Алан Милн - Когда-то, давным-давно (сказка для взрослых) Страница 13

— Привет, Удо, ты где? Нам не пора трогаться?

— Мы никуда не едем, — сказал голосок.

— Что случилось? Почему ты прячешься в кустах?

— Я… я неважно себя чувствую!

— Удо, милый, что с тобой? — Лионель вскочил и сделал шаг в направлении кустов.

— Стой! — услышал он пронзительный возглас. — Я повелеваю…

Лионель остановился.

— Воля вашего высочества, — начал он весьма холодно…

Из кустов донеслось явственное всхлипывание.

— Лионель, — раздался наконец очень несчастный голос, — кажется, я сейчас выйду.

Недоумевая, Лионель молча ждал.

— Да, я выхожу, Лионель. Но ты не удивляйся, если: я не очень хорошо выгляжу. Я… я… Лионель… я выхожу… — жалобно сказал Удо и вышел из кустов.

Лионель не знал, что ему делать — плакать или смеяться.

Бедный принц Удо!

Теперь у него была голова и длинные уши кролика, но при этом он каким-то удивительным образом не утерял сходства с настоящим Удо. Грива и хвост — львиные. Что было между гривой и хвостом, не поддается определению. Правда, эта часть тела придавала всему его облику некоторое величие — однако величие такого рода, какое придает человеку каракулевая шуба.

Лионель решил, что надо вести себя как можно более тактично.

— Ах, вот ты где! — воскликнул он весело. — Ну что, поехали?

— Не будь идиотом, Лионель, — сказал Удо, чуть не плача. — Можно подумать, ты не видишь, что у меня хвост.

— Надо же, действительно хвост. Подумать только!

Удо продемонстрировал, что он сам думает по этому поводу, злобно хлеща себя по бокам пресловутым хвостом.

— Сейчас не время для церемоний. Скажи мне, как я выгляжу.

Лионель задумался.

— Совершенно честно, выше высочество?

— Д-да… — сказал Удо нервно.

— Если честно, то ваше высочество выглядит смешно.

— Очень смешно? — мрачно спросил Удо.

— Очень.

Его высочество испустил тяжкий вздох.

— Именно этого я и боялся. Это самое жестокое во всей истории. Будь я львом, в моем положении был бы истинный трагизм и величие. Одинокий, страдающий изгнанник, полный царственного достоинства… — Он немного подумал. — Лионель, тебе приходилось когда-нибудь видеть яка?

— Никогда.

— Я видал одного в Бародии. Так вот, яка нельзя назвать красивым животным, но если бы я превратился в яка, я мог бы надеяться на любовь. Як не вызывает смеха, а то, что не вызывает смеха, можно полюбить. А какая у меня голова?

— Она похожа на…

— Видишь ли, я сам-то не могу посмотреть…

— На человека, не знакомого с вашим высочеством, она скорее всего произведет впечатление головы кролика.

Удо уткнулся головой в лапы и зарыдал.

— К-кролик, — всхлипывал он. — Так недостойно, так лишено истинного пафоса, так… И даже не целиком кролик, — добавил он с горечью.

— Как это все случилось?

— Не знаю, Лионель. Я просто заснул, а когда проснулся, почувствовал себя как-то странно… — Вдруг он сел и посмотрел на Лионеля: — Это та старуха! Помяни мое слово, это она.

— Но почему?

— Не знаю, я был с ней очень вежлив. Ты же помнишь, как я тебе сказал: «Будь с ней вежлив, может быть, она фея». Я сразу это понял. Что теперь делать? Давай устроим военный совет и все обсудим.

Принц Удо выдвинул два предложения: первое — чтобы Лионель завтра утром поехал и убил старуху, второе — чтобы Лионель поехал сегодня вечером и убил старуху.

Лионель возразил, что если это она превратила принца в… («вот именно», — поспешно прервал его принц), то только она может превратить его обратно и, в таком случае, лучше пока ее не убивать.

— Все равно, я хочу, чтобы кого-нибудь убили, — раздраженно твердил Удо, и, в общем, его чувства вполне можно понять.

— Давай сделаем так: ты останешься здесь дня на два, а я тем временем вернусь обратно, разыщу старую ведьму и заставлю ее во всем признаться. Она что-то знает, в этом я уверен. И тогда решим, что делать дальше.

Удо погрузился в размышления.

— Почему тебя ни в кого не превратили? — в конце концов спросил он.

— Не знаю. Думаю, потому, что я слишком незначительная особа.

— Да, наверное, поэтому. — Удо сразу почувствовал себя лучше. — Конечно, так оно и есть. — Он пригладил лапками усы. — Они меня боятся.

Он явно приободрился, и Лионель решил, что настал я подходящий момент для расставания.

— Могу я покинуть вас, ваше высочество?

— Да, ты можешь ехать.

— А я застану вас здесь, когда вернусь?

— Может, да, а может, и нет. Может, да, а может, нет… Боятся меня, — пробормотал он в усы. — Несомненно.

— Так что мне делать, если вас здесь не окажется?

— Возвращайся во дворец.

— До свидания, ваше высочество.

Удо помахал ему лапой:

— До свидания, до свидания.

Лионель сел на лошадь. Отъехав достаточно далеко, он остановился и, дав наконец себе волю, разразился хохотом. Приступ за приступом сотрясали его с головы до ног. Он пытался перестать, но при воспоминании о внешности его королевского высочества все начиналось сначала.

«Я больше не мог с ним оставаться, — думал он. — Еще чуть-чуть, и я бы не выдержал. Бедный Удо! Однако, надеюсь, скоро он поправится».

На следующий вечер он доехал до места, где стояла хижина, но она исчезла. Тогда он вернулся обратно, но Удо тоже исчез. Ему ничего не оставалось, как отправиться во дворец.

Оставшись один, Удо стал обдумывать свои дальнейшие шаги. Перед ним было три пути.

Он мог оставаться на этом самом месте, пока не поправится. Эту возможность он сразу же отверг. Когда у вас голова кролика, львиный хвост и тело тонкорунного барашка, потребность в действии становится непреодолимой. Кровь отважных предков бросается в голову и призывает — вперед!

Можно было вернуться в Арабию.

В Арабию? Где его так любили, уважали, где он пользовался такой популярностью? В Арабию, где он каждый день специально выезжал на прогулку, чтобы толпы подданных его отца могли выразить наследному принцу восторг и преданность? Нет, это было бы крайне неудобно.

Тогда в Евралию?

Почему бы и нет? Принцесса Гиацинта позвала его. Какое благородство он продемонстрирует, если придет к ней на помощь даже теперь — в таком состоянии здоровья. Он пострадал, служа ей — по крайней мере, так можно сказать, и, по всей вероятности, это правда. Она в опасности: волшебники, чародеи, мало ли что еще. Лионель находит его смешным, но ведь у женщин, как правило, не особенно развито чувство юмора. Может быть, в детстве у Гиацинты были кролики… или ягнята. Она может найти его трогательным. А львиная грива, хвост… ей это может показаться впечатляющим. Женщинам нравится, когда в любимом мужчине есть что-то дикое, неукротимое…

Присутствие Лионеля совершенно излишне. Лионель и он (в его теперешнем состоянии) не могут явиться в Евралию вместе — контраст был бы слишком разителен… А вот он один — ее единственная поддержка и опора… Несомненно, принцесса должна оценить такую преданность.

И еще — очень может быть, что какой-то чародей из Евралии заколдовал его, чтобы не дать возможности помочь принцессе. Если так, то лучше быть в Евралии, чтобы самому разобраться с этим чародеем. Сейчас принц с трудом представлял себе, как будет разбираться, но, конечно, он сумеет придумать что-нибудь очень мудрое на месте.

И потому — в Евралию!

И он затрусил по дороге. Как справедливо заметил Лионель, они его боятся.

Глава 10

Шарлотта Гулигулинг поражает критиков

Леди Бельвейн сидит в своем саду. Она очень счастлива. В правой руке у нее огромное перо из хвоста самого любимого гуся, выкрашенное в красный цвет. Темные пряди волос, перекинутые на одну сторону, ложатся на бумагу, кончик языка от усердия прикушен белоснежными зубками. Графиня сочиняет. Левой рукой она отбивает такт по столу: раз-два, раз-два, раз-два…

Удивительная женщина!

Вы помните ее последний разговор с принцессой Гиацинтой? «Я чувствую, что мы нуждаемся в посторонней помощи…» Целых две недели тревожного ожидания. Подействовало ли волшебное кольцо? Даже если бы и не было никакого принца, все равно ее положение при дворе сильно пошатнулось. Теперь они с принцессой стали врагами. А в худшем случае — эти волшебные кольца то и дело отказывают — принц в полном здравии и, возможно, сильно рассерженный вот-вот появится и начнет ее преследовать.

И все же она сочиняет.

А что именно? Она готовится к литературному состязанию — последний проект, подписанный принцессой.

Мне нравится, что она мирно предается литературному труду, в то время как все ее будущее висит на волоске. Роджер относится к этому совсем по-иному. «Даже теперь, — пишет он, — она надеялась урвать последнюю пригоршню золота у своей несчастной страны». Я начисто отрицаю подобное обвинение. Ничего она не надеялась «урвать». Она всего лишь участвовала в официально одобренном состязании под псевдонимом «Шарлотта Гулигулинг».