Коллектив авторов - Книга Сказок Страница 18

Как хорошо было наконец иметь собственный дом, а не просто угол! Весело переговариваясь, разрезать ароматный мясной пирог и обсуждать новости, скопившиеся за день, а когда настанет ночь, разжечь большой камин и сидеть на диване, наблюдая пляску языков пламени.

Элиза засыпала, прижавшись к матери, убаюканная мерцанием огня и голосом Луизы. Гришейм сидел в кресле и курил трубку, с улыбкой поглядывая на них, и тоже слушал сказку.

– И тогда откуда-то из-под потолка послышалась чудеснейшая мелодия из всех, что когда-либо слышала Лотти…

В этот миг раздался мягкий перезвон колокольчиков. Элиза распахнула глаза и увидела, что шкатулка на каминной полке раскрылась, наигрывая незнакомый усыпляющий мотив. Но вместо красивой балерины в коробочке оказалась лишь грубоватая деревянная фигурка, будто мастер не успел закончить работу.

– Томас, что это?

– Наверное, завод не кончился, – Гришейм встал с кресла и разглядывал незаконченную балерину, стараясь не прикасаться к ней. – Пусть танцует, – пожал плечами он.

С этого дня шкатулка открывалась и играла каждый вечер, когда в доме не оставалось никого, кроме Гришеймов. Маленькие колокольчики звенели, наполняя гостиную простой ненавязчивой мелодией. Но каждый вечер мелодия была иной, будто невидимый настройщик ежедневно вкладывал в неё новую и снова и снова заводил пружину.

Элиза могла подолгу тихо сидеть перед камином и слушать, не сводя глаз с кружащейся балерины, а потом спала всю ночь без сновидений. Бывало, днём она подходила к матери и просила открыть шкатулку, чтобы «маленькая девочка в розовом платьице станцевала». Тогда Луиза говорила, что нельзя – это чужая вещь, а Элиза принималась плакать, пока, вздохнув, мать не пыталась осторожно открыть шкатулку, но каждый раз ничего не выходило. Мистер Гришейм добродушно посмеивался над причудой дочки:

– С такой вещицей никакая няня не нужна.

Однако гувернантку всё-таки пришлось нанять: Томас стал очень занят на работе, миссис Гришейм всё чаще приглашали в салон леди Ольги, а отказываться было неудобно и крайне невежливо. Няню нашли быстро: оплату предложили неплохую, да и ребёнок покладистый. Гувернантка не могла нарадоваться на спокойную девочку, которой и нужно-то было только, чтобы играла музыкальная шкатулка.

Однажды, когда няня уснула, Элиза подвинула стул и влезла на него, дотянувшись до каминной полки. Мама много раз говорила, что шкатулка чужая и трогать её нельзя, но дядя всё не приходил за ней. Поэтому же ничего, что Элиза немного посмотрит на балерину? Она же не будет трогать, а только посмотрит.

Наконец, Элиза дождалась: шкатулка открылась и появилась маленькая балерина. Девочка не могла не восхищаться тем, как красива танцовщица. Какие у неё чудесные светлые локоны! А глаза? Они будто настоящие! Жаль, что у неё нет ротика. Наверняка он просто очаровательно улыбается.

Вернувшихся с приема Гришеймов на пороге встретила обеспокоенная гувернантка.

– Что случилось, Рошель?

– Малышка… она упала со стула и ударилась.

– Боже! Как это случилось? – Луиза побежала вверх по лестнице, на ходу скидывая с плеч шубку.

– Мадам, я не знаю… – гувернантка чуть не плакала. – Похоже, она полезла за музыкальной шкатулкой.

– За доктором посылали? – Гришейм ринулся следом, пытаясь стряхнуть зацепившееся за ногу пальто.

– Да, он недавно ушёл. Сказал, что всё в порядке, просто несколько синяков и ссадин. И оставил рецепт на мази.

– Будьте повнимательнее, Рошель, – с лёгким упрёком улыбнулся Гришейм. – надеюсь, этого больше не повторится. А теперь идите – на сегодня вы свободны.

Луиза ничего не сказала растерянной няне, она даже не взглянула на неё, опустившись на пол у кроватки Элизы. Девочка была бледна и неподвижна – будто восковая или даже деревянная фигурка. Гришейм подошел к жене и успокаивающе погладил по плечам.

Вдруг до них донёсся перезвон колокольчиков. Он звучал яростно, как церковный набат, пронизывая, казалось, весь дом.

– Томас, выкини эту гадость, – произнесла Луиза.

– Ты о чём, дорогая?

– О шкатулке. Выброси эту дрянь, чтобы ни я, ни Элиза её больше не видели.

– Луиза, но я же обещал мистеру Бравербургу, что шкатулка останется на месте, пока он её не заберёт.

– А я больше не желаю видеть это в своём доме, – женщина вскочила и бросилась вниз.

– Луиза! – Гришейм кинулся за ней.

