Эдит Несбит - Добрый маленький Эдмонд Страница 2

В совершенно другой части горы он нашел темный проход, со всех сторон устланный медью, что делало его похожим на внутреннюю часть огромного телескопа, и в самом конце его он увидел ярко-зеленую дверь. На дверях виднелась медная дощечка со словами «Госпожа Д. (просит постучать и позвонить)» и белая записка «Разбудите меня в три часа». У Эдмонда были часы; ему подарили их в день рождения, то есть два дня тому назад. Он еще не успел разобрать их, чтобы посмотреть, что заставляет их двигать стрелки, поэтому они еще шли. Он теперь посмотрел на них. Было без четверти три.

Не говорил ли я вам уже, что Эдмонд был очень добрым мальчиком? Он сел на медную ступеньку у дверей и подождал до трех часов. Тогда он постучал и позвонил. Из-за двери послышалось какое-то громыхание и пыхтение. Большая дверь быстро распахнулась, и Эдмонд едва успел спрятаться за нее, когда появился огромный желтый дракон, который пополз вниз по медному коридору, как большой червяк или, скорее, как чудовищная тысяченожка.

Эдмонд потихоньку выполз за ним и увидел, как дракон растянулся среди скал на солнышке. Мальчик прокрался мимо огромного животного, помчался вниз с горы в город и ворвался в школу с криком.

— Сюда ползет большой дракон! Кто-нибудь должен что-нибудь предпринять, иначе мы все погибнем!

Его немедленно выпороли за ложь. Учитель не любил откладывать исполнение своих обязанностей в долгий ящик.

— Но ведь это правда, — упорствовал Эдмонд, — вот посмотрите, если это не правда.

Он показал в окно, и все могли рассмотреть над горой огромное желтое облако, поднимавшееся к небу.

— Это просто грозовая туча, — сказал учитель и выпорол Эдмонда сильнее, чем когда-либо.

Этот учитель был совсем не похож на некоторых учителей, которых я знаю: он был ужасно упрям и не поверил бы собственным глазам, если бы они сказали ему что-нибудь непохожее на то, что сам он сказал, прежде чем они заговорили.

Итак, пока учитель писал на классной доске: «Лгать очень дурно, и лжецов следует пороть. Это делается для их собственного блага» (а писал он для того, чтобы маленький негодник переписал это изречение семьсот раз), Эдмонд тайком выбрался из школы и побежал во всю прыть через город предупредить бабушку. Но ее не оказалось дома. Тогда он выскочил в задние ворота города и помчался на гору, чтобы поведать обо всем галогрифу и попросить его помочь горю. Ему ни на минуту не пришло в голову, что галогриф может не поверить ему. Он сам слышал от него столько необычных рассказов и поверил им всем, а когда вы верите чьим-либо рассказам, то должны верить и вашим. Этого требует простое приличие.

У входа в пещеру галогрифа Эдмонд остановился, едва не задохнувшись, и оглянулся на город. По дороге сюда он чувствовал, как его маленькие ножки дрожали и подгибались, когда тень огромного облака пала на него. Теперь он снова стоял между теплой землей и голубым небом и смотрел вниз на зеленую равнину, усеянную плодовыми деревьями, фермами, крытыми красной черепицей, и полями золотистого хлеба. Среди этой равнины лежал серый город с крепкими стенами, в которых были проделаны бойницы для стрелков, и с квадратными башнями с отверстиями, через которые можно было лить расплавленный свинец на головы чужеземцев, с мостами, колокольнями, спокойной рекой, окаймленной ивами и ольхой, и красивым зеленым сквером в центре, где по праздникам жители сидели, покуривая свои трубки и слушая военный оркестр.

Эдмонд ясно видел все это. Но он видел также желтого дракона, который полз по долине, оставляя за собой черный след, так как все обгорало на его пути. В довершение ужаса он убедился, что этот дракон во много раз больше всего города.

— Ах, моя бедная, дорогая бабушка! — воскликнул Эдмонд, так как у него было очень доброе сердце, о чем я уже сказал вам.

Желтый дракон подползал все ближе и ближе к городу, облизывая жадные губы длинным, красным языком, и Эдмонд знал, что в школе учитель все еще продолжает усердно обучать мальчиков и все еще совершенно не верит его рассказу.

«Во всяком случае, ему теперь довольно скоро придется поверить мне», — заметил Эдмонд про себя, хотя у него и было очень нежное сердце, — простая справедливость требует, чтобы я вам сообщил об этом, — я боюсь, он был не настолько огорчен, как следовало бы при мысли о том, каким путем его учитель будет принужден поверить ему. Дракон между тем разверзал свою пасть все шире и шире. Эдмонд закрыл глаза как мог плотнее, потому что доброго мальчика все же пугала мысль увидеть ужасное зрелище.

Когда он снова раскрыл глаза, города уже не существовало. На том месте, где он раньше стоял, виднелось пустое пространство. А дракон облизывал губы и свертывался в клубок для послеобеденного сна, как делает ваша кошка, покончив с мышью. Эдмонд с трудом передохнул раза два, потом бросился в пещеру рассказать галогрифу обо всем происшедшем.

— Ну, — молвил галогриф задумчиво, выслушав весь рассказ до конца — что же дальше?

— Мне кажется, вы не совсем поняли меня, — сказал Эдмонд кротко, — дракон проглотил весь город.

— А разве это какое-нибудь несчастье? — спросил галогриф.

— Да ведь я там живу, — воскликнул Эдмонд, думая не столько о себе, сколько о бабушке.

— Не печалься, успокоил галогриф, повертываясь в своей огненной луже, чтобы погреть другой бок, застывший из-за того, что Эдмонд, по обыкновению, забыл прикрыть дверь пещеры, — ты можешь жить здесь со мной.

— Боюсь, что вы все-таки не совсем поняли мои слова, — снова начал пояснять Эдмонд с большим терпением. — Видите ли, моя бабушка осталась в городе, и я не в силах перенести мысли, что мне придется потерять ее таким образом.

— Я не знаю, что это такое — бабушка, — заметил галогриф, которому, по-видимому, этот разговор начал надоедать, — но, если это имущество, которому вы придаете какое-то значение…

— Да, конечно же, придаю! — воскликнул Эдмонд, теряя наконец терпение. — Ах, пожалуйста, помогите мне! Посоветуйте, что делать?

— Будь я на твоем месте, — сказал его друг, потягиваясь в луже огня, чтобы волны покрыли его до самого подбородка — я нашел бы драконенка и притащил его сюда.

— Но почему? — спросил Эдмонд.

Он еще в школе приобрел привычку спрашивать «почему?», и учитель всегда находил это крайне надоедливым. Что же касается галогрифа, он не намеревался терпеть ничего подобного даже на минутку.

— Ах, не разговаривай со мной! — воскликнул галогриф, раздражительно плескаясь в пламени. — Я тебе даю добрый совет, следуй ему или нет — как хочешь, я больше не стану заботиться о тебе. Если ты притащишь мне сюда драконенка, я скажу тебе, что делать дальше. Если нет, так нет!

И галогриф обернул пламя поплотней вокруг своих плеч, зарылся в него, словно в одеяло и приготовился уснуть.

Это был лучший способ добиться своего от Эдмонда, — только до сих пор никому не пришло в голову испытать его.

Он простоял с минуту, смотря на галогрифа. Тот посмотрел на него уголком глаза и принялся храпеть очень громко, и Эдмонд понял раз и навсегда, что его друг не позволит ему шутить с собой. С этой минуты он почувствовал глубокое уважение к галогрифу и сейчас же отправился исполнять, что ему было приказано,

— кажется, первый раз в жизни.

Хотя он и пропускал так часто уроки в школе, он знал несколько вещей, которых, возможно, вы не знаете, хотя всегда были благонравны и аккуратно посещали классы. Он знал, например, что драконенком называется ребенок дракона, и, следовательно, что теперь ему необходимо разыскать источник третьего рода звуков, которые пугали людей, проходивших мимо горы. Конечно, клохтанье производилось галогрифом; сильный шум, напоминавший старого толстого господина, уснувшего после обеда, издавался большим драконом; значит, драконенок должен был производить более слабый грохот.

Он отважно устремился в пещеры, искал и бродил, бродил и искал, пока наконец не наткнулся в горе на третью дверь, на которой было написано: «Младенец спит». У самой двери стояли пятьдесят пар медных башмаков, и никто не мог увидеть их, не догадавшись в ту же минуту, на какие ноги они были сделаны, так как в каждом башмаке было пять отверстий для пяти когтей драконенка. Их было пятьдесят пар, потому что дракон походил на свою мать и имел сто ног, — ни больше, ни меньше. Он принадлежал к виду, называемому в ученых книгах дракон-стоножка.

Эдмонд сильно испугался, но вдруг он вспомнил мрачное выражение глаза галогрифа, и упорная решимость, выражавшаяся в его храпе, еще раздавалась в ушах, несмотря на храп драконенка, который сам по себе тоже что-нибудь да стоил. Он кое-как собрался с духом, распахнул дверь и громко крикнул:

— Эй, ты, драконенок! Вылезай сейчас же из постели!

Драконенок перестал храпеть и сказал сонным голосом:

— Еще очень рано!

— Мама, во всяком случае, тебе приказала встать; ну, вставай сейчас же, слышишь? — приказал Эдмонд, храбрость которого возросла от того факта, что драконенок еще не съел его.