Людмила Матвеева - Старый барабанщик Страница 13

Она терпеть не могла, когда кто-нибудь занимался несерьёзным делом: пускал мыльные пузыри, дарил цветы, рассказывал сказки или плакал от радости. Таким людям Уксус готова была сделать что-нибудь неприятное.

Даже когда покупатель просил мыла, чтобы пойти в баню, и то Уксус рычала: «Вас много, а я одна», или: «Ходят, только работать мешают». А тут барабанщик, которого она и так не любила, пришёл за мылом для мыльных пузырей. Уксус разозлилась не на шутку. От негодования она бросила на пол и расколотила на мелкие кусочки флакон с жидким мылом. Потом разорвала в клочки две новые мочалки и выломала все зубчики из голубой расчёски. Уксус всё крушила на своём пути и шла прямо на барабанщика. Она тряслась от злости. Барабанщик растерянно топтался у прилавка.

— Не допущу! — шипела Уксус. — Люди капусту выращивают! Заборы ремонтируют! Мясорубки починяют! Это я понимаю — люди! А всякие бездельники, всякие барабанщики — видали? — пузыри пускают.

Она кричала неприятным голосом, барабанщик уже хотел уйти. «Пойду в бакалею, — подумал он, — или в аптеку, там тоже мыло продают». И вдруг он увидел, что с Уксусом творится что-то удивительное. Она стала синяя, потоп вдруг зелёная, вся — и платье, и волосы, и нос. Немного погодя Уксус сделалась голубой, как весеннее небо. К тому же она росла на глазах. Уксус и всегда была женщиной крупной, а тут она стала как цистерна с квасом, потом как автобус и всё росла, росла и уже с трудом помещалась в магазине.

«Что делает с человеком злость!» — в ужасе подумал барабанщик. Он бросился к двери, чтобы позвать кого-нибудь на помощь — «неотложку» или пожарную команду, — но тут увидел, что в дверях стоит волшебник и весело смеётся.

— Я эту тётю Уксус давно собираюсь проучить. А теперь всё в порядке, пошли.

— Постой, — забеспокоился барабанщик, — что же теперь будет с этой несчастной женщиной? Она же совершенно оранжевая, как апельсин, а теперь опять зеленоватая. И такая большая. Она же разломает весь магазин!

— Не, — успокоил барабанщика Серёжка, — не разломает. Она сейчас лопнет. Я превратил её в обыкновенный мыльный пузырь. Ничего особенного.

— Ты что? — возмутился барабанщик. — «Ничего особенного»! Человек лопнет, а тебе — ничего особенного?

— Но ведь противная же до ужаса! — взмолился Серёжка.

— И пусть противная! Я к ней привык, — твёрдо сказал барабанщик. — Колдуй обратно без всяких разговоров!

— Шайка-лейка, — неохотно пробормотал волшебник. — Не волнуйся, она уже нормальных размеров. А синяя немного, так это от злости. Прямо мечтает с кем-нибудь поскандалить.

— Ну, значит, всё в порядке, — обрадовался барабанщик.

И они поспешили в аптеку, чтобы поскорее купить земляничное мыло. Надо было торопиться: какой интерес пускать мыльные пузыри в темноте?

Лёгкие разноцветные пузыри вылетали из окна барабанщика и, как прозрачные птицы, садились на голые ветки деревьев, на крыши троллейбусов и на шапки прохожих. Они сияли и переливались: были зелёные, как трава, розовые, как фруктовое мороженое, жёлтые, как солнце.

Пузыри быстро лопались: мыльный пузырь живёт недолго. Но им на смену вылетали другие, ещё красивее, и прохожие, задрав головы, смотрели на них и переставали спешить по своим неотложным делам. И это было хорошо. Потому что какое бы ни было неотложное дело, даже очень важное и серьёзное, человеку обязательно надо иногда перестать торопиться и постоять просто так, без всякой цели и посмотреть, как медленно и беззаботно кружатся в синем воздухе лёгкие пузыри, как они бесшумно лопаются и от них ничего не остаётся.

В каникулы всегда случаются неожиданности.

Серёжка вдруг встретил на катке девочку. Никакой особенной неожиданности в этом, конечно, нет. На всех катках все люди встречают девочек, потому что девочек, как и мальчиков, на каждом катке много. Но у девочки, которую встретил Серёжа, была одна особенность: у неё в волосах была золотая лента. Девочка ловко, как настоящая фигуристка, кружилась на одном коньке. Правда, на девчонках довольно часто бывают разные ленты, да и на одном коньке кружиться умеют многие, особенно те, кто занимается в секции фигурного катания. Но то обыкновенные девочки, а эта была необыкновенной. Серёжа понял это ещё тогда, когда они с барабанщиком встретили Таню на улице и она несла утюг и была задумчивой. А теперь, увидев её на катке, весёлой и румяной, Серёжка убедился в этом окончательно. Ему хотелось что-нибудь сказать Тане, но он не знал что и спросил:

— Ты завтра придёшь на каток?

