Галина Александрова - Домовенок Кузька и волшебные вещи Страница 2

Так он и сделал. Забрались они на крышу, Кузя одним концом кушака перевязался, а другой велел Лешику крепко-накрепко держать и ни в коем случае не выпускать. Крякнул Кузя и полез в эту страшную, черную от копоти трубу. Лез, лез и долез. Отвязал пояс и стал в заслонку стучаться.

Баба-Яга так удивилась, что кричать-свистеть перестала.

— Вот старость — не радость, — пробормотала она себе под нос. — Уже что ни попадя кажется да слышится.

Кузя услыхал это, да давай Бабу-Ягу запугивать!

— Угу-гу-гу! — завыл он диким голосом. — Ты почто, Баба-Яга, шалишь да балуешь? Кто тебе разрешал лес баламутить, зверей да леших пугать?

— Батюшки! — Баба-Яга от страха даже на стол с ногами забралась — такого она еще не видела, не слышала. — Кто ж это такой грозный у меня в печи завелся?

— А я самый главный из главных начальников над всеми Бабами-Ягами! — еще страшнее завыл Кузя. — Неужто ты меня не узнала?

— Ой, — еще больше забоялась старуха. — Что-то я вас не припомню.

— На собрания надо ходить! — упрекнул Бабу-Ягу «начальник».

— Правда ваша, — вздохнула Баба-Яга. — Давно я с сестрами своими не виделась…

— Ну, рассказывай, почему свою работу в лесу не выполняешь, а только все портишь?

— Ой, батенька! Как же работать-то — я болею.

— Заболела? Полечись, — строго сказал Кузя.

— Да как же мне лечиться-то? Все доктора меня боятся…

— Сама виновата. Нечего было заезжего лекаря в колодец вверх ногами засовывать.

— Так я ж шутя…

— Юмор у тебя, бабушка, какой-то опасный. Он потом всем рассказал, как его в наших краях принимали.

— И что ж теперь делать-то?

— Ну, вот что. Я хоть и по другой специальности, но тебе помогу. Ну-ка попробуй к щеке сало приложить.

— А поможет?

— Ты приложи, приложи, а там поглядим.

Баба-Яга слезла со стола, нашла в кладовке сало и стала его к своей щеке веревочкой привязывать. Привязала и села возле печки. Сидит и ждет, когда зуб пройдет.

— Ну? — забасил из печки Кузя. — Не болит?

— Ой, болит-болит!

— Тогда надо вырывать.

— Как вырывать? Зуб? Любимый, единственную память от покойной бабушки? Да ни за что! — сказала Баба-Яга и на всякий случай отодвинулась от печки.

— Ну, тогда придется тебя из леса выселить, а на твое место взять ведьмочку — она с твоей работой лучше справится.

Тут Баба-Яга не на шутку испугалась. Куда же она из лесу-то пойдет? Как же она без домиков жить будет?

— А может, не надо? — еще раз с надеждой спросила она у строгого начальника.

— Надо, — отрезал тот.

Баба-Яга достала из кармана маленькое закопченное зеркальце и стала рассматривать свой больной зубик. Жалко его было — все-таки сколько лет рос! Но себя было жальче.

— Эх, все одно пропадать! — махнула рукой старуха. — Ну, говори теперя, как зуб рвать будем.

— Бери суровую нитку…

Баба-Яга выдернула нитку из подола и намотала ее на палец.

— …теперь завязывай на конце петлю и надевай ее на зуб. Только привяжи покрепче, а то толку не будет.

— Шделано, — прошепелявила Баба-Яга.

— Теперь бери нитку за другой конец и привязывай к дверной ручке.

— А это зачем?

— Привязывай, привязывай!

— Ну?

— А теперь сиди и жди, — сказал Кузя и стал дергать за конец пояса.

Лешик вытащил Кузю, всего черного от копоти, и они вместе быстро-быстро слезли с крыши и побежали на крыльцо. Там они вдвоем схватились за ручку и изо всех сил дернули дверь. Внутри домика раздался вой, и оттуда выбежала Баба-Яга, держась за щеку.

— Ах вы, негодники! — закричала она, увидев друзей. — А вот я вам!

— Бежим! — крикнул Лешику Кузька, увидев, как в руке у Бабы-Яги появился тяжелый веник.

И они побежали. Бежали они быстро-быстро, и старая бабушка за ними не поспевала.

И потому они первые добежали до домика хорошего настроения и юркнули внутрь. Домик еще не успел испортиться, и в нем было тепло, уютно и пахло пирогом с капустой. Как только Баба-Яга переступила через порог и увидела на столе чашки в горошек с горячим чаем, у нее веник из рук так и вывалился.

— Яхонтовые мои! Изумрудные! Бриллиантовые! Как же мне вас благодарить? Спасители вы мои!

Лешик с Кузей вздохнули с облегчением. А Баба-Яга стала тут же хлопотать, на стол собирать, друзей обнимать. Те чаю попили, уважили старушку и стали собираться.

