее; и мы поплыли. Ветры никак не могут дуть столь быстро, как лодка, рассекающая валы океана, везла нас. Сладкий сон овладел мною, и, проснувшись, я увидел себя одного на прекрасной долине близ великого города. Горе объяло меня, когда узнал я, что Добрада оставила меня собственным моим судьбам и сложила свое о мне попечение. Я любил ее, как родную мать, и не мог удержаться от слез. Близлежащий лес отзывался моим восклицаниям и разносил имя Добрады. Но она не пришла, и я принялся размышлять о своём предыдущем состоянии. Мне захотелось испытать силу перстня моего; я потер его и, отойдя на три шага вперед, оглянулся назад. Конь красоты невообразимой появился предо мной, оседланный в сбрую цены несчетной. Золото и камни самоцветные, редких вод, составляли великолепный вид. Сабля и копье висели сбоку седла. Обрадовался я ему чрезвычайно. Подошел к коню, гладил и ласкал оного, и конь в знак своей покорности троекратно припадал предо мною на колена. Я снял саблю, повязал её на себя, взял копье в руку и сел в седло. Не могу изобразить, какую почувствовал я тогда бодрость в себе. Мышцы мои напряглись, и показалось мне, что я в состоянии был сразиться с войсками целого света. Конь подо мною ржал, выпуская из ноздрей искры, гарцевал и ждал лишь приказания, чтоб пуститься чрез долы, горы и леса.

Хотелось мне очень узнать, в какой я земле нахожусь и какой был то город. По этой причине проехался я по долине, но, проехав верст пять, не нашел ни одной живой души, кроме нескольких каменных статуй, рассеянных по разным местам и представляющих разных тварей. Заключил я вступить в город и по первой попавшейся мне дороге проследовал к городским воротам. К великому моему удивлению я не нашел в столь укрепленном городе стражи, кроме десяти статуй в воротах крепости, сделанных из камня и изображающих из себя вооруженных воинов. Ворота были железные и крепко заперты. Я кричал, стучался – никто мне не отвечал. Досадно мне стало, я вышел из терпения и выломал ворота. Въехав в город и миновав множество улиц, не встретил я внутри никого. Я удивлялся пышности и великолепию жилищ и не понимал, зачем по всем улицам расставлено такое множество статуй и нет никого из живущих. В размышлениях об этом вступил на просторную площадь. Посреди её стоял великолепный дворец. Множество каменных воинов составляли главный караул, иные из них расставлены были по разным местам, как бы стоя на часах. Удивление мое умножалось. «Неужели всё это только игра природы! – думал я. – Великий город без жителей, с одними только камнями вместо обывателей! Не может быть такое случайным произведением природы! Гнев богов пал на это место, и люди эти окаменели». Подумав так, пожелал я испытать, не найду ли кого внутри дворца. Я слез с коня, взошел и утвердился в мнении, что город этот был превращен в камень со всеми жителями, ибо во дворце я нашел множество окаменевших людей, в различных положениях: одни, казалось, разговаривали между собою, другие шли, иные сидели, другие смеялись, некоторые шутили над приезжим из деревни челобитчиком, как то обыкновенно случается в передних комнатах дворца.

Утвердившись во мнении, что всё это произошло от колдовства, я был в нетерпении от желания узнать причины всего произошедшего и, если будет возможно, избавить от такого несчастья жителей этого многострадального города. Наконец прошел я во внутренние покои, желая посмотреть, не оказался ли государь благополучнее своих подданных. Повсюду блистающее богатство не привлекло взоров моих, любопытство препроводило меня к великолепному престолу, который я нашел в отдаленной комнате. Девица невообразимой красоты сидела на нем, опершись на руку. Она так же, как и все, находилась в окаменении, но мраморная скорлупа не мешала видеть прелести и величия, рассыпанные в чертах ее, так что я не сомневался, что именно она была правительницей этой злосчастной страны. На коленях её лежало письмо, и казалось, что именно оно причинило печаль, видимую в лице девушки. Я любопытствовал узнать содержание его, и стал разбирать его сверху, переворачивал на бок, на другой, снизу, и хотя изучил все семьдесят два наречия, но не понял, как оно было написано. С досады бросил я его на пол, и в то же самое мгновение письмо обратилось в столб густого дыма.