Юрий Лигун - Илья Муромец и Сила небесная Страница 12

Второй этаж был застеклён. За окнами мелькали белые халаты и докторские шапочки. «Вот ещё! – сердито подумал Ножкин. – Смотреть будут… Мало им клизмы!»

Минуты через две раздался шум, и откуда-то сбоку вышла целая толпа врачей в зелёных фуфайках и таких же штанах. Первым шёл академик, чуть поотстав, – профессор Ефим Юрьевич Сальников, а уже за ним все остальные. Профессор заведовал отделением нейрохирургии и был лучшим учеником академика Лютикова. Именно ему сегодня предстояло оперировать Ножкина под неусыпным оком своего строгого учителя.

Остальные были на вторых ролях, хотя, если честно, в таких делах вторых ролей не бывает. Ведь даже от медсестры, которая стоит рядом с хирургом и вытирает пот со лба, очень многое зависит.

– Ну, что, герой, начнём, пожалуй! – бодро сказал Ножкину профессор Сальников сквозь марлевую повязку. – Сергей Адамович, с вашего позволения…

– Идём чётко по плану, – ответил академик Лютиков. – С Богом!

– Все по местам! – скомандовал профессор.

В толпе произошло некоторое движение. Кто-то подошёл ближе, кто-то наоборот отошёл, кто-то занялся аппаратурой, отчего она сразу замигала и загудела. А один вообще достал небольшую цифровую камеру и начал снимать кино.

Убедившись, что все заняты делом, профессор Сальников пошевелил пальцами, обтянутыми прозрачными резиновыми перчатками, и отрывисто бросил:

– Поехали!

К столу подошёл анестезиолог – толстяк в больших роговых очках и одним движением ввёл Илье в вену иглу, от которой тянулась прозрачная трубочка.

После наркоза ничего особенного не произошло, кроме того, что Ножкин увидел, как по крутому косогору, поросшему зелёной травой, катится колесо. От скорости деревянные спицы сливались в размытый круг. Колесо катилось всё быстрее и быстрее, хотя до обрыва оставалось всего несколько метров…

Илья хотел закричать, но тут кто-то выключил свет.

ТРАНСФОРМАТОРНАЯ БУДКА

Надо сказать, что день операции был выбран крайне неудачно. И не потому, что он был субботним, а потому, что совпал с торжественным открытием суперсовременного торгового центра «ВСЁ», который построили на пустыре рядом с институтом.

Ещё за неделю до этого события все телеканалы и газеты только и говорили, что «ВСЁ» – самый крупный магазин в Европе, зато цены там такие, что даже пенсионеры будут смеяться. Но профессор с академиком газет не читали и телевизор не смотрели, совершенно справедливо полагая, что от последних новостей сильно трясутся руки. А зачем, спрашивается, рукам трястись, если им надо держать скальпель?

Короче, операцию назначили ровно на десять утра, и ровно в десять утра распахнулись двери нового супермаркета со зловещим названием «ВСЁ»…

Когда первые покупатели ворвались внутрь и увидели все эти разъезжающиеся двери, самодвижущиеся ступеньки, лазерные люстры, кондиционеры, способные отморозить уши, невообразимые экраны, на которых можно было что-то рассмотреть лишь с расстояния в пятьдесят метров, глубокие аквариумы и нескончаемые холодильные прилавки, – то сразу поняли, что «ВСЁ» действительно самый крупный магазин в Европе.

Одно было плохо: магазин был самым крупным в Европе, но стоял почему-то у нас…

Из-за этого ровно через пятнадцать минут единственная неевропейская деталь проекта, а именно – отечественная трансформаторная будка в углу бывшего пустыря, не выдержала напряжения и загорелась, оставив без электричества весь район.

Эх, если бы операция началась хотя бы на четверть часа позже! Тогда бы её попросту отменили. Но академик Лютиков любил точность, поэтому к началу пожара Ножкина уже успели погрузить в глубокий наркоз и теперь пытались подключить к аппарату искусственного дыхания.

Поначалу авария никак не отразилась на ходе операции, потому что для таких экстренных случаев существуют автономные системы электропитания, которые включаются автоматически, если напряжение в сети падает ниже безопасного уровня.

Так было и на этот раз. Но потом случилось непредвиденное: генератор, который вырабатывал ток, вдруг остановился. А ещё через две минуты (ровно столько продержался аккумулятор блока питания!) погасла круглая лампа над столом, перестали гудеть и мигать приборы, и только большие настенные часы продолжали идти, потому что работали на маленькой батарейке.

Все понимали, что операцию надо прекратить как можно быстрее. Вообще-то, по-настоящему она и не начиналась, ведь Ножкину даже не успели развязать на спине завязки халата.

