Владимир Голубев - Зибровский водяной. Сказы Страница 12

– Не хотел служивый, ик-ик, тебе вреда али какого увечья причинять! Сам, ик-ик, чуть живой: не сплю уже какую ночь. Пособи мне, касатик, ик-ик, видишь, без конца икаю, вот так с тех самых пор, как ты пальнул в меня из пищали! Помоги, ик-ик, и тогда проси что хочешь: хоть целую шапку злата, ик-ик, отвалю или карманы набью драгоценными камнями, у вашего царя и то таких нету! Выбирай, ик-ик, что пожелаешь, стрелец! Ик-ик, ведь совсем не сплю, ик-ик, подсоби.

– Так вот в чем дело! Понятно, стало быть, за помощью ко мне?

– Помоги чем сможешь, касатик, – взмолился Зибровский дедушка.

– Знать, давненько икаешь?

– С той самой переправы, ик-ик, будь она неладна.

– Да, но я не травник, не знахарь… Это к царю тебе надо, к самому Ивану Васильевичу, только в Москве имеются заморские лекари и, как их там, аптекари.

– В какую-такую Москву мне плыть, ик-ик? Ты, наверно, в Сенькине бражки махнул… Разве водяного царь примет! Стрелец, ик-ик, пораскинь своими мозгами, – опять взмолился Зибровский водяной. – Может, ик-ик, подсобишь али нет?

– Да как не подсобить-то, что я, нехристь какой. Помогу, как у нас болтают: от чего приболел, тем и лечись. Только вот я думу думаю, что с тебя взять-то, с чудища речного…

– Кумекай, служивый, шибче, обыкался я… ик, ик.

– Помогу, но только при одном условии…

– Не томи, служивый… ик, ик.

– Доставишь меня прямиком в Москву, прямо к Кремлю, где батюшка-царь Иван Васильевич. В ноги я ему поклонюсь, передам спешную грамоту и махну вечером к своей зазнобушке в Воробьёвскую слободу.

– Быть может, чего попроще, ик-ик, на золотишке сойдёмся, а? Не позорь ты меня старого, удалец! – умоляет водяник. – Где это видано, ик-ик, водяник везёт человека, непорядок, прямо какой-то ералаш!

Но стрелец упрямится, стоит на своём:

– Не серчай, дедушка, но я от своего слова не отступлю. Сам решай: либо меня в Москву, либо дальше икать в Оку!

Призадумался водяной, но делать нечего: не весь же век икать – ершей пугать. Сговорились и ударили по рукам.

Взял солдатик свою нарочитую пищаль в крепкие рученьки да как пальнёт над ухом водяного. Пламя в небо – эхо по реке скользнуло – никто не догонит. Глядь, не ошибся служивый: от чего заболел – тем и излечился, прошла икота-то у Зибровского дедушки.

Обрадовался водяник, но зубами скрипит: никуда не денешься – договор дороже денег, надо исполнять. Кликнул тогда он из омутов пять дюжин сомов, ну прямо точь-в-точь словно брёвна, но сусами, и собрализ них плот. Опосля всех приготовлений взошли на них водяной и Фролка и, как на тройке, пустились они по Оке-матушке в стольный град Москву.

Эх, красота! Резвее вольного ветерка по воде скользил водяной с поклажей. На одном дыхании проскочили мимо Каширы да под звон колоколов прямо в Коломну. Миновали сей славный град и вскоре поворотили в Москву-реку и под хохот местных водяных и русалок по прямой до самого московского Кремля…

– Что творит стрелец-то! – со смехом болтает окрестный люд.

– Э-ге-гей! Посмотри, народ, на удаль молодецкую, полюбуйся на нечисть! – хихикая, кричит Фролка рыбакам и матросам. – Чай, не каждый день водяной служит за ямщика!

– Фролка, ну потише, не срами старика-то, – умолял молодца Зибровский дедушка. – Я ведь не последний водяник в здешнем подводье.

Но стрелец разошёлся без меры и даже не помышлял угомоняться, только шумит по всей реке, свистит молодецким посвистом. Несётся вперёд водяного возок под сенью старых ив…

К вечеру дневная духота в Москве спала. Пыль осела, и прохладой потянуло с реки. Царь-батюшка выбрался из воды на мокрые доски купальни, дождавшись, когда стечёт вода, облачился в длинную рубаху и после этого перекрестился на кремлёвские купола. На небе ни облачка.

«В Александровой слободе или в Вологде сейчас просто благодать – нет такой жары. Там кругом вековые леса, болота, оттуда тянет прохладой», – подумал государь, но уехать на север из столицы в то лето не имелось никакой возможности.

– Эх, век никого мои глаза не зрели бы, – буркнул себе под нос царь, но, как в далёком детстве, испугался, что его подслушивают, и, усмехнувшись, посмотрел на вышивавшую супругу.

Вечерело. Тонкий дым облаков потянулся с запада. Лёгкий ветерок приятно остужал ещё мокрое тело, вроде и спину прекратило ломить. Лепота! Иван Васильевич сызнова вытерся льняным рушником с кружевами и накинул на плечи кафтан из шёлка, завезённого купцами из далёкого Китая. Мимо них под парусом прошла новгородская барка – команда низко кланялась, радуясь, что лицезрела самого государя и государыню.

