Жюль Верн - Приключения семьи Ратон Страница 2

— Не меня одну, добрая фея! — взмолилась Ратина. — Подумайте о моем добром отце, о матери и двоюродном брате! Подумайте о наших верных слугах…

Створки раковины медленно закрывались.

— О моя Ратина! — вздохнул юноша.

— Ступайте к мели! — приказала фея.

Ратэн осторожно прижал к губам раковину: ничего дороже для него в целом свете не было.

III

Отлив. У кромки мели Самобрив тихо плещут волны прибоя. Небольшие зеркальца воды посверкивают между камнями. Мокрый гранит блестит, точно отполированное черное дерево. Приходится ступать по вязким водорослям, стручки их лопаются и выбрасывают фонтанчики светлой жидкости. Того и гляди, поскользнешься и упадешь.

Сколько же здесь моллюсков! Похожие на толстых улиток ботинии, съедобные ракушки мидии и гребешки и, конечно, устрицы, тысячи устриц!

Полдюжины самых красивых прячутся под водорослями. Впрочем, нет, их только пять — шестое место свободно!

Вот они открывают свои раковины навстречу солнцу, чтобы подышать морским воздухом, и вдруг раздается жалобное пение, похожее на молитву.

Створки раковин медленно раздвигаются, из них выглядывают знакомые лица. Вот папаша Ратон, мудрец и философ, спокойно принимающий жизнь во всех ее проявлениях. «Конечно, — думает он, — снова стать моллюском после того, как был крысой, несладко. Однако надо смириться». Вторая устрица полна гнева, глаза ее мечут молнии, она тщетно пытается выпрыгнуть из раковины. Это мадам Ратонна.

— Оставаться в этой тюрьме, — возмущается она, — мне, первой даме нашего города! Превратившись в человека, я могла бы стать фрейлиной, быть может, даже принцессой! Какой же мерзавец этот Гардафур!

Из третьей раковины выглянула рожица кузена Ратэ, откровенного дурачка, впрочем, не лишенного хитрецы. Он, точно заяц, то и дело прислушивается к малейшему шуму. Нужно заметить, что кузен был не прочь поволочиться за кузиной, да только Ратина, как известно, любила другого, и Ратэ, конечно, ее ревновал. «Ах, ах, что за судьба! Прежде я мог по крайней мере удирать от кошек. А теперь вместе с дюжиной других устриц меня положат на стол богача, грубый нож раскроет створки раковины, и я буду проглочен… возможно, даже живьем!»

В четвертой устрице вы без труда узнали бы Рату, тщеславного, бесконечно гордого своими познаниями и талантом повара.

— Проклятый Гардафур! — кипятился он. — Ух, доведись мне схватить тебя хотя бы одной рукой, живо сверну тебе шею! Подумать только, Рата, который умеет готовить такое прекрасное рагу, что его даже назвали моим именем,[3] вдруг засунут в эту проклятую раковину! И моя жена Ратана…

— Я здесь, — донесся голос из пятой раковины. — Не огорчайся так, мой бедный Рата! Хоть я и не могу к тебе подойти, зато мысленно всегда с тобой. И, поднимаясь по ступенькам превращений, мы всегда будем вместе!

Добрая Ратана! Простая, добродушная, скромная толстушка, она очень любила мужа и так же, как он, была бесконечно предана хозяевам.

Печальное пение звучало как скорбный гимн. Сотни несчастных устриц, жаждавших освобождения, присоединились к жалобному хоралу. От этих звуков сжималось сердце. Хорошо еще, что Ратон и Ратонна не знали, что их дочери не было с ними. Внезапно хор смолк. Раковины закрылись.

Свирепый Гардафур в колпаке и длинном одеянии колдуна появился на берегу. Рядом шествовал разодетый в шелка принц Кисадор. Вы не можете себе представить, до какой степени самовлюбленным и смешным был сей важный сеньор: ступал медленно и важно, выписывая ногами всевозможные кренделя, желая показать, какая грациозная у него походка.

— Где мы? — обратился он к колдуну.

— Это мель Самобрив, мой принц! — Гардафур склонился в низком поклоне.

— А где же семейство Ратон?

— Там, куда я их посадил по приказанию вашей светлости.

— Ах, Гардафур! — воскликнул принц, покручивая ус. — До чего же хороша маленькая Ратина! Просто восхитительна! Она непременно должна стать моею! Я щедро плачу тебе, и, если подведешь, берегись!

— О принц, — отвечал Гардафур, — я сумел превратить всю крысиную семью в моллюсков, но меня лишили моей волшебной силы, и сделать из них людей я не могу…

— Знаю, Гардафур. Это-то и приводит меня в бешенство!

