Якоб и Вильгельм Гримм - Немецкие народные сказки Страница 2

– Да, неплохо, – ответила кошка.

– А как же назвали ребеночка? – спросила мышка.

– Початочком, – холодно ответила кошка.

– Початочком? – воскликнула мышка. – Что это за странное и редкое имя, разве оно принято в вашем семействе?

– Да что о том говорить, – сказала кошка, – пожалуй, оно не хуже, чем какой-нибудь Воришка Хлебных Крошек, как твоих крестников называют.

Захотелось вскоре кошке опять полакомиться. И говорит она мышке:

– Сделай мне одолжение, побудь еще разок дома да присмотри сама за хозяйством, меня опять зовут на крестины; отказаться мне никак невозможно, ведь у ребеночка белый воротничок вокруг шейки.

Добрая мышка согласилась. А кошка пробралась вдоль городской стены в церковь да и выела половину горшочка жира. «Нет ничего вкусней, – подумала она, – когда что-нибудь поешь одна», и осталась такой работой вполне довольна.

Воротилась она домой, а мышка ее и спрашивает:

– Ну, как же назвали ребеночка?

– Серединкою, – ответила кошка.

– Серединкою? Да что ты! Я такого имени отродясь не слыхала, бьюсь об заклад, что его и в календаре-то нет.

Стала кошка вскоре вспоминать о лакомстве и облизываться.

– Ведь хорошее-то случается всегда трижды, – говорит она мышке, – приходится мне опять кумой быть. Ребеночек-то родился весь черненький, одни только лапки беленькие, и ни единого белого пятнышка, а случается это в несколько лет раз, – отпусти уж меня на крестины.

– Початочек! Серединка! – ответила мышка. – Какие, однако ж, странные имена, есть над чем призадуматься.

– Да ты вот все дома сидишь в своем темно-сером фризовом кафтане с длинной косичкой, – сказала кошка, – да только ворчишь; а все оттого, что днем из дому не выходишь.

Когда кошка ушла, мышка убрала в доме и навела в хозяйстве всюду порядок, а кошка-лакомка тем временем слизала весь жир в горшочке дочиста. «Когда все поешь, только тогда и успокоишься», – сказала она про себя и лишь к ночи вернулась домой, сытая и жирная. А мышка тотчас ее и спрашивает:

– А какое ж имя дали третьему ребеночку?

– Оно тебе, пожалуй, тоже не понравится, – ответила кошка, – назвали его Поскребышком.

– Поскребышек! – воскликнула мышка. – Да-а! Над таким именем призадумаешься: я пока не видала, чтобы такое имя было где напечатано. Поскребышек! А что же оно должно значить? – Покачала она головой, свернулась в клубочек и легла спать.

И с той поры никто не звал кошку на крестины. А подошла зима, нечем было уже на дворе поживиться, – тут и вспомнила мышка про свои запасы и говорит:

– Кошка, давай-ка наведаемся к нашему горшочку с жиром, ведь мы его приберегли, теперь нам есть чем полакомиться.

– Что ж, – говорит кошка, – это будет, пожалуй, так же вкусно, как полизать язычком воздух.

Пустились они в путь-дорогу. Приходят, – стоит горшочек на том самом месте, да только пустой.

– Ох, – говорит мышка, – теперь-то я вижу, что случилось, теперь мне ясно, какой ты мне верный друг! Ты все сама поела, когда на крестины ходила; сначала початочек, потом серединку, а затем…

– Да замолчи ты! – крикнула кошка. – Еще одно слово, и я тебя съем.

«Поскребышек», – вертелось на языке у бедной мышки; и только сорвалось это слово у ней с языка, прыгнула кошка, схватила ее и съела.

Вот видишь, как бывает оно на свете.

191а. Разбойник и его сыновья

Жил когда-то на свете разбойник. Он обитал в дремучем лесу, в ущельях и пещерах, вместе со своими товарищами. Когда по большой дороге проезжали князья, помещики и богатые купцы, он подкарауливал их и забирал у них деньги и добро. Вот стал он годами постарше, это ремесло ему перестало нравиться, и он раскаялся, что совершил так много зла. Стал он вести жизнь более правильную, как человек честный, и, где только мог, делал добро. Было у него трое сыновей, когда они подросли, он позвал их к себе и сказал:

– Милые мои дети, скажите, какое вы ремесло хотите себе избрать, чтобы честно свой хлеб зарабатывать?

Посоветовались сыновья между собой и ответили ему так:

– Яблоко недалеко от яблони падает, мы хотим заняться тем, чем и вы занимались, – мы желаем быть разбойниками. Нам не по нутру такое ремесло, когда надо с утра до вечера работать, а заработок получать малый и вести тяжелую жизнь.

– Ах, милые дети, – ответил отец, – почему вы не хотите жить спокойно и довольствоваться малым? Живи честно – проживешь дольше. Заниматься разбоем – злое и бесчестное дело, оно приводит к плохому концу: не будет вам от такого богатства радости. Вас в конце концов поймают и повесят на виселице.

Но сыновья не обратили внимания на его предостережения, остались при своем и порешили начать. Они знали, что на конюшне у королевы находится прекрасная лошадь и что она очень дорогая, и решили ее украсть. Кроме того, они доведались, что лошадь эта не ест другого корма, кроме сочной травы, которая растет только в одном из сырых лесов. Пошли они втроем в тот лес, нарезали травы, связали ее в большую вязанку и спрятали в нее своего младшего брата, что был из них самый маленький, и сделали они это так ловко, что заметить его было нельзя. И вот вынесли они ту вязанку травы на базар. Королевский конюший купил этот корм, велел отнести его в стойло и дать лошади. Когда наступила полночь и все уже спали, выбрался младший брат из вязанки с травой, отвязал лошадь, надел на нее золотую уздечку и шитую золотом сбрую; а бубенцы, что висели на ней, он залепил воском, чтоб не было слышно звонка. Потом открыл он ворота и помчался вскачь к тому месту, куда указали ему братья. Заметили вора одни только городские сторожа, они бросились вслед за ним, нашли его вместе с братьями, поймали их всех троих и отвели в тюрьму.

Привели их на другое утро к королеве. Она увидела, что все трое парни красивые, спросила у них, откуда они родом, и узнала, что они сыновья старого разбойника, который изменил свой прежний образ жизни и живет теперь как добрый гражданин. Она велела отвести их назад в тюрьму и спросить у их отца, не пожелает ли он своих сыновей выкупить. Но старик пришел и сказал:

– Мои сыновья не достойны того, чтобы я тратил на них хотя бы один грош.

Но королева сказала ему:

– Ты был знаменитым разбойником, так вот расскажи мне из своей разбойничьей жизни самый замечательный случай, и я верну тебе сыновей назад.

Услыхал это старик и начал свой рассказ так:

– Госпожа королева, выслушайте мою речь, я расскажу вам одно приключение, испугавшее меня больше всего на свете. Однажды я узнал о том, что в диком лесном ущелье живет великан, обладающий большими сокровищами. Я отобрал из своих товарищей побольше людей, нас было сто человек, и вот мы отправились туда. Великана дома мы не застали; мы обрадовались этому и набрали золота и серебра столько, сколько могли дотащить. Мы уже было собрались в обратный путь и считали, что мы в полной безопасности, как вдруг нежданно-негаданно явился великан с десятью другими великанами и всех нас поймал. Поделили нас великаны между собой; и досталось каждому из них по десять, и попал я с девятью товарищами к тому великану, у которого мы похитили сокровища. Они связали нам руки на спине и погнали нас, точно овец, в свою пещеру в скале. Мы предложили откупиться деньгами и всем, что у нас было, но великан ответил:

– Мне не надо ваших богатств, я оставлю вас у себя и съем вас, это мне будет приятней.

Потом он ощупал каждого из нас, выбрал одного и сказал:

– Этот будет пожирней, с него я и начну.

Он убил его, бросил в котел с водой, который он поставил на огонь. Так съедал он каждый день одного из нас, а так как я был самым тощим, то должен был быть съеден последним. Когда мои девять товарищей были уже съедены, я решился пуститься на хитрость.

– Я вижу, что у тебя больные глаза, – сказал я великану, – а я лекарь и в таких делах человек опытный; если ты оставишь меня в живых, я вылечу тебе глаза.

Великан обещал сохранить мне жизнь, если я сумею его вылечить. Он предоставил мне все, что я для этого потребовал. Я налил масла в котел, подсыпал туда серы, смолы, соли, мышьяка и разных ядовитых снадобий и поставил котел на огонь, будто собираясь приготовить для его глаз пластырь. Только масло закипело, я предложил великану лечь на землю и вылил все, что было в котле, ему на глаза, на шею и тело, и вот он совершенно ослеп, а кожа на теле была сожжена и облезла. Он с диким воплем вскочил, потом упал и начал кататься по земле, ревя и вопя, как лев или бык. Потом разъяренный, он бросился, схватил большую дубину и, бегая взад и вперед по дому, начал бить по земле и по стенам, думая попасть в меня. Убежать мне было невозможно, – дом был со всех сторон обнесен высокими стенами, а двери заперты на железные засовы. Я кидался из угла в угол, наконец я решил, что одно спасение – это взобраться по лестнице до потолка; и вот я повис на руках, уцепившись за балку. Так провисел я день и всю ночь, но больше выдержать я не мог, и тогда я спустился вниз и спрятался между овцами. Тут пришлось быть попроворней, и, чтоб великан не мог меня схватить, мне надо было все время бегать у овец между ног. Наконец я нашел в одном углу баранью шкуру, влез в нее и постарался сделать так, чтобы бараньи рога пришлись бы как раз у меня на голове. Великан имел обыкновение, перед тем как овцы выходили на пастбище, пропускать их между ног. При этом он их считал, и какая овца была пожирней, ту он и хватал, потом варил ее и съедал на обед. Это был подходящий случай убежать; я стал проходить между ногами великана, как делали это овцы. Когда великан ощупал меня и узнал, что я жирен, он схватил меня и сказал: