Юбер Монтеле - Профессия – призрак Страница 16

Мало-помалу я лучше узнавал Уинстона — у него был компанейский и совершенно беззлобный нрав.

Поужинав при свечах, Уинстон отправлялся спать в комнату по соседству со своим учителем, сон которого был таким крепким, а я, чтобы улучшить пищеварение, совершал прогулку по первому этажу, стараясь ступать особенно неслышным шагом возле двери леди Памелы, которая, по слухам, спала очень чутко.

В детстве все предметы кажутся гораздо большими, чем на самом деле, а ночные тени еще увеличивают то, чего ты не видишь. Неудивительно, что Малвенорский замок казался мне огромным. Тем более что до сей поры я жил в маленьких домишках! Дом моих бедных родителей и дом мистера Гринвуда оба уместились бы в одной только кордегардии.

В действительности же, как я уже говорил, Малвенор был замком средней величины, который очень плохо содержали преданные, но слишком малочисленные слуги. Впоследствии я оказал честь своим посещением и своим талантом жилищам куда более роскошным, где и прислуги было вдоволь. Но не будем забегать вперед.

Мало-помалу я перестал бояться темноты, не боялся и тогда, когда горел огарок свечи, хотя он придавал потемкам еще более зловещий вид. Поскольку по ночам я передвигался ощупью, как крот или светлячок, я запомнил, где что стоит, и чувствовал себя почти как дома.

Глубокая мысль Уинстона, которую он высказал до того, как я напугал его голосом негодника Артура и загадками буфетной, укрепляла мое спокойствие и уверенность: пока никто не докажет обратного, сказал Уинстон, единственный призрак, бродящий по Малвенору, — это я! Если я перепугаюсь, не значит ли это, что я испугался собственной тени?

Днем в среду 15 августа мой дневной сон был прерван грохотом автомобиля, который становился все громче, — казалось, машина вот-вот врежется в Малвенорский замок. Я бросился к своему наблюдательному посту и увидел машину с откидным верхом — как лошадь на полном скаку, она неслась к парадному входу в замок. Остановился этот роскошный экипаж с медной отделкой, надраенной, как кастрюли миссис Биггот, у каменного мостика. Из машины вышли шофер и лакей, они открыли задние дверцы, и из них появились два господина, навстречу которым почти тотчас вышли Джеймс, лорд Сесил, близнецы и Уинстон.

Когда автомобилисты сняли громадные очки, я в свой театральный бинокль разглядел, что одному из приезжих было лет пятьдесят. Другой казался помоложе и поживее. Пятидесятилетний был, без сомнения, женихом несчастных близняшек-сестер, о котором Уинстон рассказал мне накануне. Но кто был его спутник?

Словно в знак траура по злосчастной судьбе Алисы и Агаты, небо затянули черные тучи. Поэтому чай пили не у озера, а в доме. И я до полуночи не смог удовлетворить свое жгучее любопытство.

Потусторонняя беседа

Когда я снова увидел Уинстона, вид у него был озабоченный и даже подавленный.

— Ужасный вечер, дорогой Джон! Трубоди наконец остановил свой выбор на Алисе. Отец прикрепил ей к волосам голубой бант, чтобы жених мог ее узнать. Алиса в отчаянии, зато Агата вздохнула с облегчением…

— Вы хотите сказать, что Трубоди начнет с Алисы? Уинстон непонимающе уставился на меня. Он уже позабыл свою зловещую шутку, но мой невинный вопрос напомнил ему о ней.

— Гм-м… да, само собой! Агата получит драгоценную отсрочку. Но так или иначе обед в кои-то веки был великолепный. Сегодня я не пойду с тобой в кладовку. Разве что съем ложечку-другую апельсинового джема, просто чтобы тебе не было так одиноко…

Я спросил Уинни, кто был второй приезжий джентльмен.

— Его нельзя назвать настоящим джентльменом. Это журналист из эдинбургской газеты «Труба», мэтр Дашснок заарканил его по телефону. Мэтр Дашснок поспешил оповестить о своих фотографических достижениях всю Англию, он рассылал телеграммы, а если ему казалось, что телеграммы идут слишком долго, названивал по телефону.

— И лорд Сесил ему разрешил?

— Отец очень раздосадован. Он боится, что дело тут нечисто, и, если обман вскроется, скандала не миновать. С другой стороны, он не уверен, что это обман, а так как всякая реклама может пойти нам на пользу, он предоставляет событиям идти своим чередом — что ему еще остается? Я и сам весьма обеспокоен. Эта дурацкая история, судя по всему, будет иметь неожиданное продолжение. Если мы попадемся теперь, это нам дорого обойдется.

— А вы не пытались угомонить мэтра Дашснока, Уинни?

— Еще бы! Как не пытался! Но фанатики не замечают, когда над ними смеются. Понимаешь, эта фотография — свет его подслеповатых очей, его позднее дитя. Такое долгожданное! Теперь он желает, чтобы весь мир разделил с ним его радость. Я принес тебе один отпечаток…

Если не считать, что на фотографии не было головы, снимок был очень четким — только «историческое» бильбоке было несколько смазано.

— Если бы я был уверен, Джон, — сказал Уинстон с некоторым смущением, — что в воскресенье ты уберешься отсюда, мне было бы спокойнее. Я говорю так в твоих же интересах!

Я подтвердил, что и сам намерен поскорее убраться из замка. Но, чтобы позлить Уинстона, добавил:

— Однако я не могу обещать, что милорд Артур опять не примется за свое. Вы же знаете, какой у него характер — капризный, непредсказуемый…

— Ой, тьфу, тьфу, тьфу, типун тебе на язык! Два призрака, настоящий и поддельный, — право же, это многовато для одного замка! Так или иначе, поклянись мне, что будешь вести себя очень осторожно. Настали опасные времена, Джон. Мы на вулкане. Я бы очень хотел, чтобы, пока ты еще в замке, при Трубоди и этом журналисте, забыл, как его зовут, ничего не случилось. А потом будь что будет — мне все равно! Вещественное доказательство — corpus delicti, как выражается мэтр Дашснок — к тому времени исчезнет…

Я охотно дал клятву, какую у меня требовал Уинстон, и из чистого любопытства спросил:

— А эти два господина не верят в призраков?

— Трубоди, наверное, будет польщен, что станет членом семьи, в которой водятся призраки. Он ведь знает, что призрак — это знак аристократизма. Вряд ли он отыщет привидение на своей фабрике в Бирмингеме. Что касается журналиста… Ага! вспомнил, его зовут Факс… нет, кажется Фикс, или Фокс, а может Фукс… Неважно! Пусть будет Смит! Так вот этот Смит привел множество здравых соображений, оспаривающих существование призраков. Но тетя Памела его устыдила. Она рьяная болельщица Артура. И едва ли не ждет, что он ей позвонит по телефону.

— А в комнате леди Памелы есть телефон?

— Да, один из аппаратов… В ее годы это ведь развлечение. Она непрестанно названивает своим приятельницам, которые живут в Шотландии, в Англии, вообще по всему свету, — ей присылают огромные счета, к счастью, ей есть чем их оплатить. Другой аппарат находится в кабинете у отца на третьем этаже. Папа установил телефон как раз незадолго перед тем, как разорился, так что он смог весьма дорогостоящим способом час за часом следить за собственным разорением… Но что смыслишь в разорении ты, одетый нынче вечером в костюм индийского принца? Поговорим о чем-нибудь другом. Эта тема слишком грустная.

Леди Памела и в самом деле была удивительной особой.

Уинстон покинул меня раньше обычного, а я, как всегда, стал совершать свою послеобеденную прогулку по первому этажу. На улице похолодало. Снова поднялся ветер, зарядил дождь. Я был рад, что надел на себя индийский хитон, более теплый, чем римская туника, а чалма защищала меня от сквозняков.

Возвращаясь на кухню через столовую, я заметил полоску света под дверью леди Памелы, которая, как видно, читала, чтобы заснуть.

Вдруг, поскользнувшись, не знаю уж на чем — наверное, на каких-то объедках мерзкого обеда в честь помолвки, — я толкнул стул с высокой спинкой. От удара он пошатнулся и с грохотом упал на пол.

Пронзительный голос леди Памелы пригвоздил меня к месту.

— Это вы, Артур? Не отпирайтесь, это бесполезно — я знаю, что это вы! Зайдите ко мне немедленно! Мне надо с вами поговорить…

Дело принимало скверный оборот. Я попытался отбить у леди Памелы охоту разговаривать с призраком, при этом подкрепляя ее упорную веру в него:

— Уу-уу-уу!

Но из боязни поднять на ноги всех в доме, я завывал слишком тихо. Поэтому я немного прибавил звук:

— Уу-уу-уу-уу-уу!..

— Оставьте ваши глупые шутки! Сейчас не время откусывать яблоки и изображать сову. Придете вы наконец или нет? Я начинаю сердиться!

Леди Памела говорила таким громким голосом, что могла кого-нибудь разбудить. Поставив свечу на стол, я подошел к ее двери и прошептал:

— Да, дорогая тетя Памела, это я, Артур. Успокойтесь. Вам пора спать. Угомон уже всех уложил в постель.

— Мне спать не пора! Войдите и садитесь.

— Я напугаю вас, тетя Памела.

— Я боюсь только проделок, которые мне уже не по возрасту. А серьезных разговоров я не боялась никогда.