Они вышли на мель в тот самый миг, когда с другой ее стороны появились фея Фирманта с Ратэном. Юноша прижимал к сердцу раковину, где скрывалась его возлюбленная.

— Гардафур, — строго сказала фея, — что ты здесь делаешь? Какую новую пакость задумал?

— Фирманта, — ответил за колдуна принц Кисадор, — ты же знаешь, что я без ума от прелестной Ратины. Правда, она отвергла мое предложение и теперь, вероятно, с нетерпением ждет, когда ты превратишь ее в юную красавицу…

— Когда я превращу ее в красавицу, — отвечала фея Фирманта, — девушка будет принадлежать тому, кого выберет сама.

— Значит, этому наглецу Ратэну, которого Гардафур превратит в осла, как только я вытяну ему уши!

Услышав такое оскорбление, юноша чуть не бросился на принца, чтобы разделаться с ним, но фея удержала его.

— Умерь свой гнев, — сказала она. — Сейчас не время мстить. Увидишь: оскорбления принца обернутся против него же. Делай, что я велела, и уйдем отсюда.

Ратэн подчинился и, в последний раз прижав устрицу к губам, оставил ее среди родных.

А тут как раз к мели Самобрив подступил прилив и водная гладь простерлась до самого горизонта, где море сходится с небом.

IV

В часы прилива скалы с правой стороны оставались сухими, вода никогда, даже в бурю, не доходила сюда. Именно в этих скалах и укрылись принц с колдуном, ожидая отлива, чтобы взять драгоценную устрицу.

Принц рвал и метал. Как ни могущественны были в те времена принцы и короли, даже они не могли соперничать с волшебной силой феи. Так будет и впредь, если мы когда-нибудь вернемся к той счастливой поре.

— Сейчас, во время прилива, — сказала Фирманта, — Ратон и все его семейство поднимутся на одну ступеньку. Я превращу их в рыб, и они смогут уже не опасаться врагов.

— А вдруг колдун с принцем займутся рыбной ловлей? — встревожился Ратэн.

— Не волнуйся, я послежу за ними.

К несчастью, Гардафур их подслушал и тут же вместе с принцем направился к берегу.

Фея протянула волшебную палочку к залитой водой мели Самобрив. Семейство Ратон раскрыло свои раковины, и оттуда выскользнули рыбы, дрожащие от радости после нового воплощения.

Папаша Ратон превратился в храбреца-калкана[4] с бугорчатым коричневым боком. Был бы он человеком, то смотрел бы на вас, что называется, в оба глаза — они располагались у него на левом боку. Мадам Ратонна стала морским дракончиком с перистыми плавниками и острыми иглами на спине. Она была очень красива: чешуя ее переливалась всеми цветами радуги.

Мадемуазель Ратина преобразилась в изящную китайскую дораду,[5] почти прозрачную и совершенно неотразимую в своем красно-черно-голубом наряде. Повар Рата предстал в облике суровой морской щуки с длинным телом и огромной пастью до самых глаз. Из-за острых зубов он походил на небольшую акулу, свирепую и прожорливую. Ратана оказалась жирной форелью с коричневыми пятнами и двумя подковками, словно нарисованными на серебристых чешуйках; она вполне могла бы стать украшением стола тонкого гурмана.

И наконец, кузен Ратэ обернулся мерлангом[6] с зеленовато-серой спинкой. Правда, по странной прихоти судьбы превращение совершилось лишь наполовину: туловище заканчивалось не хвостом, а раковиной. До чего же смешон был бедный кузен!

Итак, после того как Фирманта взмахнула волшебной палочкой, мерлан, форель, щука, дорада и морской дракончик в ликовании закружили в прозрачной воде, как бы возглашая:

«Спасибо тебе, добрая фея!»

V

Далеко в море появилась лодка с красноватой мачтой. Подгоняемая свежим ветерком, она шла прямо в бухту. В лодке сидели принц и колдун — местные рыбаки обещали продать им улов.

Рыболовы забросили в море трал — огромный кошель, тот, что волочится по дну и захватывает множество всякой живности: моллюсков, ракушек, крабов, креветок, омаров, лиманд,[7] дорад…

Ужасная опасность грозила семейству Ратон, только что освободившемуся из устричного плена! Попадись они в сеть, случится непоправимое: вместе со всеми бедняги угодят в корзины, а оттуда — на прилавки. И прелестная дорада, похищенная принцем, будет навсегда потеряна для возлюбленного!

Но внезапно завыл ветер, море вздыбилось, началась гроза. Вскоре разразилась настоящая буря. Страшные волны обрушились на суденышко. Рыбаки не успели выбрать сеть, она оборвалась, несмотря на все усилия рулевого, а лодка, налетев на рифы, разлетелась в щепки. Самоотверженные рыбаки с трудом спасли Кисадора и Гардафура.