Василий Тихонов - Страшные сказки Страница 15

Это вот Кривой лог-от и есть. Гриша, пока шёл, всё дивился, какие видения открываются. Боролись сначала три полотнища, потом уж два остались - белое да красное. Тут как пыхнет! Вот красное и залило всё небо. Старики уж потом Грише растолковали, что, мол, война будет промеж двух воинств, что красное воинство верх возьмёт, но кровищи много прольётся. Так, почитай, и сбылось, хотя и за полвека предсказано было.

А покуда Гриша к церкве шёл, всё думал, где же он яичко возьмёт. Они по избам хранятся год, до следующей Пасхи, не выбрасывает их никто. Вот и непонятно: зачем оно лесному хозяину понадобилось? Старухи-то у нас пасхальные яйца на пожарах пользовали. Ежели от молнии постройка какая загорится - дак они в огонь простоквашу лили и яйцами забрасывали. И вот ведь диво - помогало, огонь-от быстро утихомиривался.

Подошёл Гриша к церкве, слушает. Тихо там, аж в ушах звенит, и дверь приоткрыта. Даже не скрипнула, как вошёл. Ступает по полу, а каждый шаг в углах отдаётся. Гулко там, пусто. Сердечко так и ёкает от страху, а идти надо. Всю церкву обошёл - нет яичка нигде. А тут опять же - Богородица. Гриша-то на неё засмотрелся, а Матерь Божия глазом на алтарь косит. Знак подаёт. Пошарил Гриша за алтарём, яичко в кулачок зажал. И кажется Грише: вроде тёплое оно, будто сейчас из рук кто-то выпустил. Принёс яичко Якуне. А тот говорит:

- У себя, паря, держи, мне его не надобно. Спрячь где-нибудь, чтобы не нашли, а то беда будет.

Гриша его на вышке в старую рухлядь и зарыл. А пока нёс, ночи-то студёные ещё, яичко руку и грело. День промаялся, - всё молчком да молчком, а вечером к соседям как бы напросился, чтобы уж не возвращаться. Мать поворчала, да отпустила.

Подошёл Гриша к Кривому логу, а ноги сами собой подкашиваются. Чудится, что страшный кто-то, хвостатый и рогатый, за штанину дерёт, идти не даёт, мягким чем-то обволакивает. Сотворил он молитву, дальше пошёл. На полянке и вправду пенёк стоит. И вот что удивительно - ночь тёмная, а тут светло. Присел Гриша, вдруг кусты раздвигаются, выходит мужичок в армяке с рукавицами за кушаком, и шапчонка у него на макушке смешная.

- Пошто в такое страшное время, - говорит, - в мой лес пожаловал, паренёк?

Тот молчит, помнит наказ Якуни.

- Какой ты, паря, неулыбчивый да неразговорчивый. Хошь, я тебя повеселю? А ну, слуги мои, подьте сюды!

Заскакали тут по полянке зайчата. Ворона их взнуздывает, верхом катается. Тут и коровушка на полянку выбежала, выменем трясёт, хвостом крутит. Моталась, моталась по кругу да и пала.

Мужик-то орёт:

-  Ой, милая моя, умаялась, увалилась! Надо бы тебя полечить!

Зайчата подскочили, стали корову в бока торкать, а та не шевелится. Мужик её и так, и сяк крутит, рога ей пилой шоркать стал - ничего не помогает. А ворона как в нос клюнет - та и соскочила разом. Тут и пропало всё. Сдержался Гриша, не рассмеялся. Вдруг смотрит: деревья закачались, вихорь прошёлся. Выходит на поляну мужик здоровенный.

- Вот ты мне и попался, голубчик, - говорит. - Ты пошто у меня в лесу шишек наворовал? Говори, а не то задавлю!

Страшно Грише, но молчит, крепится. Мужик вкруг него похаживает, ручищи свои протягивает, а взять не может. Но и он пропал. Тут деревья вершинки к земле клонить стали, и странно так: ни звука, ни ветерка, травинка даже не шелохнётся, а деревья гнутся. Вышел тут на поляну громадный мужик.

-  Ну, сказывай, -  говорит, -  зачем пожаловал.

-  Я, дяденька, договариваться. Якуня-то расхворался, не встаёт вовсе.

-  А уговор-то знаешь?

-  Да знаю, знаю, дяденька. Вот и яичко принёс.

-  Ну давай, бери топор, ссекай осинку, торговаться будем.

Гриша всё, как Якуня велел, сделал. Повалил осинку одним махом - не то сила откуда-то взялась, не то осинка такая попала. Сел с вершинки на полуденной стороне, а лесной хозяин с комля устроился.

-  Ты мне, -  говорит, -  пять коров и бычка в придачу отдашь.

- Куда тебе, дяденька, целое стадо! Мы вон на овечку только и согласные, да и то яловую.

-  На что мне ваша яловая! Лучше быка отдавайте!

-  Не-ет, дяденька. За быка у Якуни шапку вместе с головой снимут.

- Ну, давайте мне тогда корову краснопёструю со звёздочкой белой во лбу. У младшего-то моего брательника, сам видел, пропала коровёнка любимая.

Тут Гриша так и ойкнул. Это ж их корова и была, одна такая во всём стаде.

- Не, дяденька, лучше двух забирай, - говорит. - Одну бери красную, другую чёрную.

Как сказал - схватил мужик яичко и пропал. Только деревья вновь вершинки к земле приклонили. Пришёл Гриша к Якуне, всё как было рассказал. А тот ругаться:

- Что ж ты, варнак, наделал! Как мне теперь перед обчеством ответ держать! За двух-то коров не поздоровится нам с тобой. Да тебя по малолетству помилуют, а мне уж беды не миновать!

Но дело сделано, пора уж к первому дню готовиться. Якуня велел хворостины срубить новые, да не берёзовые или осиновые, а ивовые, чтобы их до конца лета хватило, чтобы не ломались. Пастухи, вишь, хворостиной одной всё лето управляются, невозможно их менять, нет на это разрешения. Управился Гриша, а тут и время первого выгона настало. Для деревни это праздник большой, корова-то, она кормилица, невозможно без неё прожить. Бабы во всём нарядном, мужики кушаками подпоясаны. Один пастух в рванине, одежа у него особая. Тоже такой обычай, чтоб у пастуха одежа на отличку была.

Якуня бабам наказывал, чтобы не припозднились, чтобы всю скотину разом сганивали, иначе пасти невозможно. Вот и собрали всех на огарке, хозяева по избам разошлись. Помолился Якуня, поклоны на все стороны положил и зачал коров смешивать. Ведь у каждой скотинки волоски со лба взял! Гриша во все глаза глядит - первый раз его Якуня допустил до такого, интересно ведь! А Якуня размял воску и волоски коровьи в нём замешал, вощинку ту в трубу закатал, чтобы не выпала, и пошёл стадо обходить кругом. Идёт, шепчет что-то, слов не разобрать. Вдругорядь пошёл. А тут хозяйка бежит, корову свою гонит. Заспала выгон-то да решила, видать, сбоку пристроиться. Осерчал Якуня:

-  Убирайся со своей дохлятиной! Нет у меня для неё места!

Баба тоже заблажила -  горластая была, злющая:

- Не имеешь такого права! Тебя обчество для всех нанимало. Чтоб ты провалился, ирод проклятый!

Якуня с лица аж потемнел да и ожёг её хворостиной. Баба за руку схватилась и убежала. И с той поры она у неё сохнуть стала. Вот какая сила в хворостине была заключена! Гриша испугался.

- Давай, дяденька Якуня, - говорит, - я сам эту коровёнку пасти буду. Пусть уж ходит побоку где.

- Давай, давай, только зря это всё. Она ж теперь со всеми бродить не будет, её коровы сами не пустят.

Как сказал, так и получилось. Хоть и воевала хозяйка с пастухом, а толку никакого не было: корова одна всё бродила, вовсе показываться перестала - потерялась. Хозяйка по всей деревне стала жаловаться, что Якуня её скотину лешему отдал. Тут ей и присоветовали сходить ко старушке. Старушка поначалу отказывалась.

-  Ничё, -  говорит, -  не знаю, ни с кем не договаривалась.

Хозяйка ей плату хорошую посулила, та и согласилась помочь выведать, куда коровёнка запропастилась.

- Приходи к полночи в избу, голубушка. Подношение принеси, я уж сведу тебя со знающим, он тебе всё про коровёнку расскажет.

Баба так и сделала. Яичек напекла, хлеба ломоть с солью, табаку завернула в тряпицу.

Приходит, а старушка и говорит:

- Спать ложись у крайнего окошка, что на улицу глядит. А я уж посодействую, чтобы у тебя всё хорошо было.

Боязно бабе, сама не рада, что пришла, но делать нечего, корову ещё жальче. Приготовилась она, лежит, ждёт. А старушка в то время печь открыла, бормочет, слова какие-то страшные в трубу шепчет. Тут вихорь прошёлся по улице. Чует баба, что дышать ей тяжельше стало, как давит кто-то. В окошко глянула: там мужик здоровущий стоит, к крыльцу прислонился. Закрестилась она наотмашь, а он осерчал и говорит:

-  Ждала, звала, а сама крестишься, проклятая! Вот я тебя ужо задавлю!

- Ой, прости, батюшка! Не со зла я, по глупости и маломыслию. Ты уж подскажи мне, где корова моя пропала, а то мочи нет без кормилицы жить - детишек жалко.  Я тебе и гостинчик припасла.  Вот,  возьми, батюшка. Тут и хлебушек, и табачок, и яички. Отведай, будь ласков!

Принял мужик гостинчик, цигарку свернул, палец к ней приложил, а цигарка-то сразу и затлела. Стоит он, курит, на землю сплёвывает.

- Знаю я, где корова твоя пропала. Зря ты, баба, Якуню обидела. Он на людей злой, они ему много плохого сделали. Вот на тебе и отыгрался. Привязал Якуня твою Зорьку в самом глухом месте. Завтра пойдёшь, дак ещё живую застанешь. Но смотри, не жилец она на этом свете. Не сейчас, так потом пропадёт, - сказал так, крутанулся на пятке, и с того места вихорь обратно по деревне прошёл.

Пришлось бабе спозаранку в лес идти. Якуня это заприметил.

- Иди, иди, - говорит, - может, что и найдёшь. Косточки там али ещё что другое.