— У меня еще дома хлопот невпроворот, — проворчал Кузя, слизывая варенье с ватрушки. — А вы тут больше не балуйте. Ты, Баба-Яга, зуб свой возьми, пойди в амбар, кинь через левое плечо и скажи: «Мышка-мышка, возьми зубик костяной, а дай золотой». И тогда у тебя зуб лучше прежнего вырастет.

— Правда? Лучше? И болеть не будет? Ах ты, моя пышечка, ах ты, моя ватрушечка! — и давай снова Кузьку щипать да за щеки трепать.

— Ну, спасибо этому дому, а мне некогда, — сказал Кузя.

— Спасибо тебе! — пропищал Лешик и долго стоял на пороге и махал Кузе мохнатой лапкой.

Глава 2

НЕПРИЯТНОСТИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

Кузя торопился домой, чтобы поспеть к ужину. Он очень любил это время, когда вся большая семья собиралась за столом и никто не видел, как домовенок устраивался на крестовине под столом вместе с мышкой Дашей. Там они вдвоем прислушивались к разговору людей и уплетали за обе щеки пироги и плюшки, которые они утащили со стола, пока бабка Настасья крутилась у печки. Кузя видел, что сегодня бабка Настя поставила опару, и это означало, что ужин без пирогов не обойдется.

Спешил Кузька, даже на кочках спотыкался и в корнях путался. Добежал до своей деревеньки как раз тогда, когда солнышко за гору село. Затопотал по деревянному крылечку, шасть в щель, и уже дома.

Первым делом Кузька побежал к печке, смотреть, зарумянились ли у пирогов бока и не пора ли их вынимать. Глядь — что такое? Печка темная да холодная, а пирогами и не пахнет. Опара в углу из кадушки лезет, пыхтит — жарко ей, пора пироги лепить! А никто на нее и внимания не обращает.

— Что за чудеса! То ли бабка Настя заболела?

Побежал Кузя посмотреть, надоили ли с коровы сладкого молока и можно ли уже снимать пенки. И тут незадача — коровы-то в хлеву и нету.

— Батюшки! — схватился за голову домовенок. — Никак, корову нашу Зорьку волк съел!

Метнулся совсем уже огорченный домовенок в горницу, чтобы посмотреть, что хозяева делают. Наверное, горюют. Хозяева и вправду были в горнице, только никто не горевал. Все-все, и бабка Настя, и внучка Анютка, и кузнец Силантий, и соседи справа с собакой Жучкой, и соседи слева с кошкой Муркой, и даже петух Тотоша — все собрались.

Сидят ни живы ни мертвы и смотрят все в одну сторону, да так, что даже дышать забывают. Баба Настя веретено из рук выпустила, а в пряже кот запутался, да так и остался лежать неподвижно, только ушами прядает. Кузнец Силантий сапог тачал, да как дратву начал тянуть, так и не вытянул до конца. Анютка ложку в рот засунула, а кашу проглотить забыла. А соседи — пришли с подарками, а подарки подарить и забыли. Петуху уж давно кукарекать пора, а он сидит и гребешком своим красным не поведет. А пес улегся рядом с кошкой и даже не думает на нее рычать.

Что за странная напасть? Никто даже лучину зажечь не додумался. Да что еще за диво: лучина не горит, а светло в горнице. Балалайки вроде не видно, а откуда-то музыка доносится волшебная.

Страшно стало Кузеньке — никогда он такого не видел. Хотел он было убежать куда глаза глядят. Но Кузя был очень любознательный домовенок и решил сперва посмотреть, что же такое там светится да играет, отчего все молчат да не двигаются?

Забрался Кузя на ларь кованый, оттуда — на полку с расписными чашками. Там спрятался за глиняным горшком и осторожно стал подглядывать, что на самом деле происходит.

Посмотрел он и ахнул. На самой середине стола лежало серебряное блюдечко. Края точеные, ручки золоченые, все блестит да переливается. А по этому блюдечку яблочко наливное катается — красное, круглое, прозрачное. Так и хочется его за бочок укусить. И ладно бы это яблочко просто каталось по тарелочке. Как только оно круг описывало, так сразу на тарелочке появлялась картинка. Да не простая, которую на ярмарке продают — с русалками да лебедями, а самая настоящая живая картинка.

Были видны на тарелке и облака, которые по небу гуляют, и рожь, что на поле колосится, и девицы, что хороводы водят. А потом на тарелочке и не такое стало видно. Появились страны заморские, цветы небывалые, звери чудные и камни самоцветные.

И все эти красоты такие были настоящие, что даже Кузя так залюбовался, что чуть с полки вместе с кувшином не грохнулся. А потом опомнился, зажмурил глаза и закричал:

— Ой, чур меня, чур! Сгинь, напасть, за три моря, за четыре горы! Оставь тоска-морь нашу деревню!