Астрид Линдгрен - Эмиль из Леннеберги Страница 15

Когда они проехали самый последний поворот дороги, то заметили свет. Это горел огонь на кухне дома в Каттхульте – Креса-Майя поджидала их с ужином.

Может, ты думаешь, что Эмиль, добыв коня, перестал проказничать? Как бы не так! Два дня скакал он на Лукасе, но уже на третий день, стало быть третьего ноября, принялся за старое. Угадай, что он натворил… Ха-ха-ха, не могу не смеяться, вспоминая об этом. Так вот, Эмиль в тот день… нет, стоп! Молчок! Я обещала его маме никогда не рассказывать, что он натворил третьего ноября. Ведь, по правде говоря, как раз после этой проделки жители Леннеберги собрали деньги, чтобы отправить Эмиля в Америку. Понятно, маме Эмиля вовсе не хотелось вспоминать о том, что тогда произошло. Она даже ничего не написала об этой проделке в своей синей тетради, так что с какой стати мне рассказывать об этом! Нет, не буду, но зато ты услышишь, что выкинул Эмиль на второй день Рождества note 10.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 26 ДЕКАБРЯ Как Эмиль опустошил кладовую в Каттхульте и поймал Командоршу в волчью яму

До Рождества нужно было пережить еще туманную, дождливую и темную осень. Осень – довольно грустная пора где бы то ни было, а в Каттхульте и подавно. Под мелким сеющим дождем Альфред шагал вслед за быками, вспахивая лоскутки каменистой пашни, а за ним по междусапогах, облепленных комьями грязи, чем выводили из себя Лину, которая тряслась над своими выскобленными добела полами.

– Она страсть какая чистюля, – сказал Альфред. – Женись на ней, и ни минуты покоя всю жизнь не узнаешь.

– Так ты сам, видно, и женишься, – заметил Эмиль.

Альфред помолчал, задумавшись.

– Нет, не бывать этому, – вымолвил он наконец. – Вряд ли я решусь. Но мне никак не сказать ей про это.

– Давай я скажу за тебя, – предложил Эмиль, который был куда храбрее и решительнее. Но Альфред не захотел.

– Нет, тут надо половчее, чтобы не обидеть ее, – пояснил он.

Альфред долго ломал себе голову, как бы половчее сказать Лине, что он не собирается жениться на ней, но нужных слов так и не нашел.

Беспросветная осенняя мгла окутала хутор Каттхульт. Уже в три часа пополудни на кухне зажигали керосиновую лампу, и все рассаживались там, занимаясь каждый своим делом. Мама Эмиля сидела за прялкой и сучила чудесную белую пряжу на чулки Эмилю и Иде.

Лина чесала шерсть, а когда на хутор приходила Креса-Майя, то и она помогала ей. Папа Эмиля чинил башмаки и тем самым сберегал деньги, которые иначе достались бы городскому сапожнику. Альфред не уступал хозяину в прилежании и сам штопал свои носки. На них вечно зияли большущие дыры

– и на пальцах, и на пятках, но Альфред быстренько затягивал их нитками. Ясно, Лина охотно помогла бы ему, но Альфред не позволял.

– Нет, видишь ли, тогда я вовсе попадусь на крючок, – объяснил он Эмилю. – Потом уж никакие слова не помогут.

Эмиль и Ида чаще всего сидели под столом и играли с кошкой. Как-то раз Эмиль попробовал внушить Иде, что эта кошка на самом деле не кошка, а волк. Но она не хотела ему верить, и тогда он протяжно завыл по-волчьи, да так, что все на кухне подскочили. Мама Эмиля спросила, что означает этот вой, и Эмиль ответил:

– А то, что у нас под столом волк.

Креса-Майя немедля принялась рассказывать про волков, а обрадованные Эмиль и Ида вылезли из-под стола, чтобы ее послушать. Ну, теперь страху не оберешься, это уж точно; про какие только ужасы не рассказывала Креса-Майя! Если не об убийцах и ворах, привидениях и призраках, то уж непременно о жестоких казнях, страшных пожарах, жутких бедствиях, смертельных хворях или о лютых зверях вроде волков.

– Когда я была маленькой, – вздохнула Креса-Майя, – у нас в Смоланде от волков просто спасу не было.

– А потом небось пришел Карл Двенадцатый и пострелял всех до одного, чтоб им пусто было, – встряла Лина.

Креса-Майя обозлилась: хотя она и была стара, но все же не такая древняя старуха, какой хотела изобразить ее Лина.

– Болтаешь, будто что понимаешь, – огрызнулась Креса-Майя и замолчала.

Но Эмиль стал к ней подлизываться, и она снова принялась рассказывать про злых волков и о том, как рыли волчьи ямы и ловили в них волков в те времена, когда она была совсем маленькая.

– Стало быть, Карлу Двенадцатому незачем было приходить… – начала Лина и тут же осеклась.

Но было уже поздно. Креса-Майя опять обозлилась, да и неудивительно. Король Карл Двенадцатый, скажу тебе, жил лет двести назад, и КресаМайя уж никак не могла быть такой древней старухой.

Но Эмиль снова стал ластиться к ней. И тогда она рассказала про чудищ еще пострашнее волков, которые выползали из логова лишь лунными ночами и неслышно крались по лесу. Чудища эти умели говорить, сообщила Креса-Майя, ведь они были не просто волками, а оборотнями – полулюдьми-полуволками, и опаснее их никого на свете не было. Встретится, бывало, этакое чудище при лунном свете – пиши пропало, ведь страшнее зверя не придумаешь. Поэтому по ночам, когда светит луна, людям из дома не надо и носа высовывать, сказала Креса-Майя и осуждающе посмотрела на Лину.

– Хотя Карл Двенадцатый… – снова начала Лина.

Креса-Майя в сердцах отшвырнула карды note 11, которыми чесала шерсть, и сказала, что ей пора домой, мол, стара она и сильно притомилась.

Вечером, когда Эмиль и Ида лежали в кроватках в горнице, они снова заговорили о волках.

– Хорошо, что теперь они здесь не водятся, – сказала Ида.

– Не водятся? – переспросил Эмиль. – Откуда ты это знаешь, раз у тебя нет волчьей ямы, чтоб их ловить?

Еще долго Эмиль лежал с открытыми глазами и думал о волках, и чем больше он думал, тем больше убеждался, что, будь у них яма, в нее обязательно попался бы волк. Задумано – сделано, уже на следующее утро Эмиль принялся копать яму между столярной и кладовой. Летом здесь буйно росла крапива, а теперь она лежала на земле, черная и увядшая.

Волчью яму надо рыть долго, чтобы она была глубокой и волк не мог бы выбраться из нее, если уж туда угодит. Альфред помогал Эмилю и время от времени брался за лопату, но все же яма так и осталась невырытой почти до самого Нового года.

– Не беда, – говорил Альфред, – волки все равно не выйдут из леса до зимы, пока не похолодает и у них от холода животы не подведет.

Маленькая Ида задрожала от страха, представив себе изголодавшихся волков, которые студеной зимней ночью выйдут тайком из леса, подкрадутся к дому и завоют под окнами.

Но Эмиль ни капельки не испугался. Его глаза горели. Он с восторгом глядел на Альфреда, представляя себе, как волк свалится в его яму.

– Теперь я прикрою яму ветками и еловыми лапами, чтобы волк ее не заметил, – сказал он, довольный, и Альфред с ним согласился.

– Это уж верно! «Без хитрости не проживешь», говорит Дурень-Юкке, схватив вошь пальцами ног, – добавил Альфред.

Эти слова как присказку частенько вспоминали в Леннеберге, но Альфреду не следовало бы ее повторять, поскольку Дурень-Юкке как-никак приходился ему родным дедушкой и жил на старости лет в Леннебергской богадельне, приюте для бедняков. А над своим дедушкой нехорошо смеяться, хотя Альфред вовсе не имел в виду ничего дурного, а лишь повторял то, что говорили другие.

Теперь оставалось ждать, когда настанут лютые холода, а они были не за горами. В самом деле, они скоро и нагрянули.

Перед самым Рождеством разъяснилось, ударил морозец и, как всегда бывает, повалил снег. То-то было радости! Снег кружил и кружил над хутором Каттхульт, над Леннебергой и над всем Смоландом, пока вся округа не превратилась в один сплошной снежный сугроб. Из снега чуть торчали лишь колья изгородей, и по ним можно было догадаться, где проходит дорога. И ни один даже самый острый глаз не мог бы разглядеть волчью яму. Яму, словно ковром, накрыло пушистым снегом, и Эмиль каждый вечер беспокоился только о том, как бы ветки и еловые лапы не провалились под тяжестью снега до той поры, когда явится волк и рухнет в яму.

В Каттхульте настала горячая пора – к Рождеству здесь готовились основательно! Сперва устраивали большую стирку. Лина и Креса-Майя, стоя на коленях на обледенелых мостках хуторского ручья, полоскали белье. Лина дула на потрескавшиеся от мороза пальцы и плакала.

Потом закололи большого откормленного поросенка, и тогда уж людям, по словам Лины, не осталось места на кухне. Там рядом с блюдами свиного студня, ветчины, копченой грудинки и другой вкусной еды громоздились горы пальтов, кровяной колбасы, свиной колбасы, жареной колбасы, зельца и, наконец, колбас, начиненных кашей и картошкой. А какое Рождество без можжевелового кваса! Он долго бродил в большой деревянной кадушке, в пивоварне. Пекли столько всего, что просто диву даешься: белый хлеб и сладкие хлебцы на патоке, хлеб ржаной и шафранные булочки с изюмом, простые пшеничные булки, пряники, особые маленькие крендельки, меренги – воздушные пирожные из белка – и пирожные с кремом. А еще готовили клецки. Всего не перечтешь. И понятно, в праздник нужны свечи. Лина и мама Эмиля почти целую ночь отливали из воска свечи – большие, маленькие и даже рогатые. Рождество уже стояло на пороге. Альфред и Эмиль запрягли Лукаса в санирозвальни и поехали в лес за елкой, а папа Эмиля пошел на гумно и принес несколько снопов овса, которые приберег для воробьев.