Чтобы на ходу изменить свой чёткий план, академик Лютиков прикрыл глаза и наморщил лоб, а профессор Сальников, наоборот, засыпал операционную бригаду быстрыми вопросами:

– Пульс?

– Нитевидный.

– Кожные покровы?

– Синеют.

– Когда дадут ток?

– Неизвестно.

– Причина?

– Что-то с трансформаторной будкой. Кажется, пожар.

– Гурин, что с генератором?

– Встал движок.

– Почему?

– Не знаю…

– Знать не надо, надо запустить!

– Яков, что у тебя?

Последний вопрос был задан толстяку-анестезиологу, который склонился над операционным столом. Он поднял голову, и тревога в его глазах, увеличенная большими роговыми очками, стала заметной вдвойне.

– Проблема с дыханием.

– У тебя максимум четыре минуты! – наконец открыв глаза, сказал академик.

– Без аппаратной поддержки сердца и вентиляции лёгких – статус леталис! – добавил профессор.

И хотя Сальников произнёс эти страшные слова по-латыни, его поняли все. Потому что с латынью у людей в зелёных фуфайках был полный порядок. А когда все всё поняли, то враз повернулись к академику: мол, выручайте, Сергей Адамович!

Но вместо этого академик молча достал из кармана маленькую иконку, которую забрал с тумбочки Ильи и зачем-то положил её возле упрямого генератора.

А тем временем красная секундная стрелка настенных часов уже начала свой бег к финишной черте, за которой кончалась земная жизнь тринадцатилетнего Ильи. Путь был недолгим – всего четыре круга, если, конечно, академик не ошибся.

Все, кто был в операционной, и все, кто наблюдал со второго этажа, понимали, что последняя надежда – это доцент Гурин, который возился с генератором, и толстяк-анестезиолог – единственный, кто сейчас реально отвечал за жизнь пациента.

Гурин что-то быстро откручивал и прикручивал, проверял контакты, качал рычажок бензонасоса и вытирал лоб рукавом. А Яков пытался подключить Ножкина к аппарату искусственного дыхания. Вообще-то он всегда делал это в одно мгновение, но именно сегодня что-то не заладилось, а тут ещё и свет пропал! Оставался единственный выход: качать воздух вручную. Но доктор не спешил этого делать, потому что хотел использовать отпущенное время до предпоследнего вздоха…

И всё же несмотря на то, что волнение всё больше охватывало присутствующих, в операционной можно было заметить два абсолютно спокойных лица. Одно из них принадлежало Илье Ножкину, неподвижно лежащему на столе, второе – его тёзке Илье Муромцу, невозмутимо взирающему на происходящее с маленькой бумажной иконки.

Но это только снаружи казалось, что Ножкин лежит на столе. На самом деле он был очень далеко.

На самом деле он снова стоял на проржавевшей стреле гусеничного крана и смотрел вниз, где лёгкий ветерок теребил сонную гладь Самоткани. Уже в воздухе ему показалось, что кто-то закричал, но он, как учил тренер, отогнал посторонние мысли, докрутил сальто и довольно неплохо вошёл в воду. Как всегда его тело обрело неземную лёгкость, и как всегда ему захотелось остаться в этой ласковой стихии, где можно парить как птица в облаках.

Но теснота в лёгких заставила Илью развернуться и быстро поплыть вверх. Он грёб и смотрел туда, где должно было переливаться спасительное пятно света, но сколько он ни вглядывался, над ним лежала неподвижная тьма…

Теснота в лёгких становилась нестерпимой. Сцепив зубы, Илья стал грести ещё быстрее. Внезапно его рука наткнулась на что-то твёрдое. Это была каменная стена, покрытая водорослями и ракушками. Ещё через пару гребков в ней открылся грот, из глубины которого струился слабый свет. Илья глянул в чернильный мрак над головой и повернул к спасительному лучику. Но стоило ему протиснуться в подводную пещеру, как его зубы разжались и он потерял сознание…

Конец первой книги

КНИГА ВТОРАЯ

МУРОМЕЦ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КАРАЧАРОВО

ЧОБОТОК

Сколько времени человек может просидеть под водой? Говорят, хороший ныряльщик – минуты три. А один француз, натренировался так, что выныривал, когда самые нетерпеливые зрители уже начинали расходиться.

Только наш Илья был прыгуном, а не ныряльщиком, поэтому вряд ли он пробыл в воде больше тридцати секунд, ну, от силы шестидесяти. Иначе он бы ни за что не вынырнул, а он всё-таки вынырнул и первым делом начал жадно дышать.