Николай Семченко - Великан Калгама и его друзья Страница 10

Много бурэкту Калгама перебрал, но заколдованным ни одно из них не оказалось. «Вранье всё это, – подумал он. – Напридумывали старики страшилок всяких! Да и как дух в маленький камешек поместится? Точно, неправда это!»

Но всё-таки взял ещё один халцедон – камушек чуть-чуть розоватый, весь будто сеточкой опутан, а если присмотреться, то внутри что-то чёрное, словно личина, какие древние люди на скалах рисовали.

Калгама потёр камушек – яснее личина проступила. Ещё потёр – сеточка на халцедоне побледнела, а внутри, смотрит: сидит бусяку, когтистой лапой машет.

– Помоги из камня выйти, – просит бусяку. – Любое твоё желание исполню!

– Ладно, – ответил Калгама. – Если всю правду скажешь, выпущу тебя из камня.

– Сильнее его три, старайся! – умоляет бусяку. – Сто лет уже тут сижу-томлюсь, устал! Выпусти меня на волю.

– Э, нет! – не согласился Калгама. – Сначала желание исполни. Бусяку всегда обманывают, и ты тоже провести меня можешь.

– Что ты хочешь? – прохрипел бусяку. – Всё исполню!

А сам, однако, думает: «Погоди, вот выберусь отсюда – задам тебе, жалкий великанишка, жару!»

Но Калгама-то не такой уж и простодушный, знает: от злых духов ничего хорошего ждать не стоит. Когда им что-то очень нужно, они в лепёшку расшибутся, своего добьются, но за добро вероломством отплатят. Такова уж их бесовская природа.

– Скажи, где сейчас моя жена Фудин томится? – спросил Калгама.

– Далеко-далеко отсюда, в пещере Хондори-чако, – ответил бусяку. – А живёшь ты с Амбактой, моей дальней родственницей.

– Как найти Фудин? – допытывался Калгама. – Какими путями-дорогами к ней идти?

– Это ещё два вопроса, – заупрямился бусяку. – Мы так не договаривались! Я только одно желание выполняю.

– Не скажешь?

– Ни за что не проговорюсь! – рыкнул бусяку. – Узнают мои родичи, что проболтался о них – плохо мне будет.

– Ты обещал: всё исполнишь, – напомнил Калгама. – Только и прошу, скажи, как пещеру Хандори-чако отыскать.

– Примешься искать – найдёшь, а я уж точно и не припомню дороги, сто лет в заточении просидел – совсем ослабла память, – схитрил бусяку.

– Сам узнаю! – рассердился Калгама. – У Амбакты допытаюсь. Ну, погоди, негодяйка-чертяка! Ответишь за все злодейства свои!

– А как же я? – захныкал бусяку. – Обещал меня из камня выпустить!

– Разве я давал тебе честное слово? – возразил Калгама. – Не давал! Честное слово никогда не нарушу. Бусяку всегда обманывают – их тоже не грех вокруг пальца обвести.

– Не желаю ещё сто лет в заточении сидеть, пожалей меня! – зажалобился бусяку. – Бедный я, несчастный…

Но Калгама его не слушал. Размахнулся и забросил камушек со злым духом на самую середину реки – широкие круги пошли, вода пузырится как кипяток, высокая волна вспенилась. Из темных глубин злобный рёв послышалось – не хотел бусяку на дне Амура оказаться, никто его оттуда теперь не достанет. На что уж чайки-мартыны нахальные, а и те испугались звериного рыка – к берегу метнулись, в камнях попрятались: головы в расщелины сунули, хвосты наружу торчат. Считают: если они никого не видят, их тоже трудно заметить. Глупые, что с них взять!

Калгаме самому хотелось от горя взвыть, но он сдержался. Лишь стиснул зубы и бросился бежать к крутояру.

На беду, Амбакта наблюдала всё это в волшебное зеркальце. До того разволновалась, что губу от злости прикусила: ох, несдобровать, если не уберётся подобру-поздорову до прихода Калгамы. Ух, как в его глазах молнии мелькают! Широко шагает – ветер за ним не поспевает. Ручищи в кулаки сжал, ноздри раздувает, брови, как грозовые тучи, нахмурил – пощады от него не жди.

Испугалась Амбакта, выбежала во двор, заметалась: что делать, как быть? Калгама-то семимильными шагами идёт, оглянуться не успеешь – тут как тут будет. Со страха и забыла: умеет в хэрэ-лягушку превращаться.

Обычно никто и внимания на хэрэ не обращает – прыгай себе да прыгай, только цапле на глаза не попадайся – вмиг проглотит. Но хитрая лягушка от всех врагов спрятаться может – под лист лопуха скакнет, с зелёной травой сольётся, а то в обычной луже затаится.

