Михаэль Энде - Школа волшебства» и другие истории Страница 17

— Жаль только, — сокрушался он, — что вокруг такая темень. — (Действительно, в эту ночь было темно хоть глаз выколи: небо затянули черные тучи, и надвигалась гроза.) — Я с удовольствием взглянул бы на себя на постаменте.

В эту минуту ударила молния, и на мгновение в степи стало светло как днем. И тут Норберт увидел на каменной глыбе нечто такое, чего никогда в жизни не видел, потому что в саванне нет зеркал. Он увидел своего злейшего врага!

— На помощь! — пронзительно завопил он, позабыв от охватившего его ужаса, что он голоден, что он безумно устал, и пустился наутек так быстро, как только позволяли его ослабевшие ножки. Он мчался — нагой, не разбирая дороги, по степи, по пустыне, по джунглям — и не мог остановиться, ибо он, как и другие звери, теперь тоже хотел найти уголок, где бы он мог спрятаться от самого себя.

Что с ним стало? Кто знает… Может быть, он и по сей день бегает по белу свету, но не исключено, что ему удалось найти где-нибудь пристанище и начать новую жизнь. Уже без панциря. Если вам однажды повстречается нагой носорог, спросите у него сами.

Нам же остается только добавить, что звери, сбежавшие от Накендика, вернулись в родные края — после того как разнеслась весть о том, что панцирь пуст.

Они не стали свергать памятник, а оставили его для грядущих поколений — в назидание.

Ничего страшного

Эта история случилась недавно. Закончив работу, я отправился в маленький ресторанчик, чтобы поужинать. Я устал и порядком проголодался, поэтому заказал себе большую жареную колбаску с доброй порцией хрустящего картофеля и бокал холодного пива.

В ожидании заказа я подумал, что неплохо было бы узнать, что нового произошло за день в мире. Я встал, быстро пересек улицу, купил газету и, не задерживаясь, вернулся обратно.

Но что я увидел? Пока я ходил взад-вперед, какой-то человек уселся на мое место. Чтобы быть точным, это был ребенок.

Я всегда считал, что с незнакомцами нужно вести себя вежливо, а с незнакомыми детьми и подавно. Я сказал себе: этот ребенок, сидевший на моем месте, вероятно, просто не знал, что он занял именно мое место, и уж совершенно точно поступил так без всякого злого умысла. Так что я подошел к нему, дотронулся до его плеча и сказал как можно любезнее:

— Извините, пожалуйста, мой юный друг. — Я обратился к нему на «вы», так как хотя на вид ему, вероятно, было самое большее лет семь-восемь, он был довольно крупный. — Я весьма сожалею, что вынужден вас побеспокоить, но вы случайно заняли мое место.

Большой ребенок недоуменно поглядел на меня и ответил:

— Ничего страшного.

Признаюсь, такой ответ меня несколько озадачил. Но, собственно говоря, он был прав, ничего страшного ведь и в самом деле не случилось, я с тем же успехом мог сесть и на другое место. К детям вообще не следует сразу проявлять строгость. Итак, я опустился на стул рядом с ним и пробормотал:

— Надеюсь, вас не побеспокоит, если я присяду рядом с вами?

— Ничего страшного, — благосклонно кивнув, ответил ребенок, взял со стола мою газету и принялся читать.

«Ну конечно, — подумал я, — откуда ему, в конце концов, знать, что я сам еще не прочитал эту газету и как раз сейчас собирался этим заняться». Кроме того, я, как писатель, был рад видеть, что кто-то читает, особенно тот, кто не слишком в этом силен, как, например, сидящий передо мной большой ребенок. Для того чтобы читать газету, он был еще слишком мал — я имею в виду, слишком молод. Во всяком случае, он беспорядочно водил пухлым пальцем по строчкам, при этом так смяв газету, что я начал беспокоиться, смогу ли потом что-нибудь разобрать. С другой стороны, я не хотел обижать ребенка и поэтому дружелюбно сказал;

— Я крайне сожалею, дорогой друг, позднее я с удовольствием предоставлю свою газету в полное ваше распоряжение, однако сперва я сам хотел бы ее почитать.

— Ничего страшного, — пробормотал этот большой ребенок и как ни в чем не бывало продолжил свое занятие.

Во мне зашевелились сомнения: а не продиктовано ли его поведение дурными намерениями? Признаюсь, в этот момент я уже был почти готов что-то предпринять. Но так ничего и не сделал. Кроме того, как раз подошел официант и поставил передо мной блюдо с картошкой и кружку с пивом. Пока я разворачивал салфетку, большой ребенок уже приступил к трапезе. Похоже, его голод был сильнее моего, потому что жареная колбаска с картофелем начали с невероятной скоростью исчезать у него во рту.

— Собственно говоря, — запротестовал было я с некоторым упреком в голосе, — этот ужин я заказал для себя…

— Ничего страшного, — успокоил меня этот наглец, заталкивая в рот последний кусочек колбасы.

Только изверг способен отнять еду у голодного ребенка. В общем-то, мне было даже приятно видеть, что она пришлась ему по вкусу. Кроме того, у меня появилась возможность наскоро просмотреть свою основательно измятую газету. Я разгладил ее на столе и протянул руку к кружке с пивом, но тут увидел, что мой юный друг уже поднес ее к губам и, не отрываясь, одним глотком осушил! Хотя подобное достижение само по себе достойно восхищения, я тем не менее посчитал, что пора положить конец этому безобразию. Разумеется, я переживал не из-за себя — я опасался за здоровье молодого человека. Пиво в таких количествах для ребенка столь нежного возраста, безусловно, вредно! Поэтому я несколько строже, чем прежде, сказал:

— Боюсь, дорогое дитя, это не пойдет вам на пользу.

— Ничего страшного, — заверил он меня, при этом у него в животе так весело заурчало, словно со мной говорило брюхо сытого бегемота.

Мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь подумал, будто я испытывал хотя бы малейшее нерасположение к этому ребенку, который, очевидно, не имел в виду ничего дурного. Просто я все сильнее хотел есть, а ведь созерцанием чьей-либо трапезы сыт не будешь. К несчастью, у меня не оказалось при себе достаточной суммы, чтобы повторить заказ. Тут я вспомнил, что дома у меня оставалось немного молока и хлеба, — что ж, на ужин как раз хватит. Я расплатился с хозяином за то, чего не ел и не пил, повернулся к большому ребенку и извинился:

— А сейчас мне, к сожалению, нужно идти…

Я оборвал себя на полуслове, потому что по разочарованному выражению его лица понял, как сильно он огорчен. А детей, как знает каждый, нельзя огорчать ни за что на свете. Поэтому я быстро добавил:

— В следующий раз я с превеликим удовольствием приглашу вас к себе домой, но сегодня мне совсем нечем вас угостить…

— Ничего страшного, — явно обрадовался ребенок, поднялся со стула и вместе со мной вышел из ресторанчика.

На улице тем временем стемнело. Когда мы молча, бок о бок, зашагали в сторону моего дома, во мне мало-помалу начало расти беспокойство. Я украдкой взглянул на своего юного спутника — снизу вверх (он был по крайней мере на голову выше меня), чтобы угадать, что же он замыслил. Однако лицо его сохраняло прежнее приветливое выражение, только глаза были немного сонными.

— Дорогой друг, — осторожно начал я спустя некоторое время, — ужасно мило с вашей стороны, что вы решили меня проводить, но мне представляется более разумным как можно скорее отослать вас домой. Уже довольно поздно для такого молодого человека, как вы, и, насколько я вижу, вы устали и хотите спать.

— Ничего страшного, — ответил ребенок и сладко зевнул.

Любой, разумеется, согласится со мной, что нельзя отказываться от услуги, которую хочет оказать вам ребенок. Он ведь желает вам только добра и наверняка огорчился бы, если б его бессердечно отвергли. Итак, я больше ничего не сказал.

Я живу совершенно один на окраине города, в маленьком домике, окруженном прелестным садом. Мне, вероятно, следовало бы сказать: «Я жил там», хотя с тех пор прошло всего несколько дней. Однако давайте обо всем по порядку.

Когда мы подошли к калитке, я решился солгать. Я прекрасно знаю, что лгать некрасиво, даже если к этому вынуждают обстоятельства. Но я подумал: если я скажу моему юному другу, что дети в его возрасте, на мой взгляд, никогда, ни при каких обстоятельствах не должны так запросто гулять с незнакомцами, и уж тем более в столь поздний час, то он, чего доброго, решит, будто я испытываю к нему неприязнь. Короче, подобные замечания могли бы его расстроить. Поэтому я с наигранной растерянностью воскликнул:

— Ах, господи, похоже, я забыл ключи, и мне теперь не открыть дверь!

— Ничего страшного, — сказал большой ребенок и отошел на несколько шагов назад.

Я с облегчением вздохнул и хотел уже предложить доставить его домой к родителям, но тут увидел, что ребенок отступил только для того, чтобы взять разбег. Он стремительно ринулся на входную дверь и вышиб ее мощным ударом. В этот момент я опять засомневался, а не лучше ли все-таки запрещать подобные поступки детям, не обращая внимания на то, обидятся они или нет. Однако было ясно, что мой юный друг и на сей раз не имел в виду ничего дурного. Поэтому я ограничился тем, что с укоризной сказал ему: