Юлия Власова - Соната для Пина и Бара Страница 11

Ей повезло, что Бар оказался в руках у мальчишки, а не у какого-нибудь матёрого солдата. Мальчишка вышагивал важно, в его глазах светилась гордость, а смешная шапчонка съехала набекрень. Эта шапчонка была тон в тон с красным корпусом Бара. Похоже, Бар уже смирился со своей участью: по нему теперь вечно будут бить, и он больше никогда не встанет на ноги. Он помнил, как его подобрали на «бранном поле», как кто-то тяжелый и высокий произнес невнятные слова, после чего Бара сунули под мышку и зашагали прочь от вражеского лагеря. Затем — бесконечное, унылое плавание, пронизывающие ветра и пенистые брызги. И раскатистые, просторные, точно прерии, голоса. Он слышал крики чаек, возгласы Людей, рев моторов да шипение волн и старался не вспоминать ту тишину страны Яльлосафим, от которой благоговейно замирало всё внутри.

На сегодняшнем параде ему знатно помяли макушку — один бойкий генерал постарался. Перекочевав к мальчишке, Бар надеялся, что тот не будет сильно по нему лупить. Но малец оказался хоть куда — почище бойкого генерала.

…«Так меня отделал, маму родную не вспомню! — рассказывал потом Пину Бар. — Вовремя ты подмогу послал».

«Подмога» сидела на табуретке и смущенно улыбалась. Не всякий решится преследовать воровку, особенно если она молодая девушка и если, к тому же, идет парад. Поэтому операция по вызволению Бара удалась на славу.

— Молодец, молодец, — похвалил девушку Мастер. — Какая ты у меня расторопная! Теперь мы все в сборе. А значит, можно переезжать. Как там называется ваша страна? — обратился он не то к Пину, не то к Бару.

«Афимерод!»

«Яльлосафим!» — дружно отозвались они. И тотчас умолкли. Пин, если б мог, просверлил бы Бара глазами. А Бар одним сверлением уж точно бы не ограничился. Всыпал бы Пину по первое число.

— Будет вам из-за всякой ерунды ссориться! — сказал Мастер. Он уже достаточно поднаторел в психологии музыкальных инструментов, чтобы различать, когда кто-то из них недоволен.

«У нас в стране ссорятся все поголовно. Даже улитки!» — буркнул Бар.

— Ну, так я это… Я вас быстро мириться научу, — закатывая рукава, рассмеялся Мастер. Впервые за долгое время он выглядел беззаботным и чувствовал себя лет эдак на двадцать моложе. — Давайте-ка, ребятки, махнем к вам в гости. Люди в нашем мире слишком поглупели. Они устраивают бессмысленные войны, празднуют невесть что и живут — совсем как я — в какой-то серой тине.

«Махнуть-то не проблема… — протянул Пин. — Если б я только знал, как».

— Махнёте, махнёте, — потирая деревянные руки, сдавленно рассмеялся Клавикорд Пизанский. Он уже который день околачивался возле пруда неподалеку от легендарного пригорка Бекар. В этом пруду ему иногда удавалось разглядеть незадачливых своих клиентов. А разглядев, поддеть за шиворот да вытянуть из мира Людей.

Клавикорд стал помешивать пальчиком воду у берега.

— Сюда, сюда, на край пруда, замету следы движеньем воды, — бормотал он. Кто-то из малышей-гитар, вконец обнаглевший, бросил в него веточку, но он словно в транс погрузился. И ни веточки, ни малышня его сейчас не занимали.

Глава 11, в которой…

…Бар и Пин возвращаются домой.

Пин почувствовал, что его куда-то уносит. У него закружилась голова, хотя кружиться там было нечему, и завибрировали струны. Бару тоже стало как-то не по себе.

«Что происходит?!» — мысленно спросил он.

— У-ху-ху! — лихо прокричал Мастер. — Давненько меня так не прихватывало! Весна, видать!

— Плывет, — сосредоточенно произнесла девушка. — Перед глазами плывет.

Внезапно всю честную компанию закрутило-завертело в непонятно откуда взявшемся водовороте. Мастер вопил, как школьник на американских горках. Девушка держалась за обшлаг его потрепанного пиджака и старалась не наглотаться воды.

Через минуту Бар увидел Клавикорда Пизанского. Тот стоял на своих гнутых коричневых ножках и хитро поглядывал на каждого по очереди. Правый его глаз блуждал по деке Пина, левый удивленно взирал на Мастера, после чего глаза «менялись местами»: правый изучал ботинки Мастера, а левый неуверенно скользил по клавиатуре Пина. Сейчас, когда в поле зрения оказался Бар, глаза Клавикорда косили самым невозможным образом.

— Ты подлец и негодяй! — высказался Бар. И как у него только язык повернулся?!

Клавикорд пропустил оскорбление мимо ушей. Сам факт, что язык, наконец, повернулся, был куда важнее и требовал осмысления.