Она успела первой.

Балерина кружилась по своей сцене, торжествующе улыбаясь алыми губами. Колокольчики продолжали звенеть, но теперь это были куранты, отсчитывающие последние удары.

– Мерзость! – крикнула Луиза, наотмашь сметя шкатулку с каминной полки.

Шкатулка покатилась по полу, жалобно брякнув. Перезвон смолк.

– Милая, успокойся, успокойся, – Гришейм схватил жену в объятия, не давая ей растоптать ненавистную игрушку. – Тихо, тихо, – приговаривал он, целуя дрожащую женщину в лоб и виски.

– Вы же обещали, Гришейм! – раздался вдруг голос. – Что же вы наделали?! – в дверях стоял Бравербург. Его бесцветные глаза яростно пылали.

– Вы обещали забрать, но так и не приехали! – сказала Луиза, стирая злые слёзы. – А из-за вашего хлама моя девочка пострадала! – она сделала попытку вырваться из рук мужа.

– Всё было бы в порядке, если бы вы не нарушили своего обещания, – с какой-то горечью произнёс Бравербург, будто не слыша её, и подобрал шкатулку, нежно погладив её, как раненного щенка.

– Дорогая, иди наверх, я сейчас все улажу, – мягко сказал ей Гришейм и, дождавшись, когда жена скроется в холле, заговорил снова. – А докажите! – его речь сделалась жёсткой, казалось, ярость женщины вселилась в него. – У вас есть какое-нибудь письменное доказательство тому? Или свидетельство? Нет. Так что забирайте свою вещь, и уходите из нашего дома.

– Я не даю письменных обещаний. И письменные свидетельства тоже не нужны. Их можно сфабриковать. Лишь устные обещания, идущие от сердца…

– Имеют ценность, – закончил за него Гришейм. – Да-да, знаю уже! Но это мир бумаг. Так что уходите, или я вызову шерифа.

– Что ж… прощайте, – Бравербург насмешливо приподнял шляпу и вышел в ночь.

Гришейм, напряженно дрожа, смотрел на закрывшуюся за ним дверь. Странный человек. Не верит документам, но легко полагается на устное слово. Наверное, не место таким в этом мире – без бумаги так легко обмануть.

Сверху вдруг донёсся истеричный вопль. Гришейм бросился к жене. Луиза вжалась в угол детской и, не переставая визжать, пустым взглядом смотрела на бледную фигурку в кроватке. Там лежала изящная кукла. Ярко-голубые фарфоровые глаза смотрели прямо на женщину, а приоткрытые губы, казалось, шептали «мама».

– Ничего, дорогая, ничего, – Бравербург трясся в экипаже по неровной дороге, ласково поглаживая бока старой деревянной шкатулки. – Мы ещё найдём способ вернуть тебе человеческий облик. Наверняка в этом мире ещё есть люди, которые умеют держать обещания.

Зоя Яковлева

Приключения енотика Глебки

Когда Глебка родился, он выглядел не так, как обычный енот. У простых енотов шёрстка серенькая, а маска вокруг глаз чёрная. А Глебка оказался блондином: весь золотой, только на хвосте белые полоски, а маска – коричневая!

Енотиха Валентина, которая работала врачом в родильном доме, всплеснула лапками и сказала:

– Вот так чудеса! Вот так чудной енот! Помяни моё слово, Леся, натворит он у тебя дел.

А мама Леся сказала:

– Конечно натворит. Он же енот.

Глебка очень любил слушать музыку. Бывало, бежит по тропинке по своим делам, а на улице оркестр репетирует. Глебка тогда замирает на месте, глядя на музыкантов, а потом как начнёт лапками махать! Дирижёру подражает. Нет-нет да собьёт с ритма скрипача или трубача. А дирижёр, строгая ласточка по имени Ольфан, тогда обернётся и погрозит Глебке крылом: не мешай!

А мама Леся любила включить телевизор на музыкальном канале, только там показывали не оркестры, а группы. Три, четыре или пять обезьянок собирались в такие группы, играли на барабанах и разных гитарах и пели песни, потряхивая длинными волосами и корча смешные рожи. Глебка смеялся, подпевал и завидовал. И как-то раз он подумал: а чем он сам хуже обезьяны?

– Мам, а чем я хуже обезьяны? – спросил Глебка.

– Ты гораздо лучше любой обезьяны, – ответила енотиха.

– Тогда я уж точно смогу сам собрать свою музыкальную группу!

И Глебка стал бегать в гости ко всем своим друзьям и звать их в группу. Тощий белый пёс Крапиц равнодушно согласился, он часто скучал и выл на луну и был рад всякому занятию. Красавица кошечка Мари была очень ленивой и волновалась за маникюр на коготках, но согласилась, когда Глебка пообещал раздобыть ей новые серёжки. Согласился и свин Барберот – он был гордый и важный, и Глебка сказал ему: