Витауте Жилинскайте - Путешествие на Тандадрику Страница 14

Переждав немного и придя в себя, Кадрилис снова пустился в путь. Промокшие ноги отяжелели, налились свинцом, ломило спину, стреляло в шею, силы его постепенно таяли. И когда заяц стал терять от усталости сознание, он услышал далёкий, постепенно усиливающийся шум.

Кадрилис навострил ухо: кто-то плыл в ту же сторону, что и он. «Погоня, — мелькнула мысль. — Не иначе, крокодил. В этой тине их наверняка пруд пруди». Но у него уже не было сил для паники. Кое-как добравшись на своём плотике до раздвоенного стебля, он притаился и стал смотреть в ту сторону, откуда приближалась опасность. Долгое время никто не появлялся, только вода помутнела, и на её поверхности заходили волны, как перед бурей. И вот наконец что-то показалось. По воде, извиваясь, плыл его цветок! Точнее — извивался и двигался стебель, а сама закрытая чашечка возвышалась над водой. Привыкшие к сумраку глаза Кадрилиса разглядели одну важную, или, как сказала бы Лягария, жизненно необходимую деталь: между лепестками торчала какая-то нить. Она была похожа на ниточку из хвоста Кутаса, которая оторвалась, когда они с приятелем озорничали.

— Вот тебе раз! — удивился заяц, окуная отяжелевшие лапы в воду, чтобы грести вслед за стеблем. Лапы еле двигались, сил у Кадрилиса не осталось. Но тут поднятая цветком волна подхватила пластиковый матрасик и понесла его вперёд с такой скоростью, что только держись! Кадрилису оставалось лишь рулить одной лапой, чтобы мчаться на всех парусах. Рулить приходилось с усердием, чтобы не врезаться в окружающие растения. Рассматривая удаляющийся цветок, Кадрилис сделал ещё одно открытие: чем дольше плыл стебель, тем тоньше он становился. «Может, вернётся назад, к своим корням, и мигом потолстеет, как прежде», — предположил заяц.

А увлекаемый течением пластиковый плот всё плыл и плыл…

В плену у цветов

Трудно сказать, что чувствовали бедные игрушки, которые нёс по воде наглухо захлопнувшийся цветок. Не видя ничего вокруг, они сгрудились в кучу, уцепились за пестики и затаились в томительном ожидании конца этого странного путешествия. Они слышали, как по ту сторону мягких благоухающих стен шумит поток, плещется вода. Только Эйнора в своей двойной тюрьме была окружена беззвучной тишиной. Прошло довольно много времени, пока плеск наконец стих. Цветок перестал двигаться, всё замерло, и лепестки начали раскрываться…

Игрушки ещё крепче уцепились за пестики, а «Серебряная птица» вдруг скатилась с откинувшегося лепестка, как пасхальное яичко, — оказывается, цветок раскрылся у самой земли. Недолго думая пилот бросился вслед за своим кораблём. За ним кубарем покатился на землю лягушкин саквояж, утаскивая за собой Лягарию. Твинас с Кутасом продолжали держаться за пестики, но те зашевелились и стали стряхивать их с себя, пока пингвин с щенком друг за дружкой не вылетели наружу. Лепестки вновь закрылись, и цветок заскользил по водной глади обратно на своё место…

Путешественники огляделись. Они оказалась посредине небольшой поляны, окружённой со всех сторон холмами. В мутном жёлтом небе светили сразу несколько небольших солнц: тёмно-зелёное, зеленоватое, ярко-зелёное, цвета ряски… Пилот провёл рукой по треснувшему стеклу очков, поправил покосившийся шлем и направился к «Серебряной птице».

— Эйнора, — заковылял за ним пингвин Твинас, — как там Эйнора?

Однако корабль упал таким образом, что дверь оказалась внизу.

— Нужно перевернуть его, — констатировал пилот.

Они с Твинасом стали изо всех сил толкать корабль. К ним присоединился и Кутас, который тревожился за друга. Где он сейчас? Лежит под водой? Ведь отчётливо было слышно, как за лепестками ползущего цветка плескались волны. Или же перескочил на соседний цветок и сидит там один-одинёшенек? Или, может быть, прыгает с лепестка на лепесток, окончательно заблудившись и выбившись из сил?.. Нет, нет, отгонял от себя мрачные мысли щенок, его приятель не может, не должен пропасть, у него же есть волшебное слово и потайной кармашек!

«Серебряная птица» долго не поддавалась, но в конце концов сдвинулась с места, и в это мгновение раздался вопль Лягарии:

— Смотрите!.. Вы только посмотрите!

Из-за окрестных холмов вытягивались вверх цветы — яркие, островерхие чашечки на упругих могучих ножках.

— Ни… ни разу не видел таких клювастых, ни на одной картинке, — завращал глазами Кутас.

Вытянувшиеся высоко над холмами цветы наклонили чашечки и стали приближаться к поляне. Игрушки кинулись кто куда, да только где ж тут спрячешься. Оставалось прильнуть к космическому кораблю и ждать, что будет дальше.

Долго ждать не пришлось: приблизившись, цветы подхватили лепестками-клювами игрушки — совсем как птицы червяков — и подняли их в воздух. Не забыли и «Серебряную птицу», причём сначала цветы открыли дверь и вытащили из салона Эйнору.

Затем игрушки сложили рядком, и один из цветов обмотал их поперёк туловищ сухим стеблем вьюнка. Под конец появился новый цветок, который согнулся в три погибели и положил на землю какой-то предмет. Игрушки увидели вазу — большую хрустальную вазу! Откуда она здесь, в царстве цветов?

Хозяева планеты опустили в наполненную водой вазу связанные игрушки — целый букет игрушек! Теперь цветы стали водить вокруг вазы хоровод — то в одну, то в другую сторону, то отступая назад, то приближаясь; потом, разбившись на пары, захлопали лепестками, как в ладоши, потом снова выстроились в хоровод. В самый разгар веселья из-за дальнего высокого холма вытянулись ещё два цветка, ослепительно белых, с гордо раскрытыми лепестками и оранжевыми пестиками, — настоящие королевские лилии. Слегка наклонив чашечки, они с одобрением любовались на представление.

Игрушки не переговаривались, не стонали, не рвались из вазы на волю: они настолько были подавлены, что утратили силы. И лишь когда натанцевавшиеся цветы скрылись за холмами, когда удалилась королевская чета и вокруг воцарилось спокойствие, игрушки заговорили.

— Я ног не чувствую! — заохала Лягария.

— Эйнора, — спросил Кутас, — тебя сильно тряхнуло в корабле?

— Лучше не спрашивай… — только и сказала кукла.

— Надо потерпеть, — попытался утешить её щенок, — наш Твинас что-нибудь придумает.

— Так ведь трубка пропала, — огорчённо всплеснул крыльями пингвин.

— Трубка пропала! — раздражённо прошипела Лягария. — Это мы тут пропадаем из-за тебя!

— Из-за меня?! — сник Твинас.

— Только из-за тебя! Если бы не твоя затея посидеть и помолчать перед полётом, мы бы стартовали раньше и в наш корабль не врезался бы метеорит! И не пришлось бы спускаться на эту планету латать дыру.

— Выходит, во всём виноват… я? — пробормотал ошарашенный толстяк.

— А мне тут пришло в голову, — вмешался в разговор щенок, — во всём, пожалуй, виноват я.

— Это ещё почему? — удивилась лягушка.

— Когда я скатывался с лепестка, как с горки, — признался Кутас, — то сломал пестик, и тогда… тогда цветок и захлопнулся. Мы с Кадрилисом так расшалились, то есть… расшалился один я! — взял на себя вину Кутас.

Командир группы зыркнула в его сторону и пробурчала:

— Вылезло всё-таки шило из мешка.

— Скажите, — не выдержала Эйнора, — а пилот Менес сейчас с нами?

— Добрый день, — ответил тот спокойным голосом. — Вы по мне соскучились?

— Я? — смутилась кукла. — Я только подумала, что… вас сейчас тут нет, и… забеспокоилась.

— Забеспокоились, что меня нет рядом? — тихо переспросил пилот, поворачиваясь к ней треснутым стёклышком очков.

— Да, наверное… а может, и нет… — скрывая испуг, пролепетала Эйнора.

— Чем переливать из пустого в порожнее, лучше организовали бы наше спасение, — уколола обоих Лягария. — Только я одна и способна оценить ситуацию, а у остальных в голове хаос. Слушать тошно.

— Тогда заткни уши, — вскинулась Эйнора.

— Что?! Что ты сказала?! — повернулась к ней бородавчатой щекой лягушка. — Ну-ка, повтори, ты… оборванка!

— Я только хотела сказать, — покорно сказала кукла, — иногда… я такое несу, что лучше заткнуть уши…

— Смотри у меня! — пригрозила Лягария.

— А ты и не смотри, и не поддавайся ей, Эйнора! — вскипел Кутас.

Кукла ещё ниже опустила голову.

— Не надо, Кутас, — глухо пробормотала она.

— А вот и надо! Это она тут… хаос устраивает!

— А ты не возмущайся… щенок! — прошипела лягушка.

Слово за слово — казалось, игрушки вот-вот передерутся. Туго связанные, с опущенными в воду ногами, вконец измученные, раздражённые, они толкались в вазе так, что даже цветы подняли из-за холмов чашечки и разинули от любопытства лепестки-клювы.

Первым взял себя в лапы Кутас.

— Про… простите, — виновато обратился он к лягушке. — Но и обзываться тоже некрасиво.