— Нет, — сказала Таня, — я занимаюсь в математическом кружке, и завтра у нас занятия.

— Так, — сказал Серёжка.

А больше он ничего не сказал. Что тут скажешь, если самая необыкновенная девочка на свете оказалась математиком. И ясно, что дружить с ним она не захочет: ведь двойка, зарытая в снег, всё равно — двойка. Пусть про неё никто не знает, она всё равно есть и от неё могут произойти самые разные неприятности. Он ушёл с катка хмурый и молчаливый, он даже не сказал Тане «до свидания».

Серёжа шёл, глубоко засунув руки в карманы пальто, от этого плечи его сутулились, и каждому встречному было понятно, что человеку в жизни не повезло. А когда человеку плохо, он идёт к друзьям, и Серёжа очутился перед дверью барабанщика.

Барабанщик сидел на полу и чистил зубным порошком медные части своего старого барабана.

— Чтобы блестело, — объяснил он. — А ты чего такой мрачный?

Серёжка махнул рукой так безнадёжно, что стало ясно: проблема неразрешима ни простым путём, ни волшебным.

— Сейчас дочищу барабан, и пойдём с тобой в один дом. Ты на катке сегодня был?

— Был, — вздохнул Серёжа, — лучше бы не ходил.

— Что, лёд плохой?

Если бы Серёжка внимательнее посмотрел на барабанщика, он заметил бы: его друг что-то замышляет и что-то скрывает. Уж больно простодушное было у старого барабанщика выражение лица. Слишком простодушное. Но Серёжа, занятый своими заботами, ничего не заметил.

Барабанщик отряхнул с барабана остатки мела и стал надевать пальто.

На улице Серёжка хмуро молчал, а барабанщик, будто не замечал этого, он насвистывал весёлую песенку. Серёже это показалось обидным: друг, называется. Легкомысленные песенки свищет, как будто всё в порядке. Серёжа заворчал:

— Когда дети свистят на улице, им делают замечания, нервы треплют — неприлично, то да сё. А взрослым, им всё можно. Хочешь, свисти, хочешь, на голове ходи. Им никто ничего не скажет.

Барабанщик только усмехнулся не то Серёжиным словам, не то своим мыслям и продолжал насвистывать. У магазина незнакомая старушка остановилась, возмущённо подняла брови домиком и сказала:

— Совести нет. И стыда тоже нет. Ладно бы молоденький, а то старый человек и, нате-пожалте, на улице свист поднял!

Барабанщик ничего не ответил, а Серёжке отчего-то стало легче. Нет, не только детям несладко живётся.

— Вот мы и пришли, — сказал барабанщик.

Это был хорошо знакомый Серёжке дом, здесь на третьем этаже жил его бывший лучший друг Валерка, с которым он поссорился перед самыми каникулами.

— Не пойду! — насупился Серёжка. — Мы с ним в ссоре.

— Ну и что же? — удивился барабанщик. — Всё равно же придётся мириться. Не будете же вы всю жизнь в ссоре, до старости?

Серёжка представил себе, как они с Валеркой, два седых старикана, ссорятся и тузят друг дружку, и ему стало смешно.

— Не, до старости нельзя. Что мы, ненормальные?

— Тогда иди и не спорь. Так устроен мир: чтобы помириться, кто-то к кому-то должен прийти.

— А почему я к нему, а не он ко мне?

— А потому, что он может задать тот же вопрос, и так без конца. До самой старости.

Напоминание про старость заставило Серёжку прекратить спор. А барабанщик добавил:

— Когда вы поругаетесь и подерётесь в следующий раз, Валерка придёт к тебе мириться, а потом опять ты к нему. Устраивает тебя такой порядок?

— Устраивает, — вздохнул Серёжка и стал вслед за барабанщиком подниматься по лестнице.

Они вошли в комнату, где жил Валерка, человек добрый, но вспыльчивый и драчливый. Голова у Валерки была похожа на дыню, но не на дыню, вытянутую кверху, а на дыню, лежащую на боку. Из-за этого Валерке было трудно подобрать в магазине шапку.

Валерка был занят серьёзным делом: он чинил будильник. На диване была расстелена газета, а на ней лежали большие и маленькие винтики, колёсики, пружинки.

— Вы в часах не разбираетесь? — спросил Валерка барабанщика. На Серёжку он даже не взглянул, как и полагается, когда люди в ссоре.

— Нет, к сожалению, в часах я не разбираюсь. Да к тому же меня ждёт неотложное дело, я пошёл.

Мальчишки стояли друг против друга. Валерка сказал:

— Колёсики лишние в будильник не умещаются, прямо всю голову сломал.

И эти слова следовало понимать так «Я на тебя давно уже не сержусь и даже забыл, из-за чего мы подрались».