Калгама всё ближе и ближе, а испуганная бусяку мечется по двору, не знает, в какую сторону ей наутёк кинуться. Бегала-бегала, да и ступила в грязную лужу.

– А! – вспомнила Амбакта. – Глупая я, глупая! Как же забыла, что лягушкой могу стать? Вот и выход!

Взмахнула рукавом – обернулась хэрэ. Лягушка маленькая, халат большой: Амбакта насилу из него выпуталась, да и поскакала в заросли кипрея.

Калгама пришёл домой, дверь распахнул:

– Где ты, бусяку, прячешься? Выходи!

Никто ему не отвечает. Огляделся-осмотрелся: нет Амбакты ни в доме, ни на крутояре, только халат на траве валяется – успела бусяку улизнуть. Догадался Калгама: чертовка-волшебница в какое-то маленькое животное превратилась. Но как узнать, в кого?

Мимо мышка бежала. Остановил её Калгама:

– Здравствуй, тётушка мышка! Не видела ли ты бусяку?

– Всё равно ты мне не веришь! – надулась мышь.

– Теперь верю, – сказал великан. – Не знал: в жизни бывает такое, что и в страшном сне не приснится.

– А вот насчёт сна это не ко мне, – ерепенится мышь. – Пойди к Койныт сходи! Может, она тебе что-нибудь полезное скажет…

– Не обижайся, пожалуйста, – попросил Калгама. – Мне нужно бусяку найти, не успела она далеко уйти, хочу изловить её. Только она одна знает, где пещера Хандори-чако находится. В ней моя Фудин томится.

– Ох, и не знаю, поверишь ли ты мне, – жеманится мышь. – Ну, почему всегда так: правду говоришь – никто не верит. Вот и ты меня сплетницей назвал!

Никак мышь обиды не может забыть. Хоть и знает, что Амбакта в лягушку превратилась, а не говорит – хочет, чтобы Калгама дольше себя виноватым чувствовал, да и приятно ей: он такой большой, а она, малютка, верх над ним взяла, теперь великан от неё зависит.

Пока они разговаривали, Амбакта-хэрэ в лес ускакала. Там она снова поменяла обличье – прежней стала. Бусяку умеют быстро бегать, лес им – дом родной: то корягой обернутся, то деревом прикинутся, в болоте средь кочек спрячутся или на берёзовой ветке омёлой повиснут, ни за что не найдёшь.

– Ладно, подскажу, – смилостивилась мышь. – Амбакта лягушкой обернулась, вон под тот лопух спряталась. Я сама видела!

– Спасибо, тётушка мышка!

– Возьми палку да ударь по лопуху – хэрэ и выскочит, – посоветовала мышка.

– Нет, убью ещё нечаянно её, – решил Калгама. – Она живая нужна. Пусть расскажет, как Фудин найти!

Однако как ни ворошил листья лопуха – нет нигде хэрэ. Мышка рядом суетится, тоже ищет, да всё удивляется:

– Куда ж она подевалась? Ни вот на столечко не соврала, правду говорила!

Мимо сорока летела. От сестры своей вороны она уже новость знала: в лесу объявилась бусяку, да такая страшная, косматая, всех зверей и птиц распугала, даже медведь от неё дёру дал.

– В лесу бусяку ищите! – прострекотала сорока. – Глупые вы, глупые! Она что, дожидаться вас под лопухом станет? Соображения у вас никакого!

Калгама, было, кинулся к лесу, но остановился. Искать бусяку в чаще, что иголку в стоге сена. Умчалась она, наверно, далеко – не догнать и не найти, эх!

Сел Калгама на валун, пригорюнился. Сорока ему на плечо опустилась – утешает. Мышка в ногах шмыгает – тоже сочувствует. А чем горю великана помочь, не знают.

Сидел он, сидел, думал, думал и решил:

– Делать нечего, надо в путь отправляться. Попытаюсь отыскать Фудин! Не может такого быть, чтобы никто не знал, где Хондори-чако обитает.

– Меня с собой возьми! – запросилась сорока. – Мои родичи – сороки и вороны – всюду летают, много знают. Расспрошу их о Хондори-чако. Может, кто-то слышал о его пещере.

– И я тебе, Калгама, пригожусь, – мышь решила тоже от сороки не отставать. – Не смотри, что маленькая – зато удаленькая, в любую щель пролезу.

Согласился великан взять их с собой. Собирался недолго: пристегнул на пояс охотничий нож, за одно плечо лук закинул, на другое – мешок с харчем, обулся в унты и отправился, куда глаза глядят.