Прошка-пострел подал сладкую снедь: пряники и коврижки, фрукты и орехи. Следом принесли сбитень и квас.

Тихо. Благодать. То тут, то там расходятся на воде круги от мелькавшей на мелководье рыбы.

Внизу по течению реки послышался какой-то шум, с каждой минутой нарастая. Гул приближался. Иван Васильевич обернулся: к берегу со всех сторон спешил народ, потешаясь и показывая на воду. Вскоре царь с царицей рассмотрели причину, что вызвала переполох на реке.

Навстречу государю, против течения поднимая волну и – о ужас! – стоя на воде, как на земной тверди, приближался какой-то отчаянный стрелец! Царь присмотрелся – перед молодцем неведомое бородатое чудище, как заправский ямщик, управляло огромными сомами! Не каждый арабский скакун готов так лететь сломя голову!

– Смотри, матушка, каков выискался храбрец, – молвил Иван Васильевич. – Честный люд смущает нечистой силой, этакий паршивец. Эх, что творит-то, а!

– То ж впереди молодца, кажись, водяной, Иван Васильевич? – предположила государыня.

– А кому ещё так покорна водная стихия!

– Батюшка, а где он добыл водяного-то? – удивлялась царица и от страха прикрыла лицо парчовым платочком.

А Фролка уже оказался пред очами государя.

– Благодарствую, дедушка, за резвую дорогу! – бросил на прощание стрелец подводному знакомцу. – Прощевайте!

Добрый молодец ловко спрыгнул с сомов на деревянные мостки, поправил как следует кафтан и шапку, подтянул портупею и перевязь. Пучеглазый Зибровский водяной отпустил поводья и, погружаясь в пучину, успел нашептать служивому:

– Свидимся… Эх, обесчестил меня, ославил, поганец, аж на две реки, вот увидишь: поквитаюсь я с тобой…

Раз – и сгинул водяник в речной пучине, будто и не существовало его никогда наяву, а всё во сне привиделось.

Стрелец не обратил внимания на злобные посулы, голова в те минуты была другим занята…

– Великий государь, не вели казнить, вели слово молвить!

– Говори, стрелец.

– Я стрелец Фролка сын Петров! Отрядил меня думный дьяк Ржевский с царским посланием к тульскому воеводе…

Доложил Фролка чин по чину, ещё раз поклонился до земли государю и отдал в царские руки письмо воеводы. Царь прежде ревизовал печать, опосля пробежал глазами по строчкам и отдал свиток подбежавшему в бархатном кафтане телохранителю – рынде. Ещё разок бросил Иван Васильевич взор на молодца, словно размышляя: казнить или миловать, али наградить за смекалку…

– Поведай – ка, отрок, как было дело с водяной нечистью – то? – строго спросил царь, и даже царица отложила вышивку и заёрзала на мягких подушках. Рынды с топориками подошли поближе и застыли прямо за государем.

Заикаясь от волнения, Фролка поведал царю и царице приключившуюся с ним по дороге историю. Государь выслушал, не промолвив ни слова, ну а после похвалил стрельца за храбрость и, главное, за находчивость. Однако по-отечески и побранил:

– Пошто поганой нечестью смущал народ московский! То великий грех!

– Помилуй, царь-батюшка, – просил Фролка. – Скажу как есть – совсем не подумал я об этом.

– Когда ж тебе было думать, коль все мысли о девке!

Царь угомонился и на прощание одарил стрельца за верную службу золотым рублём да отпустил к невесте. Тут хватилась государыня:

– Погоди, погоди, стрелец! Небось, изголодался? – спросила царица. – На вот, перекуси, поди, мать все глаза выплакала, пока ты скитался.

– Благодарствую, матушка-царица, у меня во рту почитай не было маковой росинки аж с самого Венёва!

– Вдалеке Венёв, да Белёв далече! – пошутил Иван Васильевич.

Государыня повелела прислуге собрать Фролке свежих кулебяк и расстегаев, а его невесте из царских кладовых пожаловала платок, расшитый неведомыми на Руси жар-птицами.

– Жениться тебе надо, молодец, – на прощание строго молвил государь, отпуская стрельца восвояси. – Да сходи к игумену в Симонов монастырь, покайся! Запомни, знакомство с нечистой силой до добра не доведёт!

Фролка до самой земли поклонился царю и царице и, пожелав доброго здоровья и долгие лета, отправился восвояси. Как мечталось, поспел до темноты в Воробьёву слободу, к своей милашке…

Миновало два года, всего-то пару раз отцвели мать-и-мачеха и черёмуха в овражке за стрелецкой слободой. А Фролка исполнил почти все царские наказы и с благословения родителей заслал сватов к Марусе. Всё прошло ладно, и осенью сыграли свадьбу, на которой гуляла почитай вся Воробьёвская слобода. На царский рубль и жалованье, да ещё считай и Машино приданное молодожёны срубили дом и обустроили усадьбу. Вроде всё поспел, голубчик, да вот только до монастыря так не добрался…