Бар полежал-полежал, пораскинул мозгами, а потом как вскочит на ноги да как набросится на Клавикорда! Только не с кулаками, а с дружескими объятиями.

— Ох, и натерпелись мы в мире Людей! Спасибо, что вытащил нас оттуда!

— Я вытаскиваю лишь тех, кто готов, — отстраняясь, прошамкал Клавикорд. — Вы своей цели достигли. А таким в чужих мирах делать нечего.

Пин между тем протирал прозревшие глаза, шевелил руками и ногами и самостоятельно пробовал играть гаммы. Он был счастлив вновь оказаться дома. Здесь, так же как и в мире Людей, пели, заливаясь, птицы. Но отличие было в том, что Пин мог птицам подпевать. Точно так же здесь плыли по небу кучевые облака. Но Пин эти облака видел, радовался и удивлялся им, как непостижимому чуду.

Мастер осовело огляделся по сторонам, сел, как ребенок, и шумно втянул носом воздух. А девушка молчаливо сидела на корточках у кромки воды, и по ее щекам медленно текли слезы. Слюдяная гладь пруда блистала на солнце. Новые ароматы гнездились в древесных кронах. Песчаный бережок пах ракушками и летом.

Где-то вдалеке перебирала свои серебристые струны Арфа. С перерывами пел Рожок.

— Неужели мы это заслужили? — вслух мыслила девушка. — И почему одни только мы? Почему не тысячи других, измотанных проблемами людей?

— Вот ты и ответила на свой вопрос, — сказал ей Клавикорд. — Потому что эти, другие, люди измотаны проблемами. Некоторым бывает очень непросто отложить заботы даже на минутку. А ведь большинство забот мы создаем себе сами… Но не будем о грустном. Вы призваны в наш мир, чтобы лечить музыкальные инструменты. С вами мы зазвучим совсем по-иному.

— А что же станется с Виолончелью? — подал голос Бар. — С той, которую я встретил в кузове грузовика? Неужто так и пролежит в грязи до скончания века?

— Я не провидец, — кашлянул Клавикорд. — Но я почему-то уверен, что у этой легкомысленной Виолончели не такая печальная судьба, как у рояля Клоузиуса. Припомни-ка, Пин, кто посоветовал тебе плыть в Америку?

— Рояль Клоузиус?! — От удивления Пин даже привскочил. Дело в том, что именно так звучало настоящее имя всеми презираемого Павлиньего Хвоста. Павлиний Хвост тоже всех презирал, поэтому с некоторых пор оперный оркестр города Соль сами оркестранты прозвали «оркестром презрения». Находиться в театре зрителям становилось невыносимо. Они ощущали безразличие всеми волокнами своей древесины, и спустя полчаса концерт оканчивался из-за того, что зал совершенно пустел. Дирижер Баккетта упорно бился над этой загадкой и даже пытался нанять детективов. Но стоило детективам приблизиться к оркестровой яме, их всякий раз точно ветром сдувало. По городу уже начали расползаться мелкие, скользкие слухи, и бездействие грозило обернуться катастрофой, когда Павлиний Хвост внезапно сдал позиции. Он заявил, что не желает знаться с кучкой сброда из Ямы и торжествующе удалился. Поговаривали, что Павлиний Хвост подыскал себе местечко в уютном оркестре города Фа. Но зазнайка замахнулся на большее. Он прослышал, что за пределами его родины есть театры, с которыми простенькие заведения страны Музыкальных Инструментов ни в какое сравнение не идут. Разыскал Клавикорда Пизанского — и давай требовать, чтобы тот отправил его в мир Людей. И Клавикорд, разумеется, отправил. Точным пинком, без всяких там деревьев на пригорке Бекар. Старый мудрец был не совсем еще развалиной, однако тщательно скрывал это от других.

— Так значит, мы с Павлиньим Хвостом попали к мастеру Фолки в одно и то же время? — поразился Пин. — И не узнали друг друга?… А всё-таки дельный оказался совет, — добавил он, помолчав.

— Будем надеяться, что невзгоды в мире Людей исправят скверный характер вашего Павлиньего Хвоста, — вздохнул Клавикорд.

— А знаете, что я сейчас подумал? — сказал Бар, глубокомысленно чертя на песке закорючки. — Место в оркестре — оно ведь освободилось. Теперь нашему другу Рояльчику будет, куда вернуться. Но только после того, — Бар многозначительно посмотрел на Мастера, — как вы его настроите.

— Да-да, — нетерпеливо встрял Клавикорд. — Но сначала и прежде всего — обед.

Клавикорд Пизанский затащил всю компанию к себе домой и на радостях чуть не накормил Мастера шелком. Но, как выяснилось, ни шелка, ни фетра, ни даже опилок Мастер не ест.

— Что за странные существа эти Люди! — изумлялся Клавикорд. — Скажите еще, что вы не употребляете антимоля!