Александра Созонова - Красная ворона Страница 10

Помирилась, только когда он научил меня выдувать мыльные пузыри размером с половину комнаты, входить в них и обитать, словно в круглом, прозрачно-переливчатом домике, отделенном от всего света.

Стало немного легче, как только я заметила одну вещь. Когда родители разговаривали между собой (как обычно, холодно и вежливо), их тени на полу или стене тянулись друг к другу — даже из разных концов комнаты, и старались, будто невзначай, коснуться руки или щеки.

В такие моменты я нагибалась — словно развязался шнурок, и легонько гладила кудри мамы или папино плечо…

Как я стерла этот мир, а затем придумала заново

В тринадцать лет мир кажется абсолютно несправедливым по отношению к твоей персоне. А жизнь — безвкусной и пошлой шуткой. Взрослые — инопланетяне, настолько иные и не похожие, что невольно думаешь: «Неужели и я когда-нибудь превращусь в такое же скучное и строго запрограммированное существо?» Сверстники, за малыми исключениями — безликая и жестокая масса. А исключениям — ярким индивидуальностям, как правило, не до тебя.

Подростковый период проходил у меня на редкость тяжело. Не для окружающих (я по-прежнему не грубила старшим и старалась учиться на одни пятерки), но для себя самой. Внешность не радовала: к мышиной невзрачности добавились прыщи и полнота — следствие гормональных перестроек. Внутри тоже было далеко до гармонии. Юность — это детство, беременное взрослостью. Под неумолимо меняющейся оболочкой зреет новое и чужеродное существо, и приятного в этом мало.

А тут еще любимый братик, с завидной регулярностью и явным удовольствием взращивавший во мне все новые комплексы. В отличие от меня, у него отношения с социумом были яркими и бурными. Из «дичка», которым определила его когда-то деревенская баба-тетя, к шестнадцати годам он неожиданно преобразился в популярного парня, «крутого перца». При том, что внешностью Рин не блистал: ассиметричное худое лицо, светло-рыжие патлы, левое ухо оттопырено и выше правого. Вдобавок он крайне небрежно относился к упаковке — одежде и обуви, и не пользовался парфюмом.

Сверстники его либо обожали, либо ненавидели. (Последние — от зависти.) Учителя то злились, когда он срывал уроки или задавал вопросы, на которые у них не хватало ума ответить, то превозносили — когда завоевывал первые места на конкурсах и олимпиадах. В нем нуждались, его окружали, ему звонили и засыпали смс-ками.

Меня же не замечал никто.

Одно время, правда, со мной пытались подружиться одноклассницы Рина — чтобы стать ближе к нему, войти в дом. Я простодушно верила, что старшие девочки искренне мне симпатизируют, приглашала в гости, делилась фильмами и дисками и лишь удивлялась немного, что все разговоры так или иначе крутились вокруг особы моего брата. Даже поссорилась на этой почве с Тинки-Винки, справедливо возревновавшей к новым подругам.

Старания девиц пропадали втуне: дружба со мной никак не приближала их к Рину. Он словно чуял заранее их приход и сваливал из дома, прежде чем появлялась пара-тройка его поклонниц. Потом это, видимо, ему надоело, и он устроил мне прилюдный разнос.

В тот день брат ввалился в мою комнату при девицах, радостно встрепенувшихся при виде своего кумира. Их было трое. Уже почти не скрывая незаинтересованности в моей персоне, они играли на моем копме (в то время как я безуспешно пыталась к нему прорваться, чтобы успеть до завтра написать реферат по биологии).

— И вас не задолбало просиживать здесь дни напролет, выслеживая меня, как крупную дичь? — выдал он вместо приветствия. Старшеклассницы кокетливо рассмеялись, а я встревожилась, почуяв по тону, что ничего хорошего его внезапный приход мне не принесет. — Я сам выбираю, с кем и как мне общаться, и моя сестра — последний человек, который мог бы повлиять на мои предпочтения. Должен сказать, у вас туго с воображением, девушки — дефект, мешающий более близкому знакомству со мной.

— О чем ты? — откликнулась Надин, самая холеная и оттого уверенная в себе. — Нам просто нравится Ира, она милая и очень умненькая для своих лет девочка, и мы приходим, чтобы с ней пообщаться.

— Вот именно! — энергично закивали ее подружки. — Мы никого не выслеживаем, Ринат!

— Это правда, Рин! — Отчего-то я сочла нужным встать на защиту старших «подруг». — Ты зря на них наезжаешь. Они нормальные — ты просто их недостаточно знаешь, хоть и учишься в одном классе.

— А ты, как видно, узнала их досконально? Не показывай себя большей дурочкой, Рэна, чем ты есть.

Я обиделась и надулась, но брат уже переключился с моей особы.

— А с вами, леди, давайте договоримся! Раз уж вам так неймется, можете навещать меня. Будем общаться. Только условие: никаких контактов с моей сестрой! Все ее друзья, по определению, для меня малолетки. Нет, конечно, если она вам и вправду так нравится, приходите, играйте на здоровье в куклы барби и плюшевых зайчиков, но на меня не рассчитывайте: у меня найдутся дела поинтереснее и собеседники поумнее. Ну что, по рукам?

Я задохнулась от возмущения. Нет, как он может? Все, кто общаются со мной, маленькие? Но он же сам играет и болтает со мной! Пусть изредка, под настроение, но все-таки. А его чудесности? По негласному уговору я о них никому не рассказываю, но ведь они есть! Только наши, на двоих.

Я не сомневалась, что девицы выберут его. Пусть я наивная дурочка, но результат мог предсказать и альтернативно одаренный ребенок.

— Конечно, по рукам, Ринат! На фиг нам малолетки!

Они рассиялись до неприличия, все трое. А я изо всех сил приказала себе ни в коем случае не расплакаться перед ними. Иначе надо мной будет хохотать вся школа.

— Поняла? На хрен ты им сдалась, — шепнул мне Рин на ухо, но так отчетливо, что девицы расслышали и угодливо захихикали: если, мол, тебе нравится издеваться над сестрой, мы тебя с удовольствием в этом поддержим. — А вы, — брат повернулся в их сторону, — валите вон. Быстро!

— Что?! — возопили они хором, не поверив своим нежным ушкам.

— Не расслышали? Прочь. У вас нет ни мозгов, ни честности. Не имеющий одного из этих двух качеств еще мог бы мне быть интересен, но чтоб сразу обоих? Увольте!

Пылая от обиды и возмущения, но не осмеливаясь выражать их вслух, девицы испарились. И я, наконец, расплакалась.

Рин тут же унесся. (Кажется, я уже говорила, что он терпеть не мог моего нытья, это его раздражало до зубовного скрежета. Самым легким способом избавиться от его общества было — пустить слезу.)

— Думал, ты умнее, — бросил он мне с ехидцей на прощанье.

На влюбленных девиц этот холодный душ подействовал мало — они продолжали провожать брата взглядами весенних кошек. Потеряв при этом ко мне даже наигранный интерес. Еле-еле удалось вернуть дружбу Тинки-Винки. Она долго не могла простить измены, но, поскольку выбирать подруг было особо не из кого (кому нужна ботаничка-отличница, круглая, как колобок, в очках и белых носочках?), мы снова сошлись.

Все описанное случилось за пару месяцев до того дня, о котором пойдет речь, но, на мой взгляд, эти два события связаны.

Была весна, ранняя — то несимпатичное время, когда снег, вода и грязь смешиваются в одну хлюпающую под ногами массу и вроде должно быть по-весеннему радостно, но на самом деле наоборот: погода, авитаминоз и усталость от серенькой жизни нагоняют уныние.

И в классе в тот день было на редкость уныло.

Я сидела за своим столом, третьим у стены, и боролось со сном. (Описываю свое состояние, дабы свалить на него вину за собственную неуклюжесть, но на самом деле и в лучшие времена не отличалась особой грациозностью.) Меня вызвали к доске, и по пути к ней я умудрилась задеть бедром угол стола, за которым «модель» класса Аллочка демонстративно красила ногти. Все вышло по наихудшему сценарию: ярко-малиновый лак выплеснулся с кисточки и забрызгал новенькую кофточку «от Гуччи» (то, что изделие именно «от Гуччи», она успела протрещать всем и каждому).

— Корова толстозадая! — Аллочка зашипела от злости. — Возместишь мне ущерб!

— Нечаева, что это за выражения? Выйди вон из класса! — оживился всегда меланхоличный и сонный историк.

— Но, Вадим Борисович, посмотрите, что она сделала с моей одеждой! — «Модель» выпятила грудь, на которой алели капельки лака.

— Выйди, я сказал! Заодно докрасишь свои ногти в более пригодном для этого месте.

— Ну и ладно!

Аллочка выскочила за дверь, искрясь от злобы. Проходя мимо меня, она успела шепнуть:

— Ну, ты за это поплатишься!..

В нашем классе, как во всех классах всех на свете школ, были свои лидеры и свои изгои. Я не относилась ни к первым, ни ко вторым — так, незаметный середнячок. Перед контрольными со мной начинали активно дружить: списывать я давала беспрекословно, а вот на дни рождения приглашали через раз, через два.