Дмитрий Емец - Таня Гроттер и перстень с жемчужиной Страница 15

Повертев ее в руках, Таня сунула осколок в карман.

Глава 3

Наляпы

Только тот, кто отдает, способен взять.

Когда внизу показался Петербург, Ягун удовлетворенно кивнул. Он подул на замерзшую руку – перчатку с правой он недавно неудачно уронил, и теперь она плавала где-то в Балтийском море – и, направив трубу насадкой вверх, стал снижаться. Пылесос, израсходовавший почти весь свой бак, поминутно принимался чихать, и Ягун с тревогой подумывал, что произойдет, если горючее закончится прямо сейчас.

Привыкнув к компактному уюту магического мира, Ягун всегда – особенно поначалу – испытывал легкую подавленность, сталкиваясь с бестолковой огромностью лопухоидного мира. Пестрое излишество его бесконечных улиц, давящие размеры многоэтажек – все это казалось ненужным, хаотичным и раздражающим.

Чем больше Ягун снижался, тем огромнее казался город внизу. Серые вылинявшие проплешины пустырей, шершавая зелень скверов, причудливые кривые каналов. В целом город сверху походил на макет, причем на макет, выполненный поспешно и без особой тщательности. Ягун давно заметил, что реальность порой выглядит менее реально, чем наше представление о ней. Например, порой невозможно поверить, что тот серебристый червячок на другом конце улицы – обычная водосточная труба. «Ну не бывает таких труб! И тень так не лежит!» – сказали бы художнику. Ан нет, бывает. И труба настоящая, и художник – жизнь.

Пылесос снова чихнул. На мгновение мотор перестал работать, и машина «провисла», сильно задумавшись, а не рухнуть ли ей. Но все же передумала и вновь затрещала.

«И где я возьму в Петербурге русалочью чешую? Ничего, нагружу Семь-Пень-Дыра. Он же сам – хи-хи! – пылесосолюбитель. А пожадничает – останусь у него гостить на неопределенное время. Э? Тут уж он зачешется!» – бодро подумал Ягун.

То, что пылесос едва не упал, ничуть не поколебало бьющей через край жизнерадостности играющего комментатора. Выбрав подходящую крышу, Ягун опустился и, заглушив пылесос, слез. Разминая ноги, подошел к краю, глянул вниз и присвистнул, подумав, что этот дом, пожалуй, выше Большой Башни Тибидохса. Скрыв пылесос заклинанием невидимости, Ягун разместил его в безопасном месте, где на него не могли натолкнуться даже случайно.

Висячий замок, запиравший чердачную дверь, отвалился от единственной зеленой искры. Еще одна искра вернула его на место. Спустившись вниз в лифте, Ягун вышел из подъезда и осмотрелся.

Он представления не имел, в какой части города находится, но это его не тревожило. Недаром говорят, что язык до Киева доведет. Это обычный язык. Язык же играющего комментатора был способен довести (а то и завести) вообще куда угодно.

– Ну Семь-Пней-и-Дыр! Надеюсь, ты меня ждешь, потому что я все равно приду! – сказал Ягун.

Он обладал уникальной способностью любое поручение превратить в цирк, а из любого важного мероприятия устроить фарс.

Час спустя Ягун был на месте. Семь-Пень-Дыр жил в одном из тех типично питерских дворов-колодцев, которые вызывают дикую тоску по солнцу. Во двор вела арка. Еще одна арка, зарешеченная незапертыми воротами, помещалась слева, после чего, не мешкая, требовалось свернуть опять-таки налево, чтобы не пролететь мимо двери подъезда.

– Если Лоткова спросит меня, куда я ходил, скажу, что ходил налево! Причем целых два раза! – произнес Ягун, довольный своей шуткой.

Громыхающий старинный лифт с открывающимися вручную дверями поднял его на пятый этаж. На огромной площадке было всего две двери, одна из них была обита чем-то вроде простеганной ваты, которую квадратиками перехлестывала проволока. Такие двери порой можно еще встретить в старых домах. Другая дверь, в душе железная и громыхающая, снаружи маскировалась кокетливыми деревянными планочками.

И хотя ни на правой, ни на левой двери не было номера, интуиция подсказала Ягуну, что дверь Семь-Пень-Дыра именно первая, старомодная.

Несмотря на внешнюю непрактичность и рассеянность, заставлявшую его вечно путать соль с сахаром, Сарданапал был маг прочномыслящий и стратегически расчетливый. Это свойство характера и заставило его некогда скупить в крупных городах России большое количество хороших, хотя и неброских квартир и раздавать их завершившим обучение ученикам Тибидохса. При желании выпускники могли переезжать из города в город, не задумываясь о таких мелочах, как крыша над головой. В одной из таких квартир и поселился Семь-Пень-Дыр.

Ягун некоторое время безуспешно искал звонок. Так и не обнаружив ничего похожего, он пожал плечами и хотел постучать, но тут дверь сама открылась рывком. Здоровенная рука сгребла Ягуна за ворот комбинезона и втащила в комнату.

– Ну что, попался? Думал нас обмануть? – прорычал голос.

– Что вам надо, мамочка моя бабуся? – спросил Ягун непонимающе.

Ему, магу, показалось бредом, что на него могли напасть. И главное – кто? Лопухоиды!

– Что, отрекаемся? Сейчас вспомнишь! – тяжелая рука не то шлепнула, не то мазнула Ягуна по лицу. Ноздри сразу забило смрадом.

Плотные шторы были задернуты. В квартире царил полумрак. Все же Ягун сумел различить три массивные фигуры. Его проволокли по коридору и втолкнули в комнату. Ягун рванулся и вскинул руку с перстнем, собираясь крикнуть: «Искрис фронтис», но не успел. Чья-то жесткая, как подошва, ладонь зажала ему рот, в то время как кто-то с нежной опытностью карманника сдернул со среднего пальца магический перстень. В последний миг Ягун согнул палец, чтобы не позволить кольцу ускользнуть, но кольцо все же сорвали, ободрав ему последнюю фалангу пальца до крови.

Ягун попытался вцепиться в ладонь зубами и рвануться за перстнем, однако не успел. Ему дали могучую затрещину, мгновенно спутавшую все его мысли, и как кучу ветоши отбросили в угол. Вспыхнул свет. Ягун воззрился на нападавших. Комната запрыгала у него перед глазами пестрым рисунком обоев. Редкими зубами оскалилась батарея. Но не это заставило Ягуна ощутить себя полным психом. У трех фигур, сгрудившихся вокруг него, существовала одна общая черта, заключавшаяся… в полном отсутствии всяких черт.

Говоря совсем просто: у тех, кто напал на Ягуна, не было лиц. Глаза, нос, уши, брови, лоб, волосы – все эти привычные детали заменял единственный овал с длинной ротовой прорезью. Внутри этой прорези помещался бело-розовый мускульный шевелящийся отросток. Изредка рот распахивался – точно расползались края раны, и отросток выглядывал наружу. Да, это был язык, но язык необычный, потому что завершался он глазом.

С полминуты Ягун пребывал в замешательстве, пока наконец память не пришла ему на выручку. Он вспомнил, что Медузия как-то рассказывала о наляпах, которых темные маги творят из обрезков ногтей, сырого теста и болотной жижи. Наляпы обладают чудовищной силой, не ведают страха и отлично справляются с несложными поручениями. Правда, долго они не живут и через три-четыре дня рассыпаются, однако всегда можно «наляпать» новых наляпов. Отсюда, собственно, и взялось слово. Помнится, он, Ягун, прохихикал тогда всю лекцию, выбирая момент, чтобы безопасно спросить у Медузии: нельзя ли переименовать наляпов в тяпляпов?

Теперь, однако, ему было совсем не смешно.

Один из наляпов сжимал в ладони Ягунов перстень, изредка открывая рот, чтобы с беспокойством посмотреть на него языком-глазом. Ягун отлично понимал, в чем проблема. Магический перстень, оказавшийся в чужих руках, разогревался и обжигал. Боли наляп явно не испытывал, однако с пальцев его капала болотная жижа. В свободной руке наляп держал короткую дубинку, край которой опоясывали два медных обруча с шипами. Оружие страшное в ближнем бою. Похоже, из троих наляпов этот был старший.

В памяти Ягуна, обладавшей редким даром хранить все неважное и начисто выбрасывать все мало-мальски значимое, наконец всплыло заклинание против наляпов.

«Прогорклюс!» – хотелось крикнуть Ягуну, однако пока перстень был не на руке, рисковать не стоило. Если искра и возникнет, что далеко не гарантированно, она будет недостаточно яркой, чтобы изгнать наляпов.

Ягун еще готовился к рывку, когда два других наляпа решительно сгребли его под руки и подняли. Сырые, гладкие, болотной жижей пахнущие лица почти соприкасались с лицом внука Ягге. Упругая, влажная сила стискивала запястье. Шевелились в приоткрытых ртах зоркие языки.

– Говорили тебе не лезть в чужие дела!.. Куда ты его спрятал? – пробулькал наляп с короткой дубинкой.

– Я спрятал? Что я спрятал? – спросил Ягун, но тотчас, спохватившись, что может выведать что-то интересное, добавил: – А в какие дела-то?

Наляпы заворочались, плотные, тяжелые, с длинными трещинами на высыхающих глиняных телах.

– Так ты не Семь-Пень-Дыр?

Ягун замялся. Соблазн сказать «нет, я не Семь Пней» был велик, однако Ягун не стал рисковать. Не факт, что наляпы оставят его в живых, узнав, что обознались. Не исключено, что им приказано уничтожать случайных свидетелей. Сотворить наляпов – само по себе большое преступление. Слишком древние и опасные силы приходится пробуждать при этом. Силы, которые лучше оставить спящими. Светлые маги никогда не изготавливают наляпов, ограничиваясь зеркальными двойниками. Темные же всегда помнят, что, чрезмерно заигравшись в наляпов, легко утратить